Мужчины. Дети. Прочие опасности. Как их превратить в удовольствие?

Поэтому…

Если вы хотите выйти замуж…

1. Полюбите себя. Научитесь смотреть в зеркало и радоваться своему отражению. Ежемесячно выделяйте средства из бюджета, которые вы потратите на себя любимую в массажном кабинете, бассейне, тренажерном зале, парикмахерской и магазинах. Составьте свой гардероб так, чтобы подчеркнуть достоинства, а все недостатки превратить в миленькие изюминки. Если не можете сделать этого сами, посетите стилиста и модельера.

2. Научитесь дарить. Дарите все – комплементы, музыку, весну, радость, вещи, необходимые в хозяйстве, билеты в театр и путешествия… Дарите, и вы, наверняка, познаете доселе неведанное наслаждение. Поверьте, что рядом с по-настоящему щедрыми людьми другие тоже становятся щедрее. Помните, что, отдавая, даря подарки, вы делаете это не для других, а для себя, для того, чтобы доставить удовольствие себе тем, какая вы добрая, щедрая и хорошая. В этом нет ничего зазорного. Будьте доброй и гордитесь этим. Просто гордитесь собой и, конечно, людьми, которые вас окружают.

3. Полюбите Его, конкретного человека, который оказался рядом вами, и, кажется, очень похож на того, кого вы ждали всю жизнь. Если вы действительно поверите в это, так и случится!

Глава пятая Бабье лето, или три новеллы о неудовлетворенности

Ну, вот. Он завоеван, он попал на вашу удочку с наживкой из пирогов и тефтелей, вы даже затащили его в ЗАГС… Прошло три года, и вы нарожали ему детей, скорее всего, двоих. А зачем? Ну, да-да, конечно, вы же безумно любили его, возможно, еще любите или уже привыкли. Им можно похваляться перед незамужней соседкой, на него можно орать по вечерам, ему можно отказывать в близости по субботам. А также ему нужно готовить завтраки и обеды, стирать и утюжить рубашки. А еще он так здорово пахнет! И у него на плече такая знакомая родинка!

Он гораздо больше, чем просто ваш муж. Он – ваш брак. Семья. Ваше бабье лето.

Знаете, в одном африканском племени жених по традиции выбивает невесте два передних зуба. У нас это тоже происходит. Но гораздо позже. Или нет?

Горькая женская доля воспета буквально всеми: от Толстого («Анна Каренина») до Некрасова («Доля ты русская, долюшка женская – вряд ли труднее сыскать…»). И мы, девчонки, все время думаем, как повезло нашим мужьям с нами, даже если боимся их, неразумных, потерять. Ведь они-то, олухи окаянные, нас расчудесных не ценят, могут из дома уйти, а потом, когда осознают мировой масштаб этой катастрофы, вернуться будет уже поздно – битая посуда не клеится. Но они, как ни странно, несчастливы с нами ровно так же, как и мы с ними. Парадокс? Нет, реальность. А чего же им, мужикам, не хватает, почему им плохо рядом с нами? Причин недовольства у них не меньше, чем у нас: одному нужна свобода творчества, другому – тишина и покой после работы, а не ежедневное нытье, третий любит вкусно поесть, а у вас хорошо получаются только магазинные пельмени, у четвертого аллергия на пыль, кота и тещу. Да мало ли еще что?

Почему я должна держать себя в руках?!

Еще рывок. Последний. Почти. Совсем чуть-чуть. Еще пачечка и полкилограммчика. Никто не говорил, что будет легко. Просто слишком жарко. Почти у цели. А пот такой соленый – у-у.

– Женщина, не хватайте руками. Подойдет ваша очередь – сама положу. Резкий голос из другого мира, из самого хвоста очереди больно ударил в голову:

– Ишь, какая быстрая. Если все начнут лапать, так и выбора не останется.

Выбора? Кто-то спятил. Не припомню, чтобы когда-нибудь был выбор.

В соседнем киоске продавщица с открытым ртом читала затертую брошюру «Почему я еще не замужем».

«Черт с ними, с помидорами. Да подавитесь вы все». Надоело быть мухой и рыться в гниловатой куче. Пересчитала бумажки – фантики. Вздох – обычное дело. Снова очередь.

– Упакуйте, пожалуйста, в пакет.

– Ну, дает, слыхали? Вы, собственно, откуда? Пакет денег стоит. А перевязать нечем, – прошипела ехидна в колпаке продавщицы.

– Конечно, конечно. Вот деньги.

Запихивая в пакет, одурело смотрела на его красную надпись «SERVIСE».

Цык. Лопнула ручка пакета.

«Теряю сноровку… Нет. Причем тут сноровка. Теряю личность».

– Что стоишь посреди дороги, корова. Двигай маслы!

– Извините.

(А маслов-то всего-навсего 50 кг на 168 см роста).

Приближаясь к остановке, цык… «Кажется, второй пакет», – нет – это руки. Оторвались и болтаются где-то на уровне колен.

Кружится голова и болит.

– Шнэля. Лезь в автобус. Вот краля – всех задерживает.

Сидящему:

– Прокомпостируйте, пожалуйста, молодой человек.

– Давай, не нависай только со своими клунками. Все мозги прокомпостировали.

Скорее. Черт. Ключ проворачивается в замке. Танцы около двери. Срочно нужно попасть в квартиру.

– Соседушка, помочь?

– Спасибо.

Сумки на пол. Не включая свет. Пять секунд. Старт. О-о-о. Блаженство. Вымыть руки и за работу.

«Теряю личность. К черту: готовить для любимых – радость».

– Сынок, ты пришел, а я и не слышала.

– Не слышала? (мысленно: Тетеря!) Опять тройка за домашнее сочинение. Тебе же некогда помочь, не досуг, так сказать. Ты же у нас кандидатскую пишешь, диссертутка!

– Как ты разговариваешь с матерью?

Дверь, всхлипнув, пронзительно влетела в проем.

«Боже, я ведь уже неделю не была в библиотеке. Теряю личность»…

– Натка, женка, постирала?

– Прости, писала лекцию студентам – не успела.

– Сколько можно переписывать? За десять лет даже кретин бы запомнил.

И дверь опять влетела в коробку.

С каждым годом косяк все больше кривился, спина горбилась, маслы не нарастали, но четче становились морщины, а мысль «Теряю личность» приходила все реже.

Две маленькие трагедии непушкинской эпохи

Они оба мечтали стать великими художниками. Но у Бога была всего одна вакансия. И второму пришлось стать добропорядочным семьянином и оформителем витрин.

Через двадцать пять лет на встрече выпускников они оба хвалились удачной судьбой и втайне страшно завидовали друг другу.

Ночью первый, ломая руки, просил Бога забрать у него талант и подарить тепло семейного очага. А второй проклинал день, когда двадцать лет назад встретил эту чертову женщину.

Она была

Она была плохой хозяйкой и хорошей любовницей. Она была красива, как рыжее Солнце, и слегка небрежна: то прядь выбивалась из прически, то некстати ломался ноготь. Она вся была скроена из музыки и совсем не умела петь. Она была потрясающе чуткой и резкой в движениях. Она была удивительно щедрой на слова и поступки и бесконечно привязанной к любимым вещам и плюшевым игрушкам. Она хранила в кошельке кошачий коготь. Она смотрела на звезды и расчетливо торговалась у каждого прилавка. Она вечно спешила, желая обогнать время, и постоянно опаздывала. Она проливала чай на скатерть, роняла сахарницу, теряла ключи от машины, забывала на почте записную книжку, копила в раковине грязную посуду, ходила в тапочках по дому, чтобы не цеплять босыми ногами мусор. Подбирала на улице чужие перчатки. Воровала сковородки из чувства справедливости, совершенно ей неведомого. Материлась, как сапожница, и читала наизусть Шекспира. Писала картины, длинные письма и совсем не умела сражаться, хотя кроме нее никто об этом не знал. Она впутывалась в истории и пахла кошкой. Она любила джаз, ярких мужчин и сумасшедшие вечеринки. С каждым днем она становилась все моложе. Пока кто-то не сказал о ней «была».