Муза, где твои крылья?

Если, кстати, поискать в интернете имя Лулу, мы увидим, что в большинстве случаев она подписана как «бывшая Муза» Ива Сен-Лорана. Да, конечно. Музы бывают и бывшими, и у многих мастеров их много. У Сен-Лорана была еще одна знаменитая Муза, Бетти. Сколько их было вообще? Он утверждает, что не счесть. Многие исчезали, едва появившись. Почему? На этот вопрос в свое время ответил Пикассо: «Сначала человек демонстрирует все лучшее, что в нем есть, потом он демонстрирует то, что есть на самом деле. В каждом человеке есть дурной характер, странные черты и заморочки, но в некоторых есть и божественное начало. Если божественного недостаточно, чтобы стоило терпеть человеческое, искусства не получится. Как только человеческие черты начинают перевешивать. Муза превращается в назойливую бабу». Думаю, не нужно описывать, какие чувства эти комментарии вызывали у самих Муз. Зайдите в библиотеку и почитайте автобиографии бывших жен Пикассо и его повзрослевших детей: сколько обид, сколько трагедий и сколько десятков лет психотерапии! Правда, Пикассо эти слезы интересовали мало. Что может сделать Мастер, если Муза его больше не вдохновляет!

У меня по поводу этой драмы есть своя теория (вызывающая поменьше негативных эмоций, но тоже достаточно). Когда люди впервые встречаются и замечают интерес собеседника к их историям, взглядам на мир, интересам, они начинают выкладывать все, что у них есть интересного. Не у всех людей происходит так много событий, чтобы каждую неделю приносить откуда-то море новых впечатлений. Но если собрать все интересные истории их жизни и выложить в таком концентрированном виде, конечно же, получается богатый фейерверк. Поэтому вначале многие кажутся интересными и вдохновляющими, происходит бурный всплеск эмоций и впечатлений. Потом у многих просто заканчиваются запасы, и буря стихает.

К этому еще добавляется тот факт, что каждому интересны чужие, новые впечатления, отличные от собственных. Они берутся из чужой жизни, из ситуаций, в которых мы не бываем, из других миров, общения с другими людьми. Когда мы только познакомились с человеком, практически все его истории именно такие. Он жил своей жизнью, все это нам чуждо. Когда люди увлекаются друг другом, они начинают проводить вместе много времени, обмениваются вдохновением. Через некоторое время им становится трудно рассказать друг другу что-то новое, потому что новые впечатления у них общие. Теперь они «варятся в одной кастрюле», видят одни и те же вещи, становятся свидетелями одних и тех же событий. Что можно рассказать другому, если все наши интересные впечатления для него не новость, потому что он тоже был там? Феномен: чтобы снова стать друг для друга интересными, нужно пожить каждому своей жизнью, набраться новых, собственных впечатлений. Чтобы Муза или Муз продолжали вдохновлять, им нужно много общаться с другими людьми, самостоятельно, в собственных местах и ситуациях, нам недоступных. А отпускать туда часто — так не хочется! Уж не говоря о том, что эту Музу могут избрать для себя и другие люди, и чтобы прилететь к нам полными вдохновения, зачастую они должны набраться его в других местах. Это вроде бы прекрасный обмен прекрасными ресурсами. Но у многих он вызывает только ревность, неуверенность в себе, приступы собственничества и негодования.

Неужели все так грустно? Стоит на некоторое время «слиться в экстазе» с Музой, как обмениваться становится нечем? У многих получается продлить это время, если у Музы очень нестандартное восприятие мира. Даже если двое проводят вместе много времени и все важные события у них общие, необычный взгляд другого может оставаться очень интересным. Либо один все время замечает вещи, которых никогда не видит другой. Например, я слышала рассказ одного человека о том, что он много гулял с женой, пока та была жива. А когда она умерла, он попробовал гулять по тем же маршрутам один, но у него было ощущение, что он ходит по совершенно иным местам! Жена по дороге в парк всегда находила массу интересного: то красивого жука, то большой белый гриб, то каштаны, начавшие падать с деревьев. Они всегда останавливались, чтобы подобрать какие-то красивые листья, ветки, камешки. Без жены мужчина ходил по улице и видел одинаковые деревья и домики — каждый день. Где жена находила все эти палочки и веточки? Откуда брались все чудесные насекомые, животные и растения? Один их видит, а другой — нет, хотя идут они по одной и той же дороге. Так же некоторые люди видят в магазинах, на рынках, в путешествиях много того, что другому не бросилось бы в глаза.

