Мужчина-подарок
Шрифт:
– Еще как растет! Это не трава, цветок. В чае – лепестки календулы… ноготков по-простому. Они и цвет придают, и горьковатость, и особую пряность. Нравится?
– Я даже не знаю, как сказать, Иван Игнатьич, – не стала обманывать я. – Для меня все это непривычно. Пью, будто колдовское зелье!
– Может, оно и впрямь колдовское, – печально улыбнулся в усы дед. – Галя меня как напоила чаем с календулой, так я и прилепился к ней на всю жизнь.
Я поблагодарила старика за чудесный завтрак и решила предложить свои услуги:
– Ну, а уж обед просто обязана приготовить я, а то вы меня тут избалуете!
– Нет уж! – отмахнулся Иван Игнатьевич. – Такие редкие гости припожаловали,
И мы с Горынычем отправились гулять по высоким лесистым берегам Мсты. Осенний воздух был таким густым и ароматным, что у меня слегка кружилась голова. Кроссовки утопали в кружевном мху, я ступала по живой пружинистой массе, и мне казалось, будто безжалостно топчу неизвестную мне лилипутскую жизнь: рушу замки, мосты, башни и чьи-то крошечные жилища. Ощущение было таким сильным и навязчивым, что я очень обрадовалась, когда мы наконец спустились к воде и ковер под ногами закончился. Было довольно тепло, и я даже походила босиком по прогретому солнцем мелководью. В мои ноги бились маленькие серенькие рыбки, которые в конце концов и выгнали меня на берег. У них тоже плавно текла в воде своя собственная жизнь, в которой не было места моим глупым голым ногам.
Через некоторое время мы неожиданно вышли к полуразрушенным строениям пионерского лагеря. Кирпичные корпуса сохранились почти целиком, только в окнах не было стекол, а разбитые двери болтались на одной из петель или, сорванные, валялись рядом, затянутые по периметру травой и увядшим клевером. Сплошным бурьяном заросло и огромное футбольное поле, а сквозь расположенные амфитеатром скамейки уже просунули свои ветви какие-то кусты.
Корпуса стояли рядами вдоль асфальтовой дорожки, которую до сих пор стерегли статуи пионеров. Они остались на посту, несмотря на то что время и непогода ошелушили с них белую известковую краску, а злые люди поотбивали руки, ноги, а некоторым и головы. Жутко было смотреть на безголового барабанщика, руки которого так и не успели выбить дробь на хорошо сохранившемся барабане, чтобы хоть кого-нибудь позвать на помощь. В конце асфальтовой дороги корчил проржавевшую арматуру городок аттракционов.
– Какое богатство пропадает! – ужаснулась я.
– Да, я тоже всегда с душевной болью оглядываю эти руины, – согласился Горыныч.
– Ну, не такие уж и руины! Римский Колизей, позволь тебе напомнить, гораздо в худшем состоянии. Лагерь вполне можно отстроить и отреставрировать. Это же не на голом месте корпуса возводить! Коммуникации все подведены. Наверняка тут и газ, и горячая вода были. Вон, видишь, надпись «Душевые»? Дальше, гляди, – «Прачечная», там вон «Столовая», а рядом «Медпункт».
– И что ты предлагаешь? – усмехнулся Горыныч. – Все это хозяйство кому-то принадлежит, у кого-то на балансе числится.
– Не знаю, – сразу как-то сникла я. – Но, может, есть смысл выкупить, отстроить и возить на Мсту бледную питерскую детвору… Здесь же действительно очень красиво, настоящий рай. Природа почти нетронута. Ты сам говорил – Швейцария… А воздух такой, что, наверное, может даже какие-нибудь заболевания лечить!
– Чтобы восстановить лагерь, нужны огромные деньги, Надя. Кроме реставрации, которая сама по себе влетит в копеечку, надо где-то искать профессиональных педагогов, врачей, которые станут тут работать, и, между прочим, платить им зарплату. А чтобы лагерь окупился, надо найти еще и родителей, которые согласятся покупать сюда путевки. То есть здорово потратиться еще и на рекламную кампанию! В общем, все не так просто и, главное, весьма
недешево.Я забралась на спину облезшего слона без хобота на детской площадке, огляделась вокруг и закричала:
– Люди-и-и-и! Найдите деньги-и-и! Отстройте лаге-е-ерь! Очень вас прошу-у-у-у! Не для иностранных туристов, а для наших дете-е-ей!!! Не будьте сволочами!!!
