Мужской разговор

— Да ты кто есть?

— Солдат, — шепчу я. — Она ласковая, она хорошая. Я с детства ласки не знал. Ты видел, как гибнут люди под бомбежкой?.. Налетели самолеты, посыпались бомбы... Мама!

Буянов насупился:

— Ты чего разыгрываешь спектакль? Иди, иди.

Но тут же, едва я сделал несколько шагов, засопел и спросил:

— Ты сам это видел?

— Отстань!

...В помещении гауптвахты тишина невероятная. Где-то за печкой надрывается сверчок. До чего же противно свистит! Я только что возвратился с работы. Мыл полы в караульном помещении. Часть готовится праздновать свою очередную годовщину, и поэтому всюду наводится особый порядок.

Через маленькое окошко мне виден почти весь городок. Вот идет генерал в сопровождении дежурного. Наверное, обходит гарнизон... Неужели командующий округом и сюда заглянет?

Сверчок по-прежнему сверлит тишину. Потом слышу движение за спиной. Так и есть — генерал все-таки зашел на гауптвахту. Дверь открывается, и я вытягиваюсь по стойке «смирно». Генерал останавливает взгляд на мне. Кажется, узнал. Нахмурился, спрашивает:

— А вы как сюда попали?

Молчу.

Генерал кивает сопровождающему его дежурному:

— Можете быть свободны.

Дежурный уходит.

Мы стоим друг против друга.

— Ну-с, рассказывайте...

Я рассказываю. Ничего не скрываю. Генерал слушает внимательно. Когда я умолкаю, он спрашивает:

— А сами как оцениваете свой поступок?

Честно признаюсь:

— Не знаю, товарищ генерал!

Он некоторое время молча вышагивает от стены к стене. Я недоумеваю: как может генерал интересоваться делами рядового солдата, вникать во все мелочи?

— Командир роты майор Копытов докладывал мне, что вы будто чем-то недовольны, ожесточены. Скажите откровенно — чем?

Сквозь решетку пробивается луч заходящего солнца; золотистый снопик падает прямо на стол. В камере светлеет. Я рассказываю все как есть. Ничего не скрываю.

— Воспитывался в детском доме. Потом начал работать. Почему-то получалось так, что люди, с которыми приходилось встречаться, чаще всего смотрели на меня как на неисправимого. Стоило ошибиться, как они тут же говорили: «Что вы от него хотите, безотцовщина». Я привык к этому, хотя всегда, как только слышал такие слова, мне становилось не по себе... А здесь я даже не сказал никому, что у меня нет родителей. Не хочу, чтобы мне сочувствовали и поучали. Вам первому говорю: мать погибла под бомбежкой, отца не помню, знаю, что был военным. Но я не беспризорник. Нет! Нет! Я такой же солдат, как и все.

Генерал опять стал ходить от стены к стене.

— Грач... гм... — тихо говорит он, словно разговаривает с самим собой. — На Западной Украине такие фамилии часто встречаются... Это фамилия или в детдоме вам дали?

— По паспорту Грач.

Когда генерал ушел, я снова стал смотреть в окно, но его больше не увидел. Наверное, он пошел дальше осматривать гарнизон. А мне почему-то вдруг захотелось еще раз увидеть генерала...

Примерно через полчаса меня вызывает начальник гауптвахты:

— Вам повезло. В честь праздника амнистию получили. Идите и больше не появляйтесь здесь. Место это позорное.

Глава четвертая

Сегодня воскресенье. Многие по увольнительным ушли в город. Моя очередь наступит теперь не скоро. Когда же я снова встречусь с Аллой?!

В ленинскую комнату входит командир роты.

— Скучаете? Пойдемте погуляем, — предлагает майор.

«Это проделки ефрейтора Буянова! — думаю я по поводу приглашения майор Копытова. — Подслушал, наверное, разговор генерала со мной. Чтоб тебе уши заложило! Нянек накликал, теперь за ручку будут водить — сюда нельзя, туда нельзя! Вот сюда, парнишечка, и топай. Всей дивизией будут водить. Разве это по-мужски!»

На улице хорошо. Только что прошел небольшой дождь. Воздух свежий, дышать легко. Копытов идет, заложив руки за спину. Пока молчит. Интересно, о чем он думает. Наверное, собирается опять беседовать о моем проступке. Уже целую неделю в роте толкуют обо мне: Грач такой, Грач сякой.

— Вы в шахматы играете? — вдруг спрашивает майор.

— Слабо.

— Может, зайдем ко мне, сыграем?

Недоуменно смотрю на него, но Копытов уже берет меня под руку и говорит решительно:

— Пошли.

Входим в дом. Майор заглядывает на кухню:

— Марина, гостя принимай!

«И жен подключили. Тьфу! Не армия, а детсад. А жены на горшок попросят сходить. А вот как напишу самому маршалу рапорт: чего это в наших войсках делается, товарищ маршал, — одни няньки, одни агитаторы. Замучился я, товарищ маршал, освободите!»

— Это кто же? — спрашивает жена майора Копытова, бросив на меня беглый взгляд.

— Гроссмейстер, — отвечает майор. — Знакомься: Дмитрий Грач. — И тут же распорядился: — Ты нам чаю приготовь, пожалуйста. Садитесь, — предлагает он мне. — Вот вам альбом, полистайте, пока я за шахматами схожу.

Я раскрываю альбом. Майор возвращается с шахматами, садится рядом, и мы вместе начинаем просматривать фотокарточки.

— Память о фронте, — с нескрываемой гордостью поясняет Копытов. — Сорок четвертый год. Тогда я был ординарцем у заместителя командира дивизии.

На снимке рядом с полковником стоит солдат и с мальчишеской напускной серьезностью смотрит в объектив, положив руку на огромную кобуру.

— Знай наших! — улыбается майор, показывая на солдата. — Это я. Вояка что надо! Полковник Огнев так меня и называл: «Знай наших». Разве не узнаете? Это же наш командующий округом генерал Огнев. Ну, давайте расставлять фигуры.

Мы начали партию. Игрок я неважный, но майор играет еще слабее. Выигрываю слона, затем ладью. Однако доиграть партию нам так и не удалось. В городке объявили тревогу.

«Ну и слава богу! До чая не дошло, а то бы наслушался под самую завязку... Троекратное «ура!» плану боевой подготовки!»

* * *

Строй ритмично колышется: влево-вправо, влево-вправо... Иду замыкающим. В первом ряду на правом фланге Жора Ратников, над его плечом торчит ствол автомата. Где-то там и Буянов. Я успел рассказать ему, что был на квартире у командира роты. Буянов тут же заметил:

— Ты должен стараться. Понял? Старательным всегда легче...

Строй останавливается. Копытов вызывает к себе командиров взводов, солдатам разрешает перекур. Как-то сами собой образуются группы солдат, и в каждой из них возникают свои разговоры. А Буянов уже возле меня. Он уже рассказывает:

— Это я слышал от одного фронтовика. Под Ростовом было. Наши наступали. Вдруг распоряжение закрепиться. Все быстро окопались. А один молодой, неопытный солдат — Василием его звали — отрыл себе окоп точь-в-точь как цветной горшок: внизу узко, вверху широко. Фашисты в это время открыли сильный артиллерийский и минометный огонь. Осколки снарядов и мин, как пчелы, зажужжали вокруг. Когда кончился обстрел и Вася выглянул из окопа, лицо у него было белее мела. Да, жутковато приходится на поле боя тем, кто плохо подготовлен.