Мужики
Шрифт:
Не садились только дружки, чтобы прислуживать гостям, и музыканты.
Говор стих, органист стоя громко прочитал молитву. Повторял ее за ним только один кузнец, якобы понимавший по-латыни. Потом все выпили по рюмочке для аппетита. Стряпухи и дружки стали подавать на стол огромные дымящиеся блюда с едой и при этом припевали:
Бульон с рисом вам несем. А в нем курица с пером!Потом, подавая второе блюдо:
РубцыА музыканты уселись около печи и наигрывали тихо разные песенки, чтобы людям веселее было есть.
Ели медленно, чинно, почти в полном молчании, слышалось только чавканье да стук ложек. Когда утолили первый голод, кузнец опять пустил бутыль вкруговую, и тогда уже все начали негромко переговариваться через столы.
Одна Ягуся почти ничего не ела, как ни уговаривал ее Борына. Он ее и обнимал, и упрашивал, как ребенка, — но ей даже мясо в горло не шло, очень уж она устала, и жарко ей было. Она только попивала холодное пиво и, водя глазами вокруг, рассеянно слушала то, что нашептывал ей Борына:
— Ну что, Ягусь, довольна? Красавица ты моя! Не бойся, Ягусь, хорошо тебе у меня будет, лучше, чем у матери. Работницу найму, чтобы ты себя не больно утруждала… вот увидишь! — говорил он и любовно смотрел ей в глаза, не обращая уже внимания на людей.
А над ним вслух подтрунивали:
— Ишь, подбирается к ней, как кот к салу!
— Да ведь очень уж лакомый кусочек!
— Старый вертится и ногами перебирает, — как есть петух!
— Эх, и натешится же, старый черт, эх, и натешится! — кричал войт.
— Как собака на морозе! — ядовито проворчал старый Шимон.
Грянул дружный хохот, а мельник от удовольствия даже лег грудью на стол и стучал кулаком.
Стряпухи опять завели:
Несем миску жирной каши, Чтоб наелись гости наши!— Ягна, нагнись-ка, я тебе что-то скажу! — крикнул войт и, перегнувшись через сидевшего рядом с ним Борыну, ущипнул ее в бок. — Ты меня непременно крестить позови!
Он смеялся, оглядывая ее жадными глазами, — очень она ему нравилась. Ягна густо покраснела, а женщины захохотали и давай сыпать шутками, меткими словечками да советами молодой, как надо с мужем обходиться.
— Перину ты каждый вечер у печки грей!
— А главное, корми посытнее, чтобы крепкий был!
— Поласковее с ним будь, так он и не заметит, куда его ведешь.
Так кричали они наперебой, — ведь когда женщины захмелеют, они всегда дают волю языку.
Изба гудела от смеха, а они так разошлись, что уже мельничиха начала их стыдить, зачем болтают такое при детях и девушках, а органист сказал, что это великий грех — сеять соблазн и учить дурному.
— Иисус Христос и святые апостолы учили, — и это все написано черным по белому в латинских книжках, — что лучше убить, нежели соблазнить душу невинную. Так в святом писании сказано… А за неумеренность в еде и питье суровая будет кара… Это я вам говорю, люди добрые… — лепетал он довольно бессвязно, потому что выпил не одну рюмочку и не две.
— Слыхали, что наш
меходув говорил? Что ж, он веселиться людям запретит, черт его дери!— Трется около ксендза — вот и думает, что святым стал!
— Пусть уши себе кафтаном заткнет! — раздавались со всех сторон сердитые голоса: органиста не любили в деревне.
— Нынче свадьба, значит не грех и повеселиться, посмеяться над тем, что смешно, — это я, войт, вам говорю!
— Да ведь, к примеру сказать, Иисус тоже на свадьбах бывал и вино пивал, — добавил Амброжий серьезно и тихо — он был уже пьян. Так как сидел он в самом конце стола, у двери, никто его не услышал. Все говорили разом, смеясь, звеня рюмками, и ели медленнее, чтобы наесться вволю. Кое-кто уже и пояс распустил, чтобы больше в себя вместить.
А стряпухи вносили все новые блюда и пели:
Огород изрыла, хрюкала, визжала, Теперь расплатиться ей пора настала.— Ну-ну, и показали себя хозяева! — дивились гости.
— Эта свадьба им обойдется не меньше как рублей в пятнадцать!
— Ничего, окупятся старухе расходы: ведь шесть моргов Борына записал, шутка ли сказать!
— А Ягна мрачнее тучи.
— Зато у Мацея глаза светятся, как у кота.
— Как гнилушки, ей-ей!
— Наплачется еще!
— Ну нет, такой плакать не будет — скорее за палку возьмется.
— Верите ли, это самое я сказала войтовой жене, когда узнала про сговор.
— А что ж она на свадьбу не пришла?
— Ну, куда ей… не сегодня-завтра родит.
— Вот руку дам на отсечение, — как только начнутся гулянки в корчме, Ягна будет бегать за парнями.
— Матеуш только того и ждет!
— Да что ты!
— Вавжонова слыхала, что он в корчме говорил.
— Сердится, что его на свадьбу не позвали?
— Старик хотел звать, а Доминикова не позволила, ведь все знают, что между ними было, — как же его на свадьбу звать?
— Болтают, кому не лень, — а кто это видел?
— Зря говорить не станут!
— Их весной Бартек Козел в лесу накрыл.
— Козел — вор и обманщик. Доминикова с ним судилась за свинью, вот он со зла на Ягну и наплел.
— И у других глаза есть…
— Добром все это не кончится, вот увидите! Дело не мое, конечно, но я так думаю, что Антека и детей обидели, и не миновать за это кары божьей.
— Верно. Бог правду видит, да не скоро скажет.
— И про Антека тоже что-то поговаривали… Видели люди не раз, как они с Ягной встречались…
Бабы заговорили тише и судачили все ядовитее, все безжалостнее, перемывая косточки всей семье. Не оставили в покое и старуху, а особенно жалели ее сыновей.
— Ну, не грех ли? У хлопцев усы растут, Шимону давно третий десяток пошел, а она не позволяет ему жениться, никуда из дому не пускает, да из-за каждого пустяка на стену лезет!
— А это не срам, что такие молодцы всю бабью рабту в доме делают?
— Чтобы Ягуся ручек себе не замарала!
— Ведь у них у каждого по пяти моргов, могли бы давно жениться.
— Столько девушек на деревне…
— Вот ваша Марцыся всех дольше ждет, и земля рядом с их землей.