Муж и жена

Кажется, здесьона стояла, когда он видел ее в последний раз перед тем, как навсегда уйти из дома. Да, здесь. Постояв минуту-другую, он оглядел комнату каким-то затуманенным отрешенным взглядом. Сказал, что место очень приятно, поблагодарил хозяина, в дверях еще раз обернулся и поспешил уйти. Вернулся к карете, которая ожидала его. Велел ехать к лорду Холчестеру, где оставил визитную карточку. Затем возвратился к себе домой. Секретарь напомнил ему, что через десять минут у него деловое свидание. Он поблагодарил секретаря с тем же отрешенным видом, с каким благодарил хозяина виллы в Хэмпстеде, и поднялся к себе в гостиную. Пришел посетитель, которому было назначено свидание. Секретарь послал слугу постучать мистеру Ванборо. На стук никто не ответил. Попробовали открыть дверь — она оказалась запертой изнутри. Пришлось дверь взломать: Ванборо неподвижно лежал на софе. Подошли поближе — он был мертв, оборвав жизнь собственной рукой.

8

Завершая экскурс в прошлое, Пролог обращается наконец к двум юным девушкам, чтобы поведать читателю, какие перемены произошли в их судьбе.

Леди Ланди сдержала слово, данное умирающей подруге. Она оградила Анну от всех соблазнов, которые могли бы пробудить в ней желание пойти на сцену; ее обучили всем искусствам и наукам, необходимым гувернантке, не жалея никаких денег. И первой, единственной ее воспитанницей стала маленькая Бланш, дочь леди Ланди. Разница в возрасте — Бланш была на семь лет младше, и любовь, становившаяся с годами сильнее, способствовали как нельзя лучше этому первому опыту. Анна Сильвестр-младшая была подругой и наставницей крошки Бланш, и ее девичья жизнь протекала безмятежно и счастливо в лоне добропорядочного и состоятельного семейства. Невозможно вообразить большей разницы между ее юностью и юностью ее матери. Так что вопрос, который так мучил Анну Сильвестр в последние минуты жизни «вдруг ее ожидает та же судьба?», нельзя было воспринимать иначе, как бред умирающей.

В описываемые здесь годы два события нарушили мерное течение жизни этого доброго семейства, В тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году ко всеобщей радости из Индии вернулся сэр Томас Ланди. В тысяча восемьсот шестьдесят пятом году сэр Томас опять отправился в Индию, взяв с собой жену.

Последний год здоровье леди Ланди стало внушать опасение. Посоветовавшись, ученые-медики решили, что исцелить ее может лишь морское путешествие. Сэр Томас как раз в это время готовился отплыть в Индию. Отплытие ненадолго отложили, чтобы леди Ланди могла собраться в дорогу. Имелось одно серьезное затруднение, как быть с Бланш и ее гувернанткой.

Опять пригласили медиков, те объявили, что Бланш нельзя везти в Индию, тамошний климат может пагубно повлиять на ее здоровье в этом опасном возрасте. Тут же от близкой и дальней родни посыпались приглашения, сердобольные тетушки наперебой приглашали к себе юную девушку и ее подругу. Со своей стороны сэр Томас обещал привезти жену домой самое большее через два года. Леди Ланди, повинуясь материнскому чувству, долго противилась, не желая оставлять дочь. Но наконец все-таки поддалась уговорам, хотя на сердце у нее было тревожно и будущее представлялось в самых мрачных тонах.

В последнюю минуту она отозвала Анну Сильвестр в сторону, чтобы поговорить с ней наедине. Анне в ту пору было двадцать два года, Бланш только что исполнилось пятнадцать.

— Анни, милая, — просто начала леди Ланди, — я должна сказать тебе одну вещь, которую не могу сказать ни сэру Томасу, ни Бланш. Я уезжаю в Индию с тяжелым сердцем. Я знаю, что никогда больше не вернусь домой. Когда меня не будет, сэр Томас, конечно, женится. Много лет назад твоя матушка говорила мне перед смертью, как она боится за твое будущее. И вот сейчас я в таком же страхе за будущее Бланш. Я обещала любимой подруге, что заменю тебе мать. И это успокоило ее. Успокой и ты меня, обещай, что всегда будешь любить Бланш как родную сестру.

Леди Ланди протянула руку, Анна с переполненным сердцем поцеловала ее и свято обещала исполнить просьбу.

9

А через два месяца тяжелое предчувствие, томившее леди Ланди, сбылось. Она умерла на борту парусника и была похоронена в море.

