Мужчины из женских романов

– Вселенная тоже расширяется, а потом сжимается для нового большого взрыва.

– Устарели данные. Отныне только расширяется с все возрастающей скоростью. В итоге все планеты замерзнут. Им тоже в куче теплее.

Загубив надежду на безболезненное решение проблемы гонораров и отказав космосу в циклическом существовании, Павел Вадимович уставился в текст, надо думать, обреченного россиянина. Нинель Николаевна и Света тоже уткнулись в компьютеры. Девушка благополучно дочитала роман Жанны. Долго ли, умеючи. Поразмыслить над ним не успела – рабочий день в кои-то веки незаметно иссяк. Старшие редакторы ушли первыми. Света замешкалась минут на пять. Она не стала ждать переполненного лифта, решила спуститься по лестнице. На площадке курили ее недавние собеседники. Она активно, он пассивно – веяние времени. Не отступить и не навострить горящие уши был в состоянии лишь неодушевленный предмет.

– Что творится с нашей юной сменой? – задумчиво процедила сквозь дымок Нинель Николаевна.

– Ничего особенного. Самотек затянул. Поначалу всем чудится: вот-вот нарвешься на гения, откроешь великое имя, – быстро ответил Павел Вадимович.

– Ты был столь наивен? Хотя да, в вашем журнале журналов только гениев и искали. А мне не чудилось.

– Нина, Нина, стойкая реалистка. По-моему, девочка пылко разыскивает уникального автора. Или что-то похожее на Франсуазу Саган. Кто знает, что нынешние филологи считают драгоценным камнем в породе. Мечтает собственноручно огранить, отшлифовать, оправить и выгодно продать. Не догадывается, что «выгодно продать» – отдельная профессия. Когда догадается, все сразу пройдет.

Они, по обыкновению, рассмеялись, но звучал смех непривычно горько.

Света зарделась и предпочла душегубку лифта удобному спуску. В голове играли в догонялки слова «всем чудится» и «мне не чудилось». Она каким-то немыслимым образом знала все, что за ними скрывалось всеми людьми и каждым человеком, но никогда не смогла бы даже приблизительно это выразить. Подумала: «Не такое ли всеохватное состояние называют просветлением? Боже, если это оно, то не стоит рьяно практиковать аскезу и годами медитировать. Ничего же особенного». Пустота, в которой все равнозначно, царила в ней секунду. Из этого безликого бесконечного множества что-то должно было выделиться, разрастись и пересилить остальное. И оно не замедлило – чувство крайней униженности. Старшие редакторы знали все про ее поиски. Откуда? Судя по тону, они то ли жалели ее, убогую, то ли высмеивали, глупую. С какой стати? У них-то по паре серий есть. Адское ощущение, будто Нинель Николаевна и Павел Вадимович подсмотрели ее сокровенное, подслушали тайное и посплетничали об этом не с ней, было невыносимо. И самое страшное, люди не дали ей повода возмутиться. Они не подсматривали, не подслушивали и не сплетничали, но непостижимо для Светиного ума видели, слышали и делились впечатлениями. О том, что они вдвое старше, занимаются той же работой и опередили ее во всем на двадцать пять лет, Света не подумала.

«Что нынешние филологи считают драгоценным камнем в породе»! Да то же, что и вы, давешние! Но мир на глазах рушится, чтобы воссоздаться из хаоса заново, человечество не соображает, как приспособиться, а в такую пору откровения даются не литераторам. Но они фиксируют сегодняшнюю личность на память для других, будущих человеков. И что такого, если я очень, очень, очень хочу участвовать в выборе лучших портретов, – оправдывала свое существование девушка. – А вам плевать на все, ретрограды замшелые. В пору расцвета журнала журналов, в огромном ГУЛАГе только и чувствовали. А на воле погрязли в рутине, горизонт утратили, измельчали. И еще смеете пренебрежительно отзываться обо мне…» Нинель Николаевну и Павла Вадимовича позабавила бы эта трактовка их болтовни на лестнице. Но Света, незаметно ретировавшись, отвечала им про себя часа два, когда они уже и забыли, о чем трепались. Вот если бы люди говорили все сразу, вслух, искренно и тактично, насколько интереснее им было бы друг с другом. Но у всех самомнения, самолюбия… Лучше думать и молчать. Только одиноко надумавшись и намолчавшись, можно вытворить черт знает что… И это – жизнь?