В ответ мне только деревья шелестели своими желто-красными осенними листьями. Горыныч подошел ко мне и осторожно за талию снял со слона, поставил на землю. Мы опять оказались в опасной близости друг от друга. Я как раз хотела напомнить Егору, что он обещал ничем не омрачать наш отдых, но он уже начал говорить:
– Надя… Лагерь, конечно, жалко, но вряд ли мы с тобой сможем его оживить. Мы с тобой могли бы другое… Ты, наверное, не поверишь тому, что я тебе сейчас скажу, но я все-таки попытаюсь… В общем, я привез тебя сюда специально… потому что… я люблю тебя, Надя…
– Да ладно! – отмахнулась я от него, как от мухи, хотя от этих его слов вся покрылась мурашками. Хорошо, что на мне был спортивный костюм и Горыныч не мог этого увидеть.
– Я знал, что ты так воспримешь, – грустно сказал он. – Только это правда…
– Слушай, Воронцов, не держи меня за умственно отсталую! Я своими глазами видела, как ты целовался с Анжелкой, своими ушами слышала, как ты наставлял Дашку на предмет того, что никакой любви на свете не существует. Я уже не говорю о Шаманаихе…
– Да?! А ты, скажешь, лучше? – точно таким же тоном заговорил он. – Из моих объятий разговариваешь с каким-то Сашулей и назначаешь свидание! И на Алекса все время смотришь так, будто готова его съесть вместе с факсом!
– Ну и что? Я свободная женщина! На кого хочу, на того и смотрю! Я тебе ничего не обещала! И в любви тебе даже не думала клясться! Голый секс – так голый секс! Он тоже… иногда полезен… для здоровья. И нечего его подсахаривать и шоколадом покрывать! Такую лапшу ты, кажется, вешал на уши Дашке?
– Все, что было до тебя, Надя, – все действительно лапша и гадость, согласен. Ты – другое… Ты… Я будто новыми глазами на мир смотрю…
– Вот этого не надо! – отскочила я от него. – Я прекрасно помню, как ты объяснял бедной Дашке: «Чего не наговоришь в постели от удовольствия!»
– Но мы же сейчас не в постели!
– Какая разница? Вы, бабники, чрезвычайно красноречивы. Иначе ведь у вас просто ничего не получится, вы же знаете, что женщины любят ушами, вот и стараетесь. Сволочи и мерзавцы!
– Надя!
– Что – Надя?! Мы, женщины, тоже не лаптем щи хлебаем и этим… как его… не лыком шиты! Если ты думаешь, что у меня только один Сашуля, то ты здорово ошибаешься, понял?
– Врешь!
– Неужели ревнуешь?!
– Чего мне ревновать, если ты специально все сочиняешь?
– Как это сочиняю?! – я в негодовании уперла руки в боки. – Ты сам слышал, как мне Сашка… звонил. Ты же специально прислушивался, я видела! Скажешь, нет?
– Ну, может, один этот Сашка и есть… И то наверняка плюгавенький какой-нибудь.
– Это Сашка-то плюгавенький? – Моему возмущению не было предела, потому что институтская приятельница Сашка была ростом с самого Горыныча, а в обхвате – никак не меньше, чем примадонна Алла Пугачева. – Да если бы ты его видел, то вообще не посмел бы меня сюда привезти!
Егор ничего не сказал, только потер рукой подбородок и пнул ногой какой-то камешек. Мне показалось, что я слегка переборщила, но решила не выпускать инициативу из собственных рук:
– В общем, так, Воронцов! Я тебя просила не заводить никаких подобных разговоров и вообще ко мне не лезть? И ты, между прочим, обещал! Да и вообще… – Я посмотрела на часы. – Уже третий час! Пока дойдем до дома, будет три. Пошли!