Муж и жена

— Наконец-то сэр Патрик выдал себя! — поднялся шум в стане противника. — Выходит, нельзя любить свежий воздух и жизнь на природе. А если человек, которого Бог наделил силой, преумножил ее, то он, выходит, преступник? Неслыханно!

Живое эхо в два голоса подхватило вопль негодования:

— И впрямь неслыханно! Само собой!

— Сбросьте с глаз шоры, джентльмены, — развивал свою мысль сэр Патрик. — Вдумайтесь в то, что вы говорите! Батрак, бродяга ведут жизнь на открытом воздухе, упражняя данную Богом физическую силу. То же относится к матросам на кораблях. Те и другие — люди некультурные, что, конечно, позор для цивилизованной нации. И каковы результаты? Почитайте статистику преступлений, и вы обнаружите, что самые гнусные преступления совершаются не в городе, где люди живут в домах и где нет столь большой нужды в физической силе, повторяю, не в городе, а именно в сельском краю, на природе. Что до английских матросов, — я не считаю тех, кого цивилизует служба в королевском военном флоте, — то спросите мистера Бринкуорта, плававшего на торговых судах, какое моральное действие оказывает на этих представителей рода человеческого жизнь под открытым небом и постоянные мускульные упражнения.

— В девяти случаях из десяти, — отвечал Арнольд, — английский матрос — ленивый и порочный негодяй, каких поискать.

— Что мы, бродяги? Или матросы с торгового судна? — возопила оппозиция.

— Смит, разве я похож на бездомного бродягу? — А я, Джонс, на английского матроса? — находчиво вторил хор.

— Давайте не будем вдаваться в частности, джентльмены, — сэр Патрик призвал к порядку взволнованную оппозицию. — Я рассуждаю вообще. И прибегаю к крайностям только в ответ на крайности. Согласитесь, бродяга и матрос торгового парусника — яркие и наглядные примеры. Но если они так задевают ваши чувства, я больше о них ни слова. Возвращаюсь к своему главному тезису. Можно быть человеком богатым, носить модное платье, питаться изысканными яствами и даже принадлежать к высшим слоям общества, но если облагораживающее действие культуры тебя не коснулось, то в тебе скрыта, именно в силу этого, особая предрасположенность ко злу, какими бы дарами судьба не осыпала тебя. Не поймите меня превратно. Я отнюдь не хочу сказать, что нынешний культ физической силы неизбежно ввергает человека в порок. Падение случается, только если человек сталкивается с каким-нибудь особенно сильным соблазном. Обыкновенный человек, благодарение Богу, проживает жизнь, не зная таких соблазнов. Тысячи молодых людей, предающихся любимой утехе своего поколения, благополучно живут до старости, разве что манеры у них погрубее, да еще, к сожалению, отсутствует вкус к тем тонким и возвышенным занятиям, которые так облагораживают и услаждают жизнь истинно культурного человека. Ничего более страшного с ними не произойдет. Но давайте возьмем другой случай, когда молодой человек нашего с вами круга встретит на пути очень сильный соблазн, а такое ведь может быть со всяким, верно? Но я позволю себе просить мистера Деламейна почтить мою речь вниманием, ибо я выскажу сейчас мою настоящую точку зрения, — не ту, которую мне приписал мистер Деламейн, а затем любезно с ней согласился.

В безучастном лице мистера Деламейна не дрогнула ни одна жилка.

— Я слушаю вас, — проговорил он, все также глядя перед собой тяжелым, невидящим, ничего не выражающим взглядом.

— Давайте вернемся к нашему воображаемому молодому человеку, — продолжал сэр Патрик. — Представьте себе великолепный образчик физической силы и здоровья, то есть того, что преобретается постоянными и упорными занятиями физической культурой. Пусть его начинает смущать некий соблазн и потихоньку будит в нем дремлющие первобытные инстинкты, присущие человечеству, — жестокость и эгоизм, лежащие у истоков каждого преступления. Допустим, у него есть приятель, не причинивший ему никакого зла. И вот перед ним встает выбор — чем пожертвовать: благополучием приятеля или собственной прихотью; при этом он знает, что, причинив приятелю вред, сам он ничем не рискует. А теперь скажите, есть ли на свете сила, способная удержать его от злодеяния? Могут ли все его успехи в гребле и плавании, его упорство, целеустремленность и другие превосходные качества, развитые в ущерб не менее важным человеческим качествам, помочь ему одержать нравственную победу над собой, над своим себялюбием и жестокостью? Эти качества не помогут ему даже разглядеть в себе эгоизм и жестокость. Ведь главный принцип любых состязаний в беге ли, в гребле (принцип вполне невинный, если применять его только в спорте) — одержать верх над соперником, собрав в кулак всю свою силу, волю, ловкость, увертливость. Во всех его тренировках и упражнениях не было ничего, что могло бы облагородить его душу, смягчить необузданную жестокость сердца. Этот человек оказался безоружным перед соблазном. И соблазн победил. Для меня не важно, кто этот молодой человек, высоко ли стоит на общественной лестнице; по всем нравственным правилам и законам он — животное, и ничего более. Окажись у него на пути мое счастье, он растопчет его, если, разумеется, уверен в своей безнаказанности. А помешает ему моя жизнь, он и ее растопчет безо всякого сожаления. И он вовсе не жертва всесильного рока или слепого случая, мистер Деламейн, просто он жнет, что посеял. Вот, сэр, что я сказал вашим друзьям в парке. Не спорю, это, конечно, исключительная ситуация, но вполне возможная, почему я и повторяю ее еще раз.

Не успела оппозиция раскрыть рта, Джеффри, сбросив маску безразличия, вскочил на ноги.

— Стойте! — затряс он крепко сжатыми кулаками в сторону своих защитников, едва сдерживая бешеное нетерпение защищаться самому.

Воцарилось всеобщее молчание.

Джеффри повернулся и в упор глянул на сэра Патрика, точно тот оскорбил лично его.

— Кто этот безымянный человек, который идет к цели, не щадя никого и ничего?

— Это вымышленный пример, — ответил сэр Патрик, — никого в частности я не имел в виду.

— Какое вы имеете право, — набросился Джеффри на сэра Патрика, забыв в минуту ослепления, что не в его интересах ссориться с шотландским юристом. — Какое вы имеете право выводить гнусным негодяем гребца? Гребцы — славные ребята, таких среди вас поискать.

— Описанное мной может случиться с любым из вашей братии, — возразил сэр Патрик, — а по сему я имею полное право взять в качестве примера кого угодно. Подождите, мистер Деламейн, я еще не сказал последних слов, а я намерен их сказать. Поймите, я взял для примера не отпетого негодяя, как вы ошибочно полагаете, а простого смертного с обычным букетом дурных свойств — жестокости, подлости, агрессивности, которые непременно имеются у нецивилизованного человека. Этому учит вас ваша религия; в этом вы и сами можете убедиться, если соизволите приглядеться к своим малокультурным соотечественникам, которые встречаются на каждом шагу. Особенное в этой истории — соблазн, смутивший душу молодого человека. И я постарался по мере возможности показать, как полнейшее забвение духовных ценностей, пренебрежение науками и искусствами, что сейчас очень модно среди англичан, отдает человека во власть низменных инстинктов, коренящихся в его природе, как постепенно, в силу всего вышесказанного, он обязательно, невзирая на родовитость, на богатство, пройдет шаг за шагом, как и бродяга, искушаемый своими соблазнами, не такой уж и длинный путь от невежества к преступлению. Если вы отказываете мне в праве приводить подобные примеры в защиту своего мнения, то вы, верно, считаете одно из двух — либо джентльмен вообще не может поддаться соблазну, ввергающему в омут подлости и бессердечия, либо спортом занимаются только те джентльмены, которые от рождения способны устоять перед любым соблазном. На этом я кончаю слово в свою защиту. Мной двигало глубокое почтение к образованности и чистоте нравов; я искренне восхищаюсь молодыми людьми, которые могут противостоять опасному поветрию возврата к дикости, охватившему наше общество. Только они — надежда Англии. Я все сказал.

Джеффри уже готов был дать яростную отповедь сэру Патрику, но его упредил лондонский врач, намерившийся продолжить речь сэра Патрика.

Незадолго перед тем он перестал изучать лицо Джеффри и с видом человека, завершившего нелегкий труд, стал со вниманием слушать спорящих. И не успел сэр Патрик сомкнуть уста, он начал говорить, не дав Джеффри опомниться.