Этим качеством, кстати, обладала та самая Лулу, Муза Ива Сен-Лорана. Мастер многократно отправлял ее в страны Азии, Африки, в Россию, чтобы она просто ходила там по рынкам и магазинчикам. Она привозила оттуда разноцветные предметы, игрушки, ткани и вышивки, на которые там никто не обращал внимания. И придумывала им совсем новое назначение. Я сама прожила полжизни в Азии и видела азиатские атласные ткани, вышивки, игрушки, сделанные из консервных банок и раскрашенные разными лаками для ногтей, везде и всюду. Они всегда присутствовали в нашей жизни, ими были завалены базары и лавки, с ними играли дети на улице. Каково же было мое удивление, когда я увидела все это переработанным во французскую высокую моду. Кто до этого додумался? Вышивки, вечно висевшие традиционным ковриком на стене, начали вешать на стену в рамах, как картины. Из них нашили подушек, сумок и юбок, обили ими мебель. Смешные яркие домики из консервных банок, с которыми играли дети, я увидела на шляпах и воротниках, из них сделали брошки, ожерелья и гигантские серьги! К вышитым тюбетейкам пришили тюлевые поля, превратив их в шляпы; простоватые, надоевшие всем калоши раскрасили в новые цвета и скомбинировали с дорогими костюмами. Русскую матрешку превратили в дамскую сумочку, приделав ручку. Кому такое могло прийти в голову? Таким вот Лулу, приехавшим издалека и не связанным местными клише. Они видят яркую штучку, не знают, что это, и, не успев спросить, просто прикладывают ко всем местам. Может быть, это украшение? Или сумочка? Или это можно пришить к шляпке?

Поживи такие люди пару лет в Азии — может быть, потеряли бы свежесть взгляда. А посади их на короткий поводок в Париже — они бы не принесли столько идей. Музе нужна свобода и свой собственный мир. Она должна иногда жить собственной жизнью и «наживать» собственные впечатления. На самом деле, зная, что Мастера интересуют ее находки и новые впечатления, она будет снова и снова возвращаться к нему. Потому что они питают друг друга. Но время между этим нужно уметь пережить без трагедий.

И все равно, с Музами все непросто. Например, один из моих любимых художников, Жил Тешейра Лопес: все знают, что у него несколько десятков лет есть жена, но никто не знает, как она выглядит. Зато все знают, как выглядит его Муза (уже много лет работающая с ним в одной мастерской, кстати). Потому что она на всех его картинах. Она в последние годы занимается его делами, следит за его страницей в интернете, работает его агентом, помогает организовать его выставки. Никто из нас не знает, как протекает его совместная жизнь с женой, хотя все знают, что она существует. Не удивлюсь, если выяснится, что эту совместную жизнь впоследствии опишут как «одни слезы».

Кстати, удивительно, как быстро и страстно люди втягиваются в эту самую роль Музы (или Муза) и как тяжело им с нею расставаться. Даже тем, кто всегда был далек от искусства. Одна из самых больших драм, связанных с этим, произошла практически на моих глазах, когда я была еще совсем маленькой. Случилась она с моей мамой и ее соседкой. Когда мама только приехала жить в наш город, она снимала комнату вдвоем с подругой. Хозяйкой квартиры была интересная одинокая женщина с двумя детьми. Старшая дочь тогда была подростком, девочкой небесной красоты. У нее были длинные кудри до пояса, узкое лицо, огромные глаза. Маме в художественном училище задали делать наброски со всех людей подряд, и она послушно их делала. Большую часть дня она не могла пойти домой, потому что их впускали в квартиру, только когда сами хозяева были дома. Она сидела на почте и рисовала всех вокруг. А дома, естественно, тоже пыталась рисовать окружающих. Но рисовать свою дочку хозяйка запрещала, считая, что жизнь художников — это сплошной разврат и стоит кому-то начать рисовать ее дочь, как она «втянется» и незамедлительно «пойдет по рукам». Таким образом, это занятие стало запретным плодом.

