Музей воров
Шрифт:
— Это террорист! Я слышала его под окнами!
— Он пришел за нами!
— Он убьет всех нас!
— Иииии!
— Ииииииии!
— Ииииииииииии!
— ЗАТКНИТЕСЬ ИЛИ ПОТЕРЯЕТЕ ВСЕ СВОИ ПРИВИЛЕГИИ!
Визг прекратился, но в дальнем от Голди конце все равно продолжались разговоры.
— Привлеките внимание к этой стороне, — сказала Бонни. — Не надо, чтобы она слишком пристально смотрела на постель Голди или стояла у дверей.
Самый громкий голос принадлежал
— Я слышала его! Над головой! Он сказал, что убьет нас!
Хранитель Блисс гневно прошла по комнате.
— Что за вздор! Что ты слышала?
Голди выбралась из-под кровати и принялась красться к открытой двери. Тихая, как тень.
На дальней стороне комнаты Лам крикнула:
— Я тоже его слышала! Он стоял у окна и у него был такой глубокий рокочущий голос, и он сказал, что съест нас! Одним укусом! Как айдлкэт!
— Как сломмеркин или что-то подобное! — крикнул кто-то еще. — Совсем как те, что на мосту Чудовищ!
Снова начал нарастать испуганный визг.
— Тишина! — рявкнула Хранитель Блисс. — Или вы все будете закованы в двойные цепи! А теперь пусть кто-то один объяснит мне, что произошло!
Голди вышла в коридор и прижалась спиной к стене. Она слышала как в комнате, Бонни говорит:
— О, во имя всего святого, вам все это приснилось! Тебе уж точно, Рози. Ты спала, дергаясь во сне, а потом внезапно села и начала визжать, а остальные подхватили. А теперь замолчите и ложитесь. Почему бы не…
Голди не дослушала и поползла по коридору. Несмотря на опасность, она не могла не улыбаться, думая о плане Бонни.
— Нам не надо чтобы они подумали, будто там действительно кто-то есть, — сказала маленькая девочка. — Иначе они будут настороже и Голди никогда не сбежит.
Голди подозревала, что Бонни придумала этот план побега уже давно, но у нее не было шанса воплотить его в жизнь. Тоудспит бы гордился своей младшей сестрой.
Когда она уже отошла от спальни на приличное расстояние, то решила забрать свои вещи. Это было не такой уж простой задачей. Приют был почти такой же запутанный, как и музей, кроме того, что музей был живым и в нем ощущалось некое дикое любопытство. А в этом месте царило сдавленное уныние. Словно его стены глушили не только голоса, но и сами мысли.
И все же голос в голове не оставил Голди. Он, ничуть не сомневаясь, вел ее по мрачным коридорам.
Туда.
Теперь туда.
Не туда. Там слишком опасно. Иди лучше туда.
Девочка искала черную дверь — и вскоре ее нашла. Но рядом с ней стояли два Хранителя, бодрые и чуткие. Голди шагнула назад, не произнеся ни звука.
Следующими она попробовала окна. Хотя многие из них были разбиты, решетки выглядели новыми и крепкими и слишком частыми, чтобы через них мог пробраться даже ребенок меньше Голди. Через некоторое время Голди оставила эту затею и начала продвигаться к главному входу в здание.
Здесь были толстые роскошные ковры и яркий свет. Голди шла еще более осторожно, чем прежде. В комнатах, мимо которых она проходила, стояли кресла и мягкие диваны, а во многих еще и алтари Семи Богам, но окна также были зарешечены.
Когда до фойе осталось несколько шагов, девочка осторожно выглянула из-за угла. В нескольких шагах была парадная дверь, но жабоподобный Хранитель
все еще сидел за столом и выглядел так, словно ничто на свете не могло сдвинуть его. А для Сокрытия в фойе было слишком светло.С упавшим сердцем девочка вернулась в коридор, проскользнула в одну из комнат и закрыла за собой дверь.
«Если я еще не нашла выход», — яростно сказала она себе, — «это еще не значит, что это невозможно! Что бы сделал Шинью? Что бы Ольга Чаволга сделала? И что делает сейчас Тоудспит?»
Огромные диваны в этой комнате были завалены подушками. На окнах стояли толстые и прочные решетки, а в дальнем конце комнаты стоял алтарь Плешивому Туку, который считался самым надежным из богов. Конечно, просить его о чем-либо было опасно, но…
— Великий Тук, плешивейший из плешивых, — прошептала Голди, зная, что богам нравится лесть, — у меня нет для тебя подарка…
Она умолкла. Вообще-то у нее был подарок. Даже два. Она пошарилась в кармане, достала оттуда ножницы и компас и посмотрела на них, гадая, что из этого можно потерять. Компас был подарком мамы и папы, и она очень не хотела отдавать его. Но ножницы, возможно, будут более полезными…
И, не давая себе шанса передумать, она положила компас на кучку подношений. Ее рука задела клочок бумаги, который упал на пол. Под ним оказалась ее брошь.
Голди отдернула руку, продолжая сжимать в ней компас.
— У… у меня нет подарка, — снова сказала она, — но я хотела бы поменяться.
Она задержала дыхание, надеясь, что Плешивый Тук не покарает ее на месте. «Но если он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО бог нахальства», — подумала она, — «то он должен быть доволен!»
— Поменяться, — прошептала она так уверенно, как могла. — Ты берешь компас, а я беру брошь. Хорошо? Компас гораздо полезнее брошки, что значит, что ты остаешься в выигрыше. А потому я была бы еще очень признательна, если бы ты показал мне, как сбежать отсюда непойманной.
Было очень странно торговаться с одним из Семи богов. Она протянула руку, положила компас и взяла брошь.
А затем задержала дыхание.
В отдалении зазвучали приглушенные шаги. Голди услышала крик и тяжелый звон цепей наказания. Шаги приближались. А затем запел мальчик, подражая грубому, взрослому голосу.
— Через моря, через океаны…
Раздался звук шлепка и вопль. Пение прекратилось, но только на мгновение. Когда оно началось снова, то к нему присоединилась еще дюжина голосов.
— Иду, куда зовет мое сердце. Туда, где ждет моя любовь.
Пауза. И разъяренный голос взрослого:
— Вас ждет не любовь, вы, мелкие разбойники! Вас ждет Дом Покаяния! Разрушение собственности, создание ситуации, ставящей вашу жизнь и жизни окружающих под угрозу… О да, вы сами напросились!
Клац-клац-клац — звенели цепи наказания.
— Я был так долго далеко, я был в далеких странах… — пели голоса.
Голди вжалась в стену и приоткрыла дверь. Звуки цепей стали громче, а потом коридор перед ней внезапно заполнился мальчишками. Они бегали взад и вперед, звенели цепями и громко пели. Они были старше, чем Голди, но носили похожие серые одежды и штаны. Где-то в середине этой оравы возвышались два Хранителя. Воздух над ними чуть не горел от еле сдерживаемой ярости.