7

И это жизнь, и многое другое тоже. Она таким прибоем накатила, столько тины и всякой мелкой гадости в душе оставила, что недели четыре Свете было не до поиска «своих» авторов. Ей все были чужими. Что делать, повадилась философствовать на тему бытия, окунайся в быт. Иначе и разницы между ними не узнаешь. А узнав, не воскликнешь: «Ну и на фиг мне это нужно было?»

В издательстве Нинель Николаевна и Павел Вадимович стали едва ли не предупредительными, вероятно не желая забивать гвозди в гроб ее мечты об открытии новой Франсуазы. Так Свете казалось. Она даже обижаться на них перестала. На самом деле тогда в курилке старшие редакторы безответственно прикалывались. Юмор состоял как раз в том, что опытные циники были не в состоянии поверить, будто молодому филологу в третьем тысячелетии нашей эры интересно копаться в любительских, преимущественно дамских романах. И, горько отсмеявшись, они живо поспорили, что через месяц или через два девушка возненавидит самотек и уволится.

Света добросовестно отвечала на звонки и возилась в электронной почте. Рукописи попадались сплошь унылые. Научный факт – в процессе творчества сочинитель облегчает свою хроническую депрессию. Но всему есть предел: какие-то стадии нужно лечить не компьютерной клавиатурой, а внутримышечными или даже внутривенными инъекциями. Это еще можно было навесить на резиновую совесть российских государственных чиновников – довели людей до неспособности улыбаться даже в вымышленной действительности. Но как быть с недалекостью беллетристок? Создавалось дикое впечатление, что любовные романы тайно пишут монашки, которые никогда не приближались к объекту вожделения ближе чем на километр и ничегошеньки о нем не знают. Они вообще не определились, плоть и кровь он или мираж, наделенный точной, но сильно уменьшенной копией безбрежной и обалденно прекрасной души героини.

Как ни муторно было Свете в те дни, но отличница всегда и везде отличница. Она не поленилась зайти на сайт довольно молодой известной сочинительницы. Испытанный девушкой шок недвусмысленно поклялся остаться в ней до скончания времен. Писательница выложила свои фотографии, сделанные на книжной ярмарке, дескать, участвовала, любуйтесь. Читательницы и сестры по перу глянули и начали обсуждать. «Ой, какое у тебя платьице милое (оно же элегантное, прикольное, классное)». Три раза: «У меня почти такое же было лет десять назад». И один раз: «Точно такое же в шкафу висит». Некоторые ликовали: «Ты такая красавица, так хорошо накрашена». Кое-кто проникал острым взглядом под толстый слой косметики: «Бледненькая, круги под глазами». Львиная доля комментариев оскорбленно гласила, что их авторы сами пишут и никак не могут издаться. Словом, это был тот же кулинарный форум, только вместо расстегая – удачливая гадюка, переборщившая со штукатуркой на самодовольной физиономии и облаченная в тряпье низкого качества. Как женщинам удалось создать именно такой образ горячей лавой комплиментов, Света не поняла. И ни единого вопроса о ярмарке, о книгах, о других писателях. Действительно, впору было увольняться.

Если убогая обстановка редакторской еще способствовала машинальному чтению и даже вялому любопытству к чужим сайтам, которое и было жестоко наказано, то занять себя чем-нибудь путным дома Свете не удавалось. Родители снова отозвали Диму. На сей раз понадобился надзиратель над работягами, занятыми внутренней отделкой не первый год строившегося дачного коттеджа.

– Но почему ты должен там ночевать? – скулила девушка, уже не рискуя упоминать об одиноком взрослом брате.

– Всего пару ночей. Сантехнику привезли. Они пашут допоздна, – объяснял Дима. – Ты же знаешь, сколько времени занимает дорога. Тебе обязательно нужно, чтобы я спал здесь полтора часа и несся на работу?

– Возьми меня с собой. Лето же, я хоть воздухом подышу.

– Я же ношусь с этажа на этаж не приседая и матерюсь не умолкая. Что тебе делать в строительном хламе среди полуголых нацменов? Там из удобств пока лампочки на шнурах и узкий топчан под лестницей. Когда построимся, обязательно будем с тобой ездить. И не на день, а на неделю.

– Но я без тебя скучаю, – всхлипывала Света.

– Я тоже, любимая. Но надо, надо, надо…

Только аврал кончился и Димин папа дозволил сыну личную жизнь, Лера Могулева вскипела инициативой. Она опять позвонила по служебному мобильному. Вероятно, дела у расточительной фирмы шли в гору. «Скоро тоже начнет покупать бриллианты на зарплату, – кольнуло Свету. – Или ее Гера разбогател, а она стесняется хвастаться, зная, что мой всегда на бобах?» Что так, что эдак, было неприятно. Когда-то девушка пыталась устроиться в фирму, управляющую сетью иностранных ресторанов. Семь мальчиков и пять девочек, претендующих на должность референта, явились в изысканный офис. Сначала их всех позвали в конференц-зал и усадили заполнять анкеты. Свету всегда учили раньше давать, чем брать. Поэтому две ее ровесницы и вызвали такое отвращение. Ничего особенного в них не было – малы ростом, выкрашены в блондинок, просто одеты. Но они настырно засыпали сотрудницу вопросами. Медицинскую страховку оформляют? И стоматология входит? Проездной дают? На какие виды транспорта? Ноутбук будет? А какой марки? Сотовый? Тариф? Но пиком, как решила Света, наглости было утверждение: «Надо полагать, в обеденный перерыв мы будем есть в каком-то ресторане сети бесплатно».

И тут же: «А в выходные для своих предусмотрена скидка?» Света думала, обеих выгонят за нескрываемую склонность к иждивенчеству. Но когда какой-то начальник в каком-то кабинете просмотрел бумаги, на собеседование оставили всех мальчиков и только этих девочек. Она сообразила, что кипучую заинтересованность в работе нужно проявлять именно так. Одно мучило, если бы с проездным и льготной едой сорвалось, встали бы девицы, разорвали бы пополам анкеты, ушли бы искать более крутую организацию? Что-то подсказывало, нет, сидели бы и ждали решения своей участи, как все. А Света очутилась в издательстве: ноутбук и телефон свои и зарплаты на их содержание хватает только при диетическом питании. Она много читала про Америку тридцатых – коррупция, преступность, голодная молодежь, нищие старики, безработица – сердце заходится, как похоже на нашу жизнь. Но оно совсем останавливается, если вспомнишь, что это тридцатые годы прошлого века.

А изведшаяся без новостей подруга бодро сообщала:

– Напрашиваюсь в гости. Мы с Геркой притащим большой мясной рулет и небольшой тортик. Оторвемся. Я тут сказала Ане, Кате и Вере, что собираюсь к вам с Димкой. Они прямо завизжали от радости. Тоже придут с бойфрендами, куда без них, выросли девочки. На Аньке – спиртное, у нее друг богатый и пьет, как верблюд, забредший в оазис. Вот пусть себя и обеспечит, а мы примажемся. На Катьке – сыр и колбаса. Верка в последний момент начала крутить хвостом, но, если не передумает, захватит пиццу. Так что кромсай овощи на салат, и все.