Через год сбылось и второе предчувствие. Сэр Томас женился во второй раз. Он привез свою новую жену в Англию на исходе тысяча восемьсот шестьдесят шестого года.

На первых порах никакие перемены, казалось, не грозили установившемуся быту семейства сэра Томаса. Он помнил, как доверяла его первая жена Анне Сильвестр, и распорядился оставить в доме все, как есть. Леди Ланди-вторая, благоразумно согласуя свои желания с желаниями мужа, даже не пыталась изменить заведенный порядок. В начале тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года между Анной и Бланш были отношения сестринской любви и преданности. Будущее казалось лучезарным.

К этому времени из всех участников драмы, разыгравшейся на вилле в Хэмпстеде двенадцать лет назад, троих уже не было на белом свете, четвертый влачил жизнь в добровольной ссылке. На сцене остались Анна и Бланш, которые были тогда детьми, и преуспевающий стряпчий мистер Деламейн, обнаруживший изъян в брачном контракте Ванборо и ставший теперь лордом Холчестером.

СОБСТВЕННО ИСТОРИЯ

СЦЕНА ПЕРВАЯ. В БЕСЕДКЕ

Глава первая СОВЫ

Весной одна тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года жили в некоем графстве Северной Англии две достопочтенные Белые Совы.

Они обитали в ветхой заброшенной беседке. Беседка стояла в парке, а парк был частью богатого пертширского поместья, именовавшегося Уиндигейтс.

Местоположение Уиндигейтса выбрано было весьма удачно: оно находилось там, где плодородная равнина постепенно сменялась предгорьем. Особняк был построен с умом и толком и роскошно обставлен. Просторные конюшни образцово проветривались. Парк и цветник вокруг дома удовлетворили бы даже королевский вкус.

Обладая на заре своего существования такими достоинствами, Уиндигейтс, однако, с течением времени, стал понемногу ветшать. Над домом и землей нависло проклятие многолетней тяжбы. Более десяти лет нескончаемый судебный процесс сжимался петлей вокруг поместья, так что в нем нельзя было не только жить, но и просто подойти близко. Дом был заперт. Сад и огород заросли сорняками. Беседка снаружи была увита плющом. А внутри в ней жили ночные птицы.

Многие годы обитали Совы на земле, которой владели, пользуясь древнейшим правом — правом захватчика. Днем они важно и миролюбиво дремали, смежив веки, под сенью побегов сливаясь с серой прохладной мглой. На закате два мудрых молчальника неспешно пробуждались, охорашивались и летели бесшумно вдоль спящих проселков, высматривая добычу. Иногда скользили над полем туда-обратно, подобно английскому сеттеру, и вдруг камнем падали вниз, заметив оплошавшую мышь. А то призрачным видением парили над черной гладью воды — прогулки ради они долетали до озера — окунь на их вкус был не хуже полевой мыши. Их католический желудок с равным успехом переваривал и крысу, и кузнечика. Случались в их жизни минуты, наполнявшие сердца гордостью, — когда удавалось схватить спящую птичку прямо из родного гнезда. Чувство превосходства над пернатой мелочью, хорошо знакомое всем крупным хищникам, горячило их холодную кровь, и они летели дальше, оглашая тишину ночи ликующими криками.

Так было многие годы: днем Совы спали, видя счастливые сны, ночью наполняли желудки легкой и скорой добычей. Беседкой они завладели вместе с плющом. Стало быть, и плющ имел на нее конституционные права. Но хранителями конституции вовеки пребудут Совы. Существуют люди, разительно похожие на этих Сов: так же рассуждают и так же по праву сильного пожирают птах помельче.

Конституция существовала незыблемо до весны тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года, пока за стенами дома не послышались грозные шаги Прогресса, для которого, как известно, нет ничего святого.

И первый раз издревле почитаемые привилегии Сов оказались под угрозой внешней опасности.

В один ничем не примечательный день на пороге летнего домика появились два бесперые существа, оглядели плющ, имеющий закрепленное конституцией право гражданства, и сказали: «Это надо убрать». Посмотрели в окно на мерзкий солнечный свет и сказали: «А это впустить». Затем незваные гости ушли, но, уходя, согласно решили: «Завтра же и приступим».

Совы изрекли: «Не за тем мы столько лет оказывали честь своим присутствием этому месту, чтобы в конце концов сюда ворвался мерзкий солнечный свет. Достопочтенные лорды! Достопочтенные джентльмены! Конституция в опасности!»