— Сэр Патрик кое-что упустил, и я хочу восполнить пробел, — сказал он без обиняков, — опираясь на мои профессиональные наблюдения. Но прежде позволю себе сказать два слова мистеру Деламейну. Вы, наверное, не рассердитесь на меня, если я посоветую вам сдерживать свои чувства, — обратился он к Джеффри.

— И вы хотите сделать из меня мишень для своих нападок? — удивился Джеффри.

— Я всего-навсего даю вам медицинский совет — старайтесь умерять свой характер. Есть много людей, которые могут без вреда предаваться гневу, впадать в бешенство. Вы не из их числа.

— Что вы хотите этим сказать?

— Полагаю, мистер Деламейн, что ваше здоровье не столь удовлетворительно, как вы склонны думать.

Джеффри повернулся к своим почитателям и союзникам и презрительно рассмеялся. Почитатели и союзники тоже поспешили рассмеяться. Арнольд взглянул на Бланш, и оба улыбнулись. Даже сэр Патрик явно не поверил своим ушам — такое удивление изобразилось на его лице. В самом деле, перед ними во всей своей могучей красе возвышался современный Геркулес, с полным правом претендующий на его славу. А рядом с ним стоял человечек, которого он мог убить ударом кулака, и серьезно заявлял, что у этого Геркулеса пошатнулось здоровье.

— Вы, однако, большой шутник, — заметил Джеффри не то насмешливо, не то всерьез. — Ну и что же, по-вашему, с моим здоровьем?

— Я взял на себя смелость предостеречь вас. Это, на мой взгляд, необходимо, — ответил знаменитый врач. — Однако я не берусь точно сказать, что с вами. Для этого мне надо еще немного подумать. Я бы хотел проверить одно мое впечатление. Вы не возражаете, если я задам вам вопрос, который, уверен, не очень вас затруднит?

— Сначала задайте вопрос, а там посмотрим.

— Я подметил кое-что в вашем облике, пока вы слушали сэра Патрика. Вы ведь не меньше ваших друзей хотели поспорить с ним. Я не могу понять, почему вы молчали, предоставив другим защищать вас. Вы заговорили только тогда, когда сэр Патрик чем-то очень задел вас. Но ведь у вас в голове имелись какие-то возражения?

— У меня в голове имелись все те прекрасные возражения, которые вы слышали от моих друзей.

— И однако, вы держали их при себе?

— Да, держал при себе.

— Вероятно, вы полагали, хоть и считали свои возражения вескими, что пока не стоит труда выступать с ними? Иначе говоря, вы предпочли, чтобы за вас говорили другие, не желая растрачивать своих сил?

Джеффри взглянул на нежданного советчика с проснувшимся вдруг любопытством и легким недоверием.

— Смотрите-ка! Да откуда вы знаете, что происходит у меня в голове? Ведь я ничего еще не сказал вам!

— Моя профессия — знать, что происходит с телом моего пациента, а для этого порой необходимо выяснить, что происходит у него в голове. Но я больше не настаиваю на своем вопросе. Если я правильно вас понял, я уже получил ответ.

С этими словами знаменитый врач повернулся к сэру Патрику.

— Вы не затронули еще одной стороны, сэр Патрик. Имеется чисто медицинское возражение против нынешнего помешательства на физических упражнениях любого вида. И оно по-своему не менее сильно, чем ваши возражения нравственного свойства. Вы говорите о возможном влиянии на душу и ум. Я же хочу сказать о безусловном влиянии чрезмерных тренировок на тело.

— Вы это почерпнули из своего опыта?

— Да, из своего собственного. Поверьте мне как специалисту, что очень многие молодые люди, которые со всей страстью предаются сейчас гимнастическим упражнениям, как одержимые тренируют силу и выносливость, встали на путь, ведущий к серьезным и необратимым нарушениям в организме. Заядлые посетители всевозможных гонок — гребли, бега и прочего — видят только блестящие успехи, достигнутые изнурительными тренировками. Зато матери и отцы видят дома горестные последствия этого непростительного насилия над здоровьем. Сколько сейчас в Англии несчастных семей, сэр Патрик! Сколько сыновей осталось инвалидами на всю жизнь из-за непосильных нагрузок, которым подвергается молодой организм на этих модных спортивных зрелищах!