Мужики

Едва она подошла к крыльцу, как Лапа бросился к ней с таким восторженным визгом, что Юзька вышла в сени и остановилась в изумлении, не веря собственным глазам.

— Ганка! Господи, Ганка!

— Я, я, не узнаешь, что ли? Отец дома?

— Дома, дома, в горнице он… вот ты и пришла, наконец, Ганка! — И девочка расплакалась, целуя у нее руки, как у родной матери.

А старик, услышав ее голос, вышел навстречу и повел ее в комнату. Она с плачем упала ему в ноги, взволнованная его видом и воспоминаниями, наплывавшими из каждого угла этого любимого дома. Но она быстро успокоилась, когда старик стал ее сочувственно расспрашивать о детях, о том, как она живет, жалел, что она так извелась. Она отвечала ему, не скрывая ничего, а про себя ужасалась происшедшей в нем перемене. Он сильно постарел, высох и сгорбился, только лицо осталось прежним, стало даже еще суровее.

Они разговаривали долго, но ни разу не упомянули ни об Антеке, ни об Ягне: оба остерегались касаться больного места. Когда через час Ганка собралась уходить, старик велел Юзе дать ей с собой всего, что только можно, и Юзя собрала в узлы столько, что пришлось Витеку отвезти их на салазках, — Ганке не поднять было всего. Да еще на прощанье старик дал ей два злотых на соль и сказал:

— Приходи же почаще, хоть каждый день! Мало ли что со мной может статься, — так ты за домом приглядывай, а Юзя тебе всегда рада.

И Ганка ушла и по дороге так сосредоточенно раздумывала о словах свекра, что почти не слушала Витека, который шепотом рассказывал ей, что войт и солтыс каждый день ходят к Борыне и уговаривают его помириться с Ягной, что хозяин даже ходил с Доминиковой к ксендзу, а вчера она до поздней ночи все толковала с ним. Еще много наболтал Витек, — рассказывал Ганке все, что только знал, чтобы ей угодить.

Дома она еще застала Антека; сидя у окна, он чинил себе сапог и даже не взглянул на нее. Только когда Витек внес узлы, он сказал злобно:

— Побираться ходила!..

— Что ж, если стала нищей, так уж приходится милостыней жить.

Когда Витек ушел, Антек дал волю гневу:

— Ведь приказывал я тебе, черт возьми, чтобы ты к отцу не ходила!

— Он меня позвал, вот я и пошла. Сам все дал, — я и взяла. Не допущу, чтобы дети с голоду помирали, да и сама не буду. А ты нам не кормилец. Тебе ни до чего дела нет.

— Сейчас же отнеси все назад, ничего мне от него не надо! — заорал Антек.

— А мне и ребятам надо!

— Говорю, отнеси, или я сам отнесу и в глотку ему напихаю, пусть подавится своим добром! Отнеси, слышишь, не то все за дверь выброшу!

— Только попробуй! Тронь только, так я тебе покажу! — крикнула Ганка, хватая скалку. Она была готова на все, только бы отстоять свое добро. У нее был такой грозный и свирепый вид, что Антек отступил, пораженный неожиданным отпором.

— Дешево же он тебя купил — за ломоть хлеба, как собаку! — буркнул он угрюмо.

— А ты еще дешевле нас и себя продал — за Ягнину юбку! — крикнула Ганка неожиданно для самой себя.

Антек съежился, как будто в него нож всадили, а она вдруг точно взбесилась: нахлынули воспоминания обо всех обидах, и она разразилась бурным потоком жалоб и упреков, которые долго таила в себе. Она ничего уже ему не прощала, не забыла ни единой его вины, припомнила ему все зло, какое он когда-либо ей причинил.

Исступленные слова сыпались на него, как удары цепов, она способна была, кажется, убить его в эту минуту!

У испуганного ее яростью Антека в душе что-то дрогнуло. Он стоял потупившись, не зная, что сказать. Озлобление исчезло, горький колючий стыд захлестнул душу — и он, схватив шапку, выбежал вон.

Долго не мог он понять, что нашло на Ганку, и, как побитая собака, бежал куда-то вперед, не разбирая дороги, не помня себя.

С той ночи пожара в нем нарастало что-то страшное, он словно совсем ошалел. На работу не ходил, хотя мельник уже несколько раз присылал за ним, и только шатался по деревне или сидел в корчме и пил, придумывая все более кровавые способы мщения и ни о чем другом уже не помня. Даже то, что его подозревают в поджоге, ничуть его не трогало.

— Пусть только скажут мне это в глаза, пусть посмеют! — сказал он однажды в корчме Матеушу, нарочно повысив голос, чтобы слушали другие.

Он продал Янкелю последнюю телку и пропивал деньги с самыми негодными мужиками в деревне, с которыми он теперь связался. В этой компании были такие как Бартек Козел и Филипп из-за озера, мельников работник Франек и озорники Гульбасовы, которые всегда были первыми зачинщиками всяких безобразий и, как волки, рыскали по деревне, высматривая, что бы такое стянуть и пропить в корчме. Антеку было все равно, кто они такие, только бы водили с ним компанию, а они смотрели ему в глаза с собачьей угодливостью и льстили, потому что он хоть и бивал их иной раз, да зато щедро потчевал водкой и защищал от людей. И все вместе учиняли в деревне, такие скандалы и драки, что мужики каждый день ходили жаловаться на них войту и даже ксендзу.

Тщетно предостерегал Антека Матеуш, тщетно и Клемб, по дружбе, заклинал его остепениться и не губить себя, — Антек ничего не хотел слушать, сумасбродствовал и пил все больше и грозил всем в деревне. Так он мчался навстречу своей гибели, ни на что и ни на кого не глядя, словно с крутой горы катился в пропасть, а деревня между тем не переставала внимательно следить за ним. Насчет поджога мнения расходились, но его поведение возмущало всех, да и кузнец исподтишка подзуживал людей. Постепенно даже прежние друзья от него отвернулись, обходили его издалека и негодовали громче других. А ему было все равно. Его ослепляла жажда мести, он ею только и жил, он раздувал ее в себе, как раздувают искры в золе, чтобы они вспыхнули ярким пламенем.

А к тому же он, словно всем назло, не порвал с Ягной.

Любовь ли влекла его к ней, или что иное, — бог его знает! Они встречались на гумне у Доминиковой — конечно, тайком от нее, только Шимек им покровительствовал, рассчитывая, что за это Антек поможет ему жениться на Настке.

Ягна выходила на эти свидания всегда неохотно, со страхом. Любовь ее как будто совсем прошла после мужниных побоев, следы которых еще не зажили, но она боялась Антека, который грозно объявил ей, что, если она хоть раз не выйдет на его зов, он среди бела дня, при всех, придет к ней в дом и изобьет ее еще сильнее, чем Борына. И она волей-неволей выходила к нему.

Впрочем, это продолжалось недолго. В четверг на первой неделе поста в корчму прибежал Шимек и, отозвав Антека в сторону, сообщил, что Ягну только что помирили с мужем и она уже опять перебралась к нему.

От этой вести у Антека в глазах потемнело, словно его кто обухом по голове хватил, — ведь только накануне он в сумерки виделся с Ягной, и она ни словом не обмолвилась о своем решении.

"Скрывала от меня!" — подумал он, и эта мысль обожгла сердце огнем. Он едва дождался вечера и побежал к отцовской избе.