Позже моя мама вышла замуж за папу, жившего в том же доме, и перебралась в соседний подъезд. Девочка к тому времени превратилась в не менее интересную и красивую женщину, и уже никто не мог запретить ей позировать маме. А мама рисовала ее каждый день, потому что они жили рядом и проводили вместе почти каждый вечер. В те времена у мамы был большой творческий подъем, она рисовала много красивых картин и выставлялась, заполняя самые большие залы нашего города. Загадочная красавица присутствовала на абсолютном большинстве картин: в красивых платьях и совсем без них. Голая, полуголая, с красиво распущенными волосами и с полотенцем на голове. После выставок ее начали узнавать на улице и на разных вечеринках, где крутилось много художников. Они говорили: «Да вы та самая девушка с картин Светланы!», и ей, конечно, было очень приятно такое внимание.

А моя мама в какой-то момент почувствовала, что у нее назревает творческий кризис. Ей казалось, что она так хорошо изучила свою «любимую натуру», что рисует ее практически уже не глядя. Она одним движением намечала привычный и узнаваемый овал лица. Несколькими уверенными штрихами получала похожий портрет. Ей не хватало в работах живых деталей, которые исчезли оттого, что она перестала всматриваться в свою натурщицу. Мама, думая исключительно о своих творческих целях, все взвесила и приняла решение: нужно прекратить рисовать соседку и переключиться на других людей. Для нее это было очевидным и очень важным заданием. Она хотела выйти из замкнутого круга на новую орбиту. И вышла.

Кто бы мог подумать, что это решение станет причиной настоящей трагедии для натурщицы. Казалось бы — у художника свои творческие цели, свои задачи, кризисы, процессы. Нужно рисовать что-то новое — он и рисует. Но Муза отказывалась принять такое объяснение. У нее обрушился мир. Она почувствовала себя ненужной, обиженной и брошенной. Ее просто так, не спрашивая, лишили очень важной и приятной роли, славы, признания и важной функции. Она очень сильно идентифицировала себя с этой ролью, чувствовала себя чем-то особенным. Когда вместо нее мама начала рисовать «всех подряд», она восприняла это как пощечину: ей якобы показали, что она такая же, как все. И то, что она считала уникальным заданием, выполнить которое могла только она, оказалось посильным каждому. Ревность ко всем, осознание собственной обычности. Чувство несправедливости. Сколько было всего.

Трагедию этой Музы я впоследствии наблюдала около десятка лет. Были попытки мириться, восстанавливать отношения, строить другие, но в конечном счете дружба развалилась, а Муза явно вышла из этой истории с тяжелой травмой.

В моей жизни тоже были Музы, и я наблюдала много похожих историй. Мне не доводилось вот так сконцентрироваться на ком-то, чтобы рисовать годами только его. Поэтому, к счастью, обошлось без таких трагедий. Но все же забавно наблюдать за людьми, заметившими, что они стали источником вдохновения. Сначала они воспринимают ситуацию несколько настороженно: например, увидев себя на картине или на фотографии в общественном месте, на выставке. Или прочитав свое имя в посвящении к книге либо в каком-нибудь каталоге на мероприятии. Потом начинается поиск и ожидание: «А где еще? Когда будет следующий раз? Что дальше? Я хочу позировать, дальше фотографироваться, упоминаться, появляться!» И какие начинаются переживания, если что-то похожее происходит с другими: «Кто этот человек на новой картине? Почему он, а не я? Кого это упомянули в той публикации? Как он туда попал? Где в это время был я?» Сразу появляются все те же эмоции: ревность, ощущение, что что-то хорошее отняли и дали другому. Чувство ненужности, желание снова стать центром вселенной.