Мустанг и Чика
Шрифт:
— …Еще не все дорешено. Еще не все разрешено. Еще не все погасли краски дня. Еще не жаль огня… Судьба хранит меня!
На пике застоя, в который я с современниками теперь вынужденно погрузился, такие слова пока еще не получили должной четкости, не вызрели. В начале восьмидесятых, наряду со смердением с вершин кремлевского Олимпа, чуть заметно, но ощущался свежий ветерок перемен, освобождения от довлеющей глупости. А любая догма — это глупость. Пусть прежде красивая, зовущая в прекрасные дали, но уже забывшая, как себя отстаивать. Спасающая себя в пороках лжи, но этим и убивающая себя окончательно.
На
— Не в первый раз такое с нами, — ободряюще подмигнул Кава, когда мы расположились в зарешетчатом отсеке машины.
— Не ссы, Паха, прорвемся, — добавил улыбающийся Саня, — Жаль, что мимо бухла и девок пролетаем.
У него была такая странная улыбка, что я невольно заподозрил, что он под кайфом.
— Думаю, что перепихон мне теперь точно не грозит. Или грозит, но другого качества, — развеселился я.
— По крайней мере, мозги дрючить эти орелики очень умеют, — согласился Кава.
— Один мужик другому говорит, — начал я анекдот.
— «Знаешь, чем мент отличается от осла»?
И тут он чувствует у себя на плече чью-то тяжелую руку. Оборачивается — сзади стоит мент и грозно интересуется:
— «Ну и чем же»?
Мужик отвечает:
— «Да ничем»!
А мент в ответ:
— «Ну, то-то же»!
Парни затормозили, а потом разразились отчаянным ржанием. С переднего сиденья недовольно начали оборачиваться менты. Я вдохновился успехом и принялся дальше глумиться:
— Сотрудник милиции, заблудившийся в подмосковном лесу, воспользовавшись помощью сознательных и благожелательных граждан, уже через какой-то год с небольшим вышел из чащи под Владивостоком.
Опять парни умерли от смеха, а на переднем сидении недовольно завозились.
Продолжаем бесчинства:
— Маленький мальчик подходит милиционеру и спрашивает:
— «Дядя милиционер, а зачем у вас хлястик на фуражке сделан»?
Тот принимает гордую осанку и говорит:
— «А это, мальчик, если вдруг погоня, бандиты, я еду в машине, высовываюсь из окна, чтобы стрелять из пистолета, а ветер дует и может сдуть фуражку, а так я хлястик опущу на подбородок, и фуражка останется у меня на голове».
— «А папа мне говорил, это чтобы хавальник не треснул»!
Музыкальные парни стонут, держать за живот.
— Ты заткнешься, или помочь? — разозлился кто-то спереди.
— Щас заткнусь, — дружелюбно согласился я, только еще один анекдот дорасскажу:
— Мужчина и женщина в машине занимаются любовью. Вдруг в стекло стук. Мужик смотрит, а там мент стоит. Мужик опустил стекло, мент спрашивает:
— «Чего это ты тут делаешь»?
Мужик отвечает:
— «Не видишь что ль, бабу е*бу»!
Мент снова говорит:
— «Я следующий»!
Мужик, почесывая репу, высказался:
— «Мдя…
никогда еще ментов не е*б…»— Ну, гавнюк! Дождешься у меня! — многообещающе сообщили спереди.
— Бить будете? — радостно поинтересовался я и доверительно сообщил, — Я очень сильно несовершеннолетний, между прочим. Меня не то что трогать, в попу целовать можно только по особому разрешению специальных органов. Короче, замучаетесь объяснительные потом писать.
Отбрехавшись, продолжил козление, заметив попутно, что нападающий на меня мент в чине прапорщика:
— «Товарищ прапорщик, а если не было бы милиции, вы бы чем занимались»?
— «В армии служил бы».
— «А если и армии не было»?
— «Тогда пожарником».
— «А если б и пожарников не было»?
— «Hе знаю, но все равно бы не работал»!
– Щас ты допи*дишься, гнида мелкая! — взвился прапор на переднем сидении под реактивный взрыв хохота.
— Мильцанер, мильцанер, сделай мне поблажку, Прицепи себе пи*ду прямо на фуражку! — пропел я ему в ответ.
Второй мент за баранкой в звании сержанта тоже злился, но молчал. Так и подъехали к отделению под истерический хохот. Представляю, что думали случайные прохожие. Я даже начал волноваться, что нас в какую-нибудь психушку увезут. У Кавы условный рефлекс вдруг сформировался. При взгляде на ментов у него начинался приступ отчаянного смеха с завываниями. Мы с Саней поневоле подключались бэк-вокалом, зараженные этим хохотом, под постные мины сопровождающих нас милиционеров.
В самом отделение милиции мы еще долго отхрюкивались реликтовым смехом. Нас там обыскали, выгрузили из карманов мелкие вещи и развели по кабинетам. В моих карманах оказалось столько визиток, что я сам офигел. Меня допрашивал пожилой капитан.
— Фамилия, имя, отчество, где проживаешь? — строго спросил он.
— Чекалин Павел… Товарищ капитан! Поскольку я возрастом не дозрел до совершеннолетия, прошу предупредить моих домашних. Вот телефон. Там вам все расскажут.
Мент хмыкнул и высказался:
— А порочить советскую милицию мерзкими анекдотами уже значит созрел?
— Одно слово — малолетка. Порют мало, — сочувственно вздохнув, согласился я.
Мент снова хмыкнул и стал набирать номер на диске служебного телефона. Он вежливо представился в трубку и кратко обрисовал ситуацию. По ходу разговора, который больше приобретал характер монолога с той стороны, мент наливался краской. Положив трубку, шумно выдохнул и разочарованно сказал:
— Ничего не попишешь. Свободен. Сейчас какая-нибудь машина освободится, и тебя отвезут в твой Правдинск. Вырастили себе смену на радость врагам.
Зло взглянув на меня, он махнул рукой, чтобы я вышел ждать в коридор. Послонялся немного по коридору, изучая дебильные плакаты на стенах и нагло заглядывая в кабинеты. Было интересно узнать дальнейшую судьбу своих музыкальных друзей. Больше чем уверен, что менты, злясь на себя и на подставлявших их молодежных функционеров, абсолютно формально разбираются с рокерами. «Авангард молодежи» преисполнен лютой ревностью к любым неформальным течениям. И вместо того, чтобы искать что-то новое, привлекательное для молодежи, тупо прибегает к недостойным методам подавления конкурентов.