Муж мой - шеф мой? или История Мэри Блинчиковой, родившейся под знаком Тельца

Никогда мне не было так стыдно. Я закрыла лицо руками и приготовилась снова заплакать. Друг детства, сорок восемь лет! Как он, наверно, обиделся! Что же у меня в голове — мозги или кю?

— Я Игорю, разумеется, ничего не сказал, он бы просто принял меня за сумасшедшего, — добавил Беседовский. — Но ты-то его первый раз видишь, а я знаю, он производит на незнакомых… гхм… странное впечатление.

Стало немного легче: все-таки одной душой, кто знает, какая Мэри Блинчикова дура, на свете меньше. Беседовский смотрел на меня в упор и словно о чем-то раздумывал. На темном, под цвет глаз, галстуке в крупную полоску сидело — ну куда же без него? — привычное пятно, наверное, вот этот темный соус в мисочке, и мне стало совсем хорошо.

— Но я убедился, ты действительно добрый человечек, и скажи мне, пожалуйста: какого черта ты здесь делаешь? — с неожиданной теплотой и участием спросил Босс.

Руки мои перестали дрожать от страха, и сердце уже не билось как шальное. Официантки давно к нам не подходили, сочилась негромко музыка и телефон… залился трелью. Беседовский поднял толстый палец: жди, мол, и рыкнул в трубку:

— Да?

В трубке рассказывали о чем-то захватывающем, потому что лицо шефа из раздраженного становилось довольным и удовлетворенным — как у медведя, которому только что сообщили о посылке с медом.

— Ну и дела… — ронял Беседовский в трубку, широко улыбаясь. — Вот что значит, Юрьевич, интуиция — прямо задницей чувствовал, нельзя с ним связываться… Что? Да иди ты… Ну Степан Борисович, сам виноват, предупреждали ведь… Ну давай, Юрьевич, бывай. Спасибо, что позвонил… Да, обнимаю, ты тоже не болей, — Босс отложил трубку.

Как Степан Борисович? Все уже все знают и я зря приехала сюда? План не сработал, мое смешное благородство запоздало, и что теперь объяснять Беседовскому? Захотелось завыть, или зарыдать, или провалиться сквозь землю.

Обратив внимание на мое страдальческое лицо и догадавшись, о чем я подумала, Беседовский загоготал:

— Не бойся, девочка, это другой Борисыч, тезка нашего! Крутил с администрацией поганки, думал, сойдет с рук, ан нет — тюряга светит! А ведь предлагал в свое время и мне долю, звал, да я жо… Знаю, короче, заранее, куда можно соваться, а куда нет, — я напряженно ловила каждое слово Беседовского.

Босс пошарил глазами по столу в поисках съестного и, ничего больше не обнаружив — простудный друг детства Игореша все подмел, — налил в чашечку какой-то бесцветной жидкости и опрокинул в себя.

— А кто вам сейчас звонил? — тоненьким голоском осмелилась спросить я.

— Кто? — удивился Босс. — А тебе зачем? Кореш мой, адвокат питерский, Гайтанович, тоже с ним знаком давненько.

Разрозненные кусочки мозаики еще поелозили в голове, устаканились и сложились в понятную картинку. Здоровье папке не вернешь, и кафе «У Блинчикова» тоже, но на сердце стало спокойнее. Все-таки приятно, что хоть какая-то справедливость существует в этом мире…

— …Хотя наш Степка тоже мне не нравится последнее время, — продолжал Босс, будто размышляя вслух, — запустил дело, непонятно чем занят… Так что ты делаешь здесь, милочка? — повторил свой вопрос Босс и, утопив красную кнопку, отключил телефон.

Луч солнца проник в помещение и заскользил по залу, высвечивая полоску в воздухе — значит, дождь кончился. Другого шанса не будет, поняла я, откинулась на приятно обволакивающую спину подушку и спросила:

— А вы меня не убьете, если я расскажу?

Босс затрясся от смеха и громыхнул:

— Ну раз я до сих пор этого не сделал, то теперь вряд ли…

РЫБКА В БАНКЕ

14 мая, в мой день рождения, была суббота. Накануне, чтобы разогнать хандру и перестать гадать: придет — не придет, любит — не любит, я принялась за генеральную уборку и за четыре часа устала так, будто разгрузила вагон камней. Зато квартира сияла чистотой и была готова к приему гостей. До ночи я варила, чистила и резала, так что до постели добралась почти без сил и уснула мертвым сном.

Вчера в офисе «Айс-Парадайс» все собрались толпой и поздравили меня. Букет цветов вручал Наум Иванович и даже поцеловал в щечку. Он больше не злился, так как давно крутил шуры-муры с Сушкиной. Уж не знаю, как лысеющий финдиректор и стервозная специалистка по внешним связям нашли общий язык, но в последнее время парочка чуть не целовалась в конторе. Наум Иванович даже похудел, да и в мадам Сушкиной тоже поубавилось ехидства и злобы на окружающий мир.

Муханов подарил коробку конфет и, обняв меня, шепнул на ушко, что он — нем как могила и я могу и впредь на него рассчитывать.

Павел Кузьмич ошивался где-то в отдалении, чему я была чрезвычайно рада. Всезнающая Сушкина сообщила, что у него появился новый объект для воздыхания — молоденькая новенькая курьерша из его отдела, и я мысленно пожелала им удачи.

Место исполнительного директора было вакантно. Ходили слухи, что Большой Босс ищет кандидатуру в столице, и все были слегка взбудоражены, как перед приездом ревизора.

Беседовский сдержал слово, и меня никто не спрашивал о том, куда делся Полозов, — мой московский вояж, к счастью, остался тайной для всех. Пока я не собиралась уходить с работы, все больше втягивалась в риэлтерский бизнес и к тому, что на вечернем предстоит учиться дольше на год, была готова.

В кулуарах, конечно, гуляли сплетни и домыслы, касающиеся Степана, но я не интересовалась этим — зачем?..

…В сейфе, ключ от которого я нашла в нижнем ящике моего стола, лежал сверток. В свертке заключалось будущее старика Кошкина и гражданки Ничипоренко, раньше проживавшей на Московском проспекте и которую мне еще предстояло найти. А ведь еще предстоит разбираться с Инессой — Степан признался, что Тополева А. Я. — мать Инессы и квартиры оформлялись на нее. Если понадобится, обращусь к Боссу, он своими длинными руками кого хочешь достанет и усмирит. Я представила себе Беседовского и улыбнулась.

Мой ультиматум исполнительному директору холдинга «Айс-Парадайс», повторно изложенный Большому Боссу в московско-японском «Атриуме» (так я и не научилась орудовать палочками!) сводился к тому, что Степан в три дня возвращает сумму, равную стоимости двух украденных квартир, и покидает страну на неопределенное время.

Вспоминать о нашем последнем разговоре было мучительно больно: было такое чувство, что я как будто перерезала ниточку, связывавшую меня с моей первой любовью…

…Передо мной сидел предельно уставший немолодой мужчина с посеревшим лицом. Несмотря на то что он оказался нечистоплотным стяжателем, мне было бесконечно его жаль, и я давно не любила его. Канарская сказка осталась очень далеко, за пределами сознания, мы оба изменились и были другими.

Скоро чья-то другая нога ступит на пушистый мохнатый ворс ковра, и чья-то рука по-своему передвинет все на дубовом столе и станет стряхивать пепел на пастуха и пастушку, и новый директор займет глубокое кожаное кресло.

Степан уже не кричал, не бесновался и не грозил — он успокоился и смирился. Тень Беседовского, будто дух отца Гамлета, еще витала в стенах кабинета, и Полозов прекрасно отдавал себе отчет — с Большим Боссом ему не потягаться. Неизвестно, как бы сложилось, если бы шеф так вовремя не оказался на моей стороне, но, как любил говорить папка: «Если бы у бабушки были усы, она была бы дедушкой…» Я стояла, скрестив на груди руки, и выслушивала Полозова, который словно беседовал сам с собой.