Мустамяэская любовь

Михкель Юримяэ уже который вечер замечал, что какая-то женщина подолгу стоит у окна и смотрит на улицу. Он гадал, на кого в их доме может быть направлен её взгляд, но не увидел ничего такого, что могло бы его привлечь. Однажды вечером, когда ему стало скучно в пустой комнате, он подошел к окну, чтобы отделаться от пустых беспокойных мыслей. И так случилось, что они заметили друг друга и уже намеренно стали смотреть. Теперь Михкель Юримяэ считал, что невежливо было бы первым отойти от окна, и он мужественно стоял до тех пор, пока женщина, в конце концов, не решала, что хватит. Позже в тот вечер женская тень ещё несколько раз мелькнула в окне, и Михкель Юримяэ знал, что это живой человек со своими делами и мыслями. На следующий вечер Михкелю Юримяэ опять очень хотелось постоять у окна, но он превозмогал себя. Наконец женщина появилась на сторожевом посту, и тогда инженеру Михкелю Юримяэ не оставалось ничего другого, как тоже занять позицию. К своему удовольствию, он заметил теперь, что женщина пристально смотрит именно на него, и только иногда, на короткое время, её взгляд, как бы для привычной ревизионной вылазки, направляется на другие окна.

Так вечер за вечером они стояли, глядя друг на друга, и ожидание вечернего стояния заполняло их уже в конце рабочего дня, когда одна приводила в порядок станок, а у другого завершала работу творческая мысль.

Однажды женщина не появилась вечером у окна. Михкель Юримяэ не мог ни читать, ни работать, он то и дело вскакивал, чтобы посмотреть на знакомое окно. И теперь он понял наконец, что эта женщина вошла в его жизнь. Уже совсем поздно окно осветилось. Михкель Юримяэ в это время читал, уже лежа в кровати, и на душе у него скребли кошки, томила какая-то смутная обида, и он решил в наказание к окну не подходить. Одинокая тень быстро двигалась, было видно, что она стелила постель, как будто что-то взяла из кухни и на ходу ела. Когда же она на мгновение подошла к окну, Михкель Юримяэ не стал долго упрямиться. Он встал, но засомневался, допустимо ли в пижаме показаться женщине. Он не успел еще принять решение, как женщина исчезла и сразу же в комнате погас свет.

В душе Михкеля Юримяэ бушевало смятение. Он сказал себе: что мне эта чужая женщина, пусть живет как хочет. Но он чувствовал, что сказал эти слова неискренне. Он даже подумал, что она пришла с кавалером. и злая ревность сдавила его сердце. Но тогда она вообще не подошла бы к окну, и Михкель Юримяэ, умудренный жизненным опытом, решил — посмотрим, что будет дальше. К своей радости, он заметил, что это решение вопреки ожиданиям не принесло ему равнодушного спокойствия.

Так продолжалось целую неделю — женщина только ночью приходила домой, и Михкель Юримяэ понял, что это называется второй сменой. Он никак не ожидал, что подобная догадка может так его обрадовать.

На следующей неделе они опять верно стояли каждый на своем посту. Судьба подарила им любовь. Им казалось, что они уже не могут жить без этих вечерних часов взаимного созерцания.

У Михкеля Юримяэ к этому порыву примешивалась некоторая горечь, порой давала себя знать старая боль, разочарование в себе к во всех женщинах, в возможности счастья; ему было за сорок и он считал, что для него любовь уже невозможна; порой он испытывал необъяснимую ревность ко всем мужчинам, которых знает эта женщина из противоположного окна, с которыми она разговаривает, здоровается за руку, тогда он начинал внутренне метаться, с глубоким презрением думать о своей новой возлюбленной, бранить её некрасивыми словами, подходил к окну, чтобы показать ей свое негодование, но если женщина напротив стояла счастливая и печальная, никого, кроме него, не видя, то Михкель Юримяэ окончательно смягчался и его чувство перерастало в другую крайность: весь мир, все чувства вместились в эту единственную дорожку, которая соединяла их взгляды. Интенсивная сенсуальная жизнь утомляла его, но порой он думал, что именно благодаря ей он живой человек, а не робот с завода „Ильмарнне“.

Чувство Майре Лоок было чистое, незамутненное. Этот мужчина, который был явно старше неё, не сказал ей ни одной непристойности, как это делали другие, время от времени желавшие её то ли от скуки, то ли оттого, что у них разгорелась кровь. Он ничем не омрачил представление Майре Лоок о нём, он стоял у окна только ради неё, с самого начала он никого другого не видел. В прошлом он наверняка потерпел крушение, пережил трагедию, это Майре Лоок ясно чувствовала и живо рисовала себе разные варианты. Крушение сломило этого мужчину, но в нём произошло обновление, его жизненная сила пустила свежие ростки, а растение жизни наполнилось соками любви к Майре Лоок. Более идеального мужчину она не могла себе даже представить и отдалась своим чувствам с полным упоением. Ей казалось, что она впервые в жизни любила серьезно, никакая реальность не омрачала её чувства. Этому оконному человеку она всё в себе открыла, была готова распахнуть перед ним самые потаенные уголки души. Теперь у Майре Лоок был мужчина, единственный, на всю жизнь, выбор сделан, иначе быть уже не могло. И Майре Лоок не размышляла, не сомневалась, не взвешивала, не требовала никаких формальностей, никакой конкретности. В этом человеке её дальнейшая жизнь, её потомство, заботы, радости материнства.

