Мужчина дурной мечты

«Это конец!» – понял Вася и потерял сознание.

На этот раз Вадим назначил встречу Маркизу в киноресторане «Мастрояни».

Леня пришел первым, и бойкая официантка в кокетливой соломенной шляпке-канотье положила перед ним меню.

– «Серебряный плащ Марлен Дитрих», – с интересом прочел Маркиз.

– Это семга, запеченная в фольге, – охотно пояснила девушка.

– «Бюст Софи Лорен», – перешел Леня к следующей строчке, – однако!

– Авокадо, фаршированное креветками и орехами кешью, – бодро перевела официантка.

– «Мужская сила Жан-Поля Бельмондо»…

На этот раз девушка не успела перевести, потому что к столику подошел Вадим.

– Однако здесь интересное меню, – вместо приветствия сказал ему Маркиз. – Чувствуешь себя немножко людоедом…

– Вы еще не прочли и половины меню, – официантка закатила глаза, – там дальше такое! Особенно в разделе десертов!

Преодолев некоторый шок, вызванный необычными названиями, мужчины сделали заказ. Как только официантка удалилась, Вадим придвинулся ближе к Лене и нетерпеливо проговорил:

– Вам удалось вернуть украденное?

Леня передал своему собеседнику портфель. Вадим торопливо расстегнул замки, вытащил сафьяновый альбом, перелистал его. На его лице отразилось явное разочарование.

– Это все?

– Это все, что нам удалось взять у приятеля вашей сестры, – обиженно проговорил Леня. – Разве это не те марки, которые он у вас украл? Кажется, вы говорили о том, что они очень редкие и дорогие?

– Те, те… – ответил Вадим, еще раз невнимательно взглянув на содержимое альбома, – вот эта – особенно ценная, это так называемая «серая Аргентина»… огромное спасибо, но там была еще такая небольшая, слегка потертая папочка, а в ней… – и Вадим настороженно замолчал.

– Ну да, в ларце щука, в щуке яйцо, в яйце игла, а в той игле – смерть Кащеева, – насмешливо проговорил Маркиз.

– Зря вы так шутите, – негромко отозвался Вадим, – в той папочке действительно моя смерть. Впрочем, вы и так сделали для меня очень много, вы сделали все, что могли, и не ваша вина… – с этими словами он потянулся к карману.

– Постойте, – Леня жестом остановил его, – я хотел бы довести это дело до конца, но для этого мне нужно знать, что искать. Иначе получается как в сказке – пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что…

– Ну ладно, – Вадим откинулся на спинку стула и начал: – История эта долгая, так что вам придется запастись терпением.

Маркиз молча кивнул, чтобы не перебивать рассказчика.

– Для меня, правда, она началась не так давно, всего две недели назад. Меня пригласили к умирающей женщине…

– Вы – врач? – удивленно спросил Леня. Ухоженный, обеспеченный вид Вадима, та щедрость, с которой тот помогал своей бестолковой сестре, явно не вязались с плохо оплачиваемой профессией служителя Гиппократа.

– Нет, – Вадим чуть заметно усмехнулся, – я тот, кого приглашают, когда врачи уже сделали все, что могли. Я адвокат. Знаете анекдот? Поздно ночью человек вызывает врача, тот осматривает больного и говорит: «Срочно вызывайте адвоката, священника и близких родственников». – «Что, дело так плохо, доктор?» – «Нет, просто я не хочу быть единственным идиотом, которого зря разбудили этой ночью». Так вот, две недели назад меня вызвали не зря: женщина действительно умирала. На вид ей было далеко за восемьдесят, она лежала на высоко взбитых подушках с закрытыми глазами, и единственным признаком жизни были мелкие, суетливые движения ее левой руки. Она словно что-то перебирала пальцами на одеяле или пересчитывала какую-то невидимую мелочь. Старуха выглядела чистой и ухоженной, в комнате не было того ужасного запаха, который часто присутствует в доме умирающего, – только легкий химический запах лекарств. Меня встретила женщина лет шестидесяти, я принял ее за дочь, но после понял, что ошибся. Эта женщина подошла к постели умирающей и громко сказала той:

– Тетя Шура, он пришел! Адвокат, которого вы просили!

