Мутанты
Шрифт:
Показалось, он щелкнул зубами и отвернулся. Оксана решила не дразнить его – на всякий случай:
– Остынь, Мыкола. Ты же знаешь, я Юрко люблю.
– Ну да, твой Юрко лучше всех! – как-то по-ребячьи огрызнулся тот.
– Он не лучше, он хуже всех! Он, подлый, измучил меня. Который год томлюсь, как в тюрьме! Найди еще такую дуру, чтоб столько ждала!
– Брось его! Забудь! И выходи за меня!
Она положила голову на руль, спрятала лицо за рассыпавшимися волосами.
– Брошу! – проговорила клятвенно. – Но сначала дождусь. Я ему устрою! Я ему отомщу за свою
Утром бабка Сова проспала до девяти – пока со сватом провозилась, пока его домой с Оксаной отправила, да на дедовой половине прибралась, и только в четвертом часу спать легла. Тут же подскочила и сразу побежала в козлятник. Коза привыкла к ранней дойке и теперь орала на всю округу.
Но едва присела возле нее и взялась за соски, как почуяла – кто-то шелохнулся за спиной. Бывало, козел из ревности ее бодал, и хоть получал не раз по рогам, все равно иногда ткнет лбом в спину, а сам наутек.
– Вот только попробуй! – пригрозила она, не оборачиваясь.
И вдруг услышала гортанный, чудной голос:
– Ыррын баба… Сулум алкум, ыррын баба.
Глаза скосила, и подойник выпал из рук – леший! В ясли козлятника забрался и сидит, глазами морг, морг…
– Батюшки! – охнула. – И говорить умеет…
– Тундара як, кубатыныны ойху! Ай-яй-яй…
Сова подойник подняла и к стенке, за козла на всякий случай встала.
– Знаешь что? Ты иди-ка отседова! Нечего по чужим козлятникам прятаться!
– Баба Игылыз! – заблеял незваный гость и сделал попытку вылезти из яслей.
– Не знаю, кто ты – мудант или леший… – строже проговорила она. – Добром прошу, иди! Я женщина одинокая, защитить некому…
И глазами вилы поискала. А чудище это привстало и говорит:
– Дыд Кур, баба Сава!
– Чего-чего?
– Саха-Якутия! Юрко!
– При чем здесь Якутия? – На миг она растерялась. – И Юрко?
– Юрюнг манна!.. Тундара жил. Саха – Якутия! Тундара олень курдунг! Юрко!
– Верно, мой внук Юрко в Якутии. За алмазами поехал…
– Юрко! Юрко! Алмас хотун. Пурга – у-у-у! Олень анабар як! И кириккитте, на куй! Тыала хотун! Батур тыала хотун!
Она заподозрила неладное, но виду не показала.
– Ты покуда посиди здесь, – подвинулась к двери, – отдохни… А я скоро!
Выскочила на улицу, козлятник – на навесной замок. Сама же метнулась в одну сторону, в другую: что делать? Кого позвать? Дед Куров, было слышно, прошел к себе по своим подземным ходам и, верно, горилки тяпнул с устатку да спать завалился. На то, что дверей в перегородке нет, а только ковер, взлохмаченный взрывом, едва проем прикрывает, конечно, внимания не обратил. И то, что два воза грязи и мусора вывезла, посуду перемыла, тряпье перестирала, – не заметил. А когда замечал-то? Так бы уже шум поднял, что государственная граница нарушена…
Бабка Сова тихонько к нему заглянула – спит мертвым сном, даже шапчонку не снял и, хоть сапоги скинул, портянок не размотал. И входную дверь нараспашку оставил – заходи, тащи, что хочешь! Конечно, понять можно: в последнее время дед спал часа по два за ночь, не больше, и, должно быть, сильно уставал от всяческих
напастей и злоключений. Но что тут поделать, будить надо, помочь больше некому. Она осторожно на дедову половину зашла, дверь прикрыла и за печку.– Степан Макарыч! – окликнула громким шепотом, называя по имени-отчеству, чтоб сразу не разгневался. – Эй, проснись! Я ведь этого муданта споймала!
Дед по партизанской привычке еще вскакивал мгновенно и сразу хватался за наган:
– Где? Что? Кто?
– Это я, Степан, – ствол в сторону отвела. – Муданта, говорю, споймала! Лешего!
– Как поймала?
– В козлятнике заперла!
Куров головой потряс, проснулся окончательно:
– Теперь иди отпирай.
– Почто?
– Не мутант это. И не леший, – зевнул он. – Шаман якутский. Юрко прислал, духов гонять.
Сова у виска пальцем повертела:
– Ты что, совсем? Каких духов?
– Злых, нечисть всякую. Помнишь, в Якутии шаманов видели? Этот такой же, только пообносился, пока добирался… Я велел к нам прийти, как борьбу закончит.
– Зачем ты всяких шаманов в хату зовешь?
– Что ему, так на второй заставе и отираться? На него охоту объявили, американец приехал из НАТО, с ружьем…
– Подозрительный он! Я сразу узрела! И про Юрко трындит! – И вдруг села рядом, словно подрубленная, всхлипнула: – Ты с дедушкой-то этим толково разговаривал? Все ли понял?
– Да я уже шаманский язык освоил! – похвастался Куров. – А что?
– Сомнение меня взяло… Жив ли наш внучок? Может, шаман этот весть дурную принес, а мы не понимаем?
– Какую дурную?
– Мало ли какую… Все Юрко поминает, а поди разбери, что хочет сказать. Кстати, якуты на вас, хохлов, так похожи. Только глаза щурят…
– Не шали, Елизавета!
– Сердце у меня женское ноет… Не погиб ли Юрко в проклятой тундре? Дедушка-то все про тундру толкует! Я и подумала, не сгинул ли наш внучок? А то, поди, пал смертью в этой проклятой Якутии. Замерз на холодном севере!
– Да с чего ты взяла?!
А она внезапно сорвалась в бабий причет, чего от Совы раньше было не услышать – постарела, должно быть…
– Ты! Все ты говорил: построй хату свою, тогда и женись! Ты вот построил, а женился? Политик! Макаренко! Жениться надо, когда приспичит! А ты на север внука родного погнал ! А он там сгинул, горемычный! Дедушка-то, шаман, сказывал: кирикитте на куй…
Куров послушал тоскливый вой и встряхнулся:
– Правильно погнал! Пусть на мир посмотрит! А женится, так шиш что и увидит! Только одно у вас на уме: женись – и все! К юбке своей привязать норовите!
– Ох, чую, пропал хлопчик, – не унималась Сова. – На погибель свою поехал. Поди, в тундре и закопали! И могилочки не буде-ет…
– В тундре не закопаешь! – начал терять терпение дед. – Там вечная мерзлота, забыла, что ли?
– Знать, так бросили, волкам на поживу… А какой он пригоженький был, какой кудрявенький!
– Не вой! – рявкнул дед. – Иначе сейчас же границу на замок! И все, как было!
Бабка примолкла, концом платка промокнула сухие глаза и насупилась. А Куров помялся и сменил гнев на милость: