Мужская работа

— Он должен сдохнуть тут! — прорычал Равуда.

— О чем я и говорю, говорю! — она буквально повисла у него на плече, наверняка прижалась грудью так, чтобы он почувствовал все даже через одежду.

Я рванул в сторону, точно спринтер, прямо с четверенек, схватил автомат и перекатился. В плече заныло, спина хрустнула, но я уже выставил оружие перед собой, нацелил на кайтерита.

Тот отшвырнул Юнессу прочь, но потратил на это драгоценные мгновения.

— Вот ты точно не выстрелишь, — прорычал он, не переставая улыбаться. — Поскольку хочешь выжить.

— Зато я не особенно хочу, — сказала девушка. — Я умру, но ты сдохнешь первым. Меня это порадует, порадует.

Ее автомат был нацелен на Равуду, а лицо перекосило от ненависти.

— Так ты с ним… — удивленно протянул тот, и бросился прочь, с треском вломился в заросли.

Палец мой дрогнул на спусковом крючке, но я удержал его, да и Юнесса не выстрелила — что бы она ни говорила, она вряд ли хотела, чтобы прямо сейчас по наши души явились бриан.

— Ты же понимаешь, что ты теперь тоже на прицеле? — спросил я.

— А мне плевать! Вертела я его на пальце! — выпалила Юнесса. — Я больше не хочу! Пусть мои предки выбирали мужиков, стравливая их между собой! Я так не буду! Никогда!

— Спасибо, — сказал я. — Но ты же понимаешь, что между нами ничего не будет?

Несмотря на усталость, мне зверски хотелось ее обнять, притянуть к себе, ощутить вкус ее губ, запах кожи, упругость плоти. Но я понимал, что этого не сделаю — я человек, а не похотливое животное, и хотя бы на грани смерти должен вести себя достойно. И я помнил о жене, о дочери, о том пингвине, которого они дали мне с собой.

Маленький черно-белый символ очага, кусочек привычного в чужой, безумной вселенной.

Юнесса опустила голову:

— Да.

— Давай я тебе хоть маскировку починю, — предложил я. — Наверняка не работает? Ты пока посторожишь.

Равуда может явиться снова, и уже не один, а с дружками.

— Давай, — согласилась она.

Вскоре я уже сидел, скрестив ноги, и возился с ее маскировочной сеткой, откручивал колпачок, проверял контакты. Дело помогало отвлечься от мыслей о последней дозе расслабона, но вот о еде я думать не переставал — да в рюкзаке у меня лежал единственный сухпай, но его лучше оставить на утро, когда понадобятся силы на очередной рывок.

Из памяти всплывали разные вкусности, которые я пробовал — цыпленок табака в крошечном грузинском ресторанчике на окраине, с хрустящей корочкой, такой нежный, что мясо тает во рту, а кости можно жевать, а когда проглотишь, на губах и языке остается след пряностей; солянка, ее Юля варила по праздникам, обычно на Новый год, чтобы сразу на несколько дней — наваристая, с семью видами мяса, бульон на куриных желудочках, с непременной деревенской сметаной и каперсами; домашний копченый угорь, им нас как-то угощал на работе Вовик, мой коллега, тоже сменный инженер — жирный, в меру просоленый, с дымком, ешь одного, а уже непременно хочется взять второго, потом третьего, и хотя я к алкоголю равнодушен, пиво под него пилось офигенно.

Пока работал, на джунгли обрушились сумерки, принесли с собой крики ночных тварей, шуршание в кронах и рев вышедшего на охоту хищников. По озеру пошел сочный плеск, словно из него начали выпрыгивать то ли крупные лягушки, то ли рыбины.

Да, сейчас бы я и от лягушки не отказался… не пошел ли Дю-Жхе на охоту?

— Вот, держи, — сказал я, возвращая сеть Юнессе. — Можно проверить.

Сетка заработала, девушка пропала, слилась с полумраком.

— Ух ты, как здорово, — сказала она. — Спасибо тебе.

Остаток времени до смены мы просидели в молчании, не тяготясь им и не скучая. Когда вернулись к нашим, выяснилось, что отдых мне пока не светит, поскольку злая Лиргана вручила мне с десяток маскировочных сеток.

— До утра чтобы все были в порядке, — велела она. — Могу дать расслабона. Нужно?

Искушение было, но я отказался, и так знал, что не смогу уснуть, когда вон там, под деревом, то ли спит, то ли прикидывается спящим мой лучший друг кайтерит Равуда…

* * *

Пули стригли листья над моей головой, те с шуршанием падали на шлем и дальше на плечи и на землю.

— Давай! — прошептал Макс, когда стрельба затихла, и мы поползли вперед.

Автомат ремнем зацепился за какую-то корягу, и почти минута ушла на то, чтобы его отцепить. Еще с десяток метров, и я сполз лицом вниз в темный и сырой овраг, куда набились все, оставшиеся от нашей центурии: сорок семь разумных, из них десятеро раненых.

— Можете не докладывать, — буркнула Лиргана.

Без слов ясно — раз с той стороны стреляют, то и там засели бриан, хотя и не лезут, пройти не дают.

— Что другая группа? — спросил Макс, забывший в последние дни о своем любимом похохатывании.

— Пока не вернулись, — и центурион отвернулась.

В овраге мы сидели с самого утра, когда вынуждены были забиться в него, уходя сразу от двух аборигенских отрядов. Их передвижение очень напоминало облаву, но вот на нас или на какую другую диверсионную группу, мы знать не могли, мы только прятались, время от времени проверяли — не открылся ли выход, но пока безуспешно. Лупить бриан начинали на каждое движение, на любой шорох, но сами в атаку не шли.

Меня после бессонной ночи шатало, я понимал, что долго не выдержу, но на крайний случай у меня оставался расслабон.

— Как ты? — спросил я Крыску, лежавшую на спальном мешке.

Рука ее была забинтована, на ткани проступали кровавые пятна, а бледное шавванское лицо казалось белым.

— Ничего, нет-нет, — она слабо улыбнулась. — Пока не сдохла.

Вот именно — пока; лекарств у нас нет, врача тоже, а у нее уже началась лихорадка, вон лоб блестит от пота.

— Мы тебя вытащим, — пообещал Макс. — Мы им всем покажем.

— Вас бы кто вытащил…

— Идут! — объявил сверху оставленный наблюдателем Молчун, зашуршали ветви, и вниз один за другим съехали Равуда и Дю-Жхе.

— Как там? — спросила Лиргана.

— Можно проползти, — сказал кайтерит, и потянулся за фляжкой, чтобы сделать несколько жадных глотков — вода у нас пока была, но запасы таяли и взять было негде. — Узенькая полоса, метров в пятьдесят… но если маскировка не подведет и не спешить…

Ферини кивнул.

Лиргана повернулась ко мне, смерила взглядом: