Мужество
Шрифт:
Клава молча кивнула головой. Очевидно, она придавала этому вопросу большое значение.
– Ну, конечно, случается… – Дина сама почувствовала, что отвечает как-то не так. – Ну, вот в Ростове я очень мечтала приехать сюда…
Но Клава слушала с таким видом, будто жалеет и даже презирает Дину. Что это за ловушка?
– А вы к чему спросили?
– Мне кажется, – снисходительно и мягко объяснила Клава, – что в наше время без мечты и работать нельзя. То есть хорошо работать. По-настоящему. Теперь-то легко, а вот в первое время страшно было, холод в палатках, ветер воет… Ну, всего натерпелись. Но мечтали… Даже не рассказать теперь, как мечтали. Соберемся у костра, греемся,
И она доверчиво улыбнулась Дине.
Дина молчала. Она не знала, что говорить. Ее раздражало то, что девочка явно поучает ее и что ей нечего противопоставить поучениям Клавы, что в разговоре Клава взяла перевес над нею. «Глупости! – убеждала она себя. – Какой там перевес! Я интеллигентный человек, а она… овечка, конечно овечка, да еще влюбленная в Андрюшу. Смешно! Пришла читать сопернице нотации!»
– Разве все советские граждане обязаны мечтать? – раздраженно спросила она.
– Ну, что за чепуха! – не стесняясь, ответила Клава. – Причем здесь обязательства? Просто, если человек не мечтает о будущем, не видит перед собой цели, не хочет сделать страну социалистической, радостной, – это узкий, мелкий человек.
– Спасибо.
– А как же? И спасибо здесь ни при чем. Вы же действительно узкий человек. Себя видите, а больше ничего. И не вы одна такая. Вот у Путина жена, у Вахрушева – они тоже такие. Как будто отгороженные.
– Вы им тоже нотации читаете?
Клава запнулась, покраснела и сказала:
– Я этого слова не понимаю – нотации. Но я ничего им не читаю. И говорить с ними почти не приходилось.
– За что же мне такое предпочтение?
Снова в голосе Дины зазвучала насмешка. Она радовалась: «Девчонка! Необразованная девчонка! Простых слов не знает. Нотация! А нотации читает…»
– Если бы вы не были такая красивая, я бы к вам не пошла, – сказала Клава мрачно. Она уловила насмешку, и ей было обидно.
– А красота при чем?
Клава ответила, сердито краснея:
– Да как вы не понимаете, что такие женщины – один вред? А если красивая – двойной вред. Вот у Путина жена – пилит его дома и пилит. А вы людей разлагаете. Вы всех взбаламутили. Слепцов и Костько друг другу палки в колеса ставят, люди перессорились, из-за каждого гвоздя придирки, споры, волокита. Дерутся из-за вас, зубы выбивают, а вам весело.
Дина все это знала. Когда Круглов заговаривал об этом, она обезоруживала его кокетливой фразой: «Но что мне делать, чтобы они не влюблялись?» Андрей сам любил ее сильнее всех. Клаве так не ответишь.
– Они дураки, а я виновата? – неуверенно сказала она.
– Да вы же их сами стравливаете! – возмущенно закричала Клава. – Вы их сами подзуживаете! Что, разве я не вижу, как вы с ними кокетничаете? И куда вы их толкаете? До вас ничего подобного не было, а теперь, как вечер, так в итеэровском доме пьянка, танцы, драки. Вы с ними ночью вздумали в снежки играть – крик на весь поселок, визг, двое подрались… А что говорят? Не знаете? Вы бы послушали рабочих. Не говорят – Дина Ярцева, а говорят – жена Круглова. И еще говорят… Вы уж простите за грубое слово, но вы по баракам пройдите, сами услышите… Говорят – шлюха. А вы же молодая, мне за вас стыдно. Стыдно! А за Круглова прямо сердце разрывается…
И Клава, прокричав все, заплакала.
Дина сидела на кровати, униженная, потрясенная. Если бы Клава не заплакала, она бы, наверное, разозлилась и накричала в свою очередь. Но Клава плакала от стыда за нее. Ей самой хотелось плакать.