Старуха открыла глаза. Глаза были желтые и живые, особенно живые на ее безжизненном, пергаментном лице. Я приблизился и наклонился к ней, готовясь выслушать ее последнюю волю – что-нибудь вроде «золотое колечко с желтым камушком отдать племяннице Маше, а сережки соседке Нюсе».

Но ухаживающая за старухой женщина прикоснулась к моему плечу и негромко проговорила:

– Тетя Шура не может ничего сказать. Ее разбил паралич, и она лишилась речи.

– Зачем же вы меня вызвали? – Я был раздосадован: время мое дорого, а здесь я, похоже, совершенно не нужен.

– Она просила непременно вызвать адвоката.

– Как же просила, если она не может говорить?

Вместо ответа женщина показала мне листок бумаги с кое-как нацарапанными каракулями.

Я снова взглянул на умирающую. Старуха перехватила взгляд сиделки и сделала жест левой рукой, как бы удаляя ее из комнаты. Женщина обиженно пожала плечами и вышла, что-то пробормотав себе под нос.

Как только дверь за ней закрылась, старуха поманила меня той же рукой и, когда я снова приблизился, стала делать пальцами какой-то непонятный мне жест. В то же время она приоткрывала кривой, перекошенный параличом рот, словно мучительно пыталась что-то сказать, однако у нее выходил только нечленораздельный стон, похожий на мычание.

Утомившись этим усилием, она на какое-то время затихла, прикрыв глаза, и я уже подумал, что все кончено, как вдруг ее веки снова поднялись и взгляд желтых глаз обжег мое лицо. Старуха очень хотела мне что-то сообщить, это было единственное, что еще было для нее важно, и я наконец проникся сознанием важности этого ее последнего желания.

Я внимательно следил за ее левой рукой и наконец понял, что она показывает на узенький диванчик, стоявший в другом конце комнаты. Я подошел к этому дивану, следя за жестами умирающей, и каким-то чудом понял, что нужно приподнять покрывавшие его большие подушки. Под одной из них лежала потертая кожаная папка.

Умирающая показала мне, насколько могла – глазами, живой левой рукой, всем своим неподатливым, почти уже мертвым лицом, – что я должен взять эту папку, спрятать ее.

Адвокату приходится иногда иметь дело с очень странными людьми и очень странными желаниями, и я, нисколько не удивляясь, спрятал папку в свой портфель. Увидев это, старуха прикрыла глаза и сделалась вдруг удивительно спокойной, как будто выполнила невероятно важное дело и теперь ее больше ничто не заботит.

Я позвал ее сиделку. Женщина ничего у меня не спрашивала. Она заплатила за визит, сказав, что умирающая была очень экономна и скопила достаточно денег, чтобы хватило и на скромные похороны, и на такие непредвиденные расходы, чтобы никому не быть в тягость.

– Да у нее, считай, и нет никого из родных. – Она тихонько вздохнула и добавила: – Только Вовка, паразит… так он ее, считай, и угробил…

На мой вполне естественный вопрос она объяснила, что Вовка – это внучатый племянник Александры Никодимовны, что он иногда заходил к своей престарелой тетке в надежде на то, что та оставит ему свою квартирку. Но сам по себе он парень никудышный, а в последнее время и вообще связался с настоящими бандитами. Сама рассказчица – а звали ее Лида – не была со старухой в родстве, она приходилась дочерью старинной подруге тети Шуры, Анне Алексеевне, с которой старуха прожила в одной квартире лет сорок, если не больше. Лида часто навещала Александру Никодимовну, а с тех пор, как та слегла, постоянно жила при ней и ухаживала, как могла.