И Майре Лоок радовалась своему чувству, тому что она эстонка с искренней благородной душой, что для неё мужчина не средство, что она сама свободна и достойна уважения и отдается по своей воле, а не от сладостного страха перед силой, без расчета устроить жизнь ради дешёвого удовлетворения тщеславия. Отдается, ни о чём не спрашивая, ничего не требуя, следуя велению сердца.

Вечернее созерцание для них обоях означало жизнь и любовь, в нём было так много нюансов, совершенно непонятных постороннему. В нём были свои маленькие капризы, вспышки любви, удовлетворение, иногда и незначительные ссоры и всепобеждающее примирение. Даже когда Майре Лоок работала во вторую смену, они всё же немного стояли, несмотря на позднее время, и тогда они были друг для друга только силуэтами, что разнообразило жизнь и не давало притупляться взаимному влечению.

В один прекрасный день Майре Лоок почувствовала, что её тошнит, в предчувствии её охватило счастье. Миновал срок, когда она должна была быть нездорова, Майре Лоок подождала ещё несколько недель и пошла в женскую консультацию на Пярнумантез. Там ей сказали, что она станет матерью, и заполнили карточку беременной. Теперь она всё время ходила гордая, и её лицо освещала невольная улыбка.

Майре Лоок не могла долго хранить тайну. Однажды вечером, когда они стояли друг против друга, она показала на свой живот. Майре Лоок улыбалась мужчине. А душа ныла в ожидания, как он к этому отнесется. Сперва он как будто испугался — может быть, так ведёт себя большинство мужчин даже тогда, когда они хотят детей от любимой. Но Михкель Юримяэ улыбнулся женщине. Может быть, его улыбка была чуть вынужденной, но Майре Лоок его за это не осудила, в первом порыве чувств некоторая игра неизбежна. Теперь она улыбнулась со снисходительным превосходством будущей матери и показала, как сильно она любит своего единственного мужчину.

В первый момент Михкель Юримяэ в самом деле испугался. может быть, чувства ответственности за другого человека, которого он уже давно не испытывал. Какой-то там чертеж обдувочного аппарата на столе в конструкторском бюро завода „Ильмарнне“ был мёртв и абстрактен, совсем другое дело та молодая женщина и его будущий ребенок. Может быть, жизненный опыт помог Михкелю Юримяэ быстро справиться со страхом, ведь он был в том возрасте, когда мужчина в муках угасания жаждет потомства, испытывая потребность реализовать свои драгоценные гены.

Во время беременности Майре Лоок быстро менялась. Она была по-прежнему счастлива, но первые месяцы её сильно мучила тошнота, ей часто приходилось отходить от окна. Михкель Юримяэ улыбался ей понимающе и ободряюще, никак иначе он не умел женщине помочь.

На последнем месяце беременности лицо у Майре Лоок пошло пятнами, но с присущей ей естественностью она не стеснялась показываться мужчине. Разве её страдания его не касались? Пусть и он получит свою долю, Однажды, перед уходом в декретный отпуск, вернувшись с работы, Майре Лоок не выдержала. Своей отяжелевшей поступью она вошла в третий подъезд кооперативного дома и изучила таблички с фамилиями жильцов. На четвертом этаже средняя однокомнатная квартира принадлежала Михкелю Юримяэ. Таким образом Майре Лоок узнала имя своего любимого. Придя домой, она написала его крупными буквами и положила бумажку на радиоприемник. Мысленно она повторяла: Михкель, Михкель, Михкель. В этом имени, по мнению Майре Лоок, было нечто несравнимо прекрасное, музыка прежних времен.

В последние дни Майре Лоок с её большим животом уже тяжело было стоять у окна, она принесла стул, во сидеть было ещё труднее. Так она попеременно то сидела, то стояла, время от времени улыбалась своему дорогому, который верно стоял на страже в своей комнате, но мыслями женщина была теперь больше с ребенком, который толкался у неё в животе.

В один из таких вечерних часов начались схватки. Когда они утихли, Майре Лоок позвонила в дверь к соседям, у которых был телефон, и сразу же к дому номер 249 подъехала скорая помощь.

У Михкеля Юримяэ колотилось сердце, моментами на него находило оцепенение, он ломал пальцы, ему было страшно за женщину, хотя разумом он понимал, что все это так естественно, жизнь и рождение. Женщину провели к машине, и скорая помощь её увезла.

В эту ночь Михкель Юримяэ не сомкнул глаз. Он думал о женщине, ему хотелось вместе с ней страдать, время от времени перед глазами проходили совсем особые светло-зелёные видения, не имевшие ничего общего ни с родами, ни с будущим.

Может быть, он все-таки вздремнул, потому что утром после прохладного душа и кофе он чувствовал себя совершенно свежим, а когда он пошел на работу, его мысли были захвачены ясными и требующими решения проблемами. Они ни на минуту его не оставляли, даже во время собрания в отделе, в тот день он не внес в свои расчеты ничего полезного.