И ничего другого не оставалось делать.– Ужасно! Ужасно! – драматически воскликнула она и зарыдала.
В дверь постучали снова. Вернулся Костько. Дина рывком распахнула дверь.
– Убирайтесь вон! – закричала она. – Все вы лезете ко мне, а потом говорят черт знает что! Убирайтесь, чтоб больше я вас не видела! Я знать никого не хочу, поняли?
И она захлопнула дверь.
– Ну зачем вы так? – испуганно прошептала Клава. – Вы бы по-хорошему…
Но Дина упала на кровать и возобновила рыдания, истерически ломая руки. Клава присела рядом, обняла ее за плечи.
– Не плачьте, все это можно исправить, – заговорила она заботливо и рассудительно, как старшая с младшей. – А если вас любят, это же хорошо. Это большой двигатель. Вот Андрюша нас всегда посылал, если где затирает: девчата, подогрейте. Вы читали про Жанну д'Арк? Мне всегда казалось, что она была очень красивая. И за нею шли на смерть. А вы бы могли так вдохновить их, чтобы они не зубы вышибали, а за выполнение плана дрались, за первенство. И водиться с ними бросьте… Зачем вам? Андрюша вас любит, вы его любите. Зачем вам к другим бегать? И себя позорите, и Андрюшу позорите, и радости никакой…
Дина вдруг поднялась, отбросив обнимающую ее руку Клавы.
– Хватит учить меня! – сказала она упрямо и зло. – Или вы на самом деле думаете, что вам удастся перевоспитать меня? В орбиту свою включить?
Клава не ждала нового возмущения. Она сказала запальчиво:
– Рано или поздно – конечно! Не я, так другие. Такое по стране движение идет, неужели и вас не захватит? – И сама себе бодро ответила: – Захватит! Смотрите: налетчики бывшие, на трассе, – и те как работают!
И, чувствуя себя победителем, но победителем страшно утомленным, Клава собралась уходить.
– Ну, поживем – увидим, – вежливо сказала Дина, провожая ее. – Во всяком случае, спасибо за откровенность.
Она смотрела в окно, как бежала к своему бараку Клава. Расскажет она Андрею или не расскажет? «Нет, – решила Дина, вспомнив, как раскричалась, а потом заплакала Клава, – она хорошая, не расскажет. Но, боже мой, сколько обидного она наговорила! И какая уверенность – такое движение, орбита, даже преступники… Поздравляю, Дина, тебя поставили в ряд с преступниками! Нет, даже позади них. Они уже в орбите, а ты нет. Твое место в полете будет за бандитами и наводчицами. Шлюха…»
Она содрогнулась. Какое слово! Какая гнусность!
И вдруг узнает Андрей? Вдруг дойдет до него?..
Раздался робкий стук. Ну, конечно, Костько выжидал за углом, пока Дина освободится.
Он целовал ее руки и умолял не сердиться, как будто не она на него кричала, а он на нее.
– Что ей понадобилось, этой каракатице? – спрашивал он.
Каракатица? Ну конечно. Девчонка, влюбленная дурочка… А она развесила уши, разревелась, расчувствовалась!..
– Нет, она не каракатица, – из духа противоречия заступилась Дина, – и, честное слово, она прехорошенькая. Я не понимаю, отчего вы все за нею не ухаживаете?
– Когда существуете вы! – пылко вскричал Костько. Дина испытывала торжество. Вот бы услыхала овечка!
– И все-таки хватит безобразничать! – сказала она решительно. – Я вам запрещаю бегать за мною, и ссориться с другими, и страдать бессонницей. Извольте перевыполнять план!
Она и смеялась и говорила серьезно.
Она отправила Костько и даже сама затопила печь. И когда Слепцов прибежал за нею, чтобы идти танцевать, она прогнала его.
– Нет, нет! – сказала она. – Я становлюсь монахиней. Никаких фокстротов! Промфинплан – и больше ни слова.