Музыка и ты. Выпуск 9
Шрифт:
— Нам пора, — раздались одновременно несколько ребячьих голосов. Распахнутые двери зрительного зала звали нас вовнутрь. Через несколько минут все сидели на своих местах. Медленно гас свет. Стало совсем темно, я невольно напрягся в ожидании начальных звуков оркестрового вступления и услышал... звонок будильника.
...Вставать не хотелось. Было жаль расставаться со столькими, вмиг обретенными друзьями, жаль было и не увиденного еще раз спектакля. Но ничего не поделаешь, день начался. Сегодня я должен непременно написать рассказ о Николае Каретникове и его балете «Волшебный камзол». Рассказ, который я допоздна обдумывал накануне. Неожиданно мое внимание привлек незнакомый предмет на письменном столе. Что бы это могло быть? Вскочив и подбежав поближе, я узнал браслет феи Розабельверде.
Встречусь ли я с ней когда-нибудь?
Д. МОЛИН
С. В. РАХМАНИНОВ. Становление художника
Мы уже рассказывали в нашем альманахе о детстве и отрочестве С. В. Рахманинова (см. «Музыка и ты» № 5). Занятия в доме Н. С. Зверева, первые, еще робкие попытки сочинять, ссора и вызванный ею разрыв с любимым педагогом — таковы «в общем» события тех лет. Этот очерк — своеобразное продолжение повествования о жизни и творчестве великого русского артиста.
1892 год. Рахманинову девятнадцать лет. Год назад он блестяще закончил Московскую консерваторию как пианист и теперь намерен держать экзамен по классу композиции или, как говорили тогда, свободного сочинения.
Рахманинов и два его товарища, известные впоследствии музыканты Л. Э. Конюс и Н. С. Морозов, знают, что они должны в месячный срок написать одноактную оперу. Объявляют сюжет. Это поэма А. С. Пушкина «Цыганы».
«Как только мне дали либретто «Алеко», я со всех ног помчался домой. Боялся потерять хотя бы минутку... Сгорая от нетерпения, я уже чувствовал, что музыка к пушкинским стихам вздымается и закипает во мне. Только бы сесть за фортепиано — я знал, что был готов сымпровизировать половину оперы», — рассказывал спустя много лет Рахманинов.
Запершись у себя в комнате, отгородившись от всего постороннего, он писал по четырнадцать часов ежедневно, не чувствуя усталости, забыв о сне и еде. Через семнадцать дней (быстрота невероятная!) «Алеко» был закончен.
Наступил день выпускного экзамена. Московские музыканты, знавшие, конечно, с какой легкостью 19-летний юноша справился со сложнейшим заданием, с нетерпением ожидали прослушивания. Автор, сидя за роялем, играл по партитуре оркестровую партию и сам же, негромко, пел за солистов. Успех был неописуем. Мнение комиссии единодушно — оценить «Алеко» в пять с плюсом.
Рахманинова, возбужденного, счастливого, уставшего, окружили родные. Его поздравляют знакомые музыканты, почтенные консерваторские профессора. Но важнее других добрых слов стало для Сергея Васильевича признание его композиторского дара Зверевым. Николай Сергеевич, растроганный, со слезами в глазах подошел к своему бывшему питомцу, обнял и в знак полного примирения подарил свои чудные часы. С ними Рахманинов не расставался всю жизнь.
Талантливая музыка «Алеко» привлекла внимание П. И. Чайковского. Он уже давно, с искренним интересом следил за творческими успехами начинающего автора. «Опера Рахманинова, — писал Петр Ильич, — мне очень нравится. У него есть настоящая композиторская жилка».
«Алеко» был поставлен в Большом театре — не многие молодые композиторы могли похвастаться тем же. Сергей Васильевич вспоминал: «Во время одной из репетиций Чайковский сказал мне: «Я только что закончил двухактную оперу «Иоланта», которая недостаточно длинна, чтобы занять целый вечер. Вы не будете возражать, если она будет исполняться вместе с Вашей оперой». Он буквально так и сказал: «Вы не будете возражать?». Ему было пятьдесят три года, он был знаменитый композитор, а я новичок».
После успеха «Алеко» имя Рахманинова становилось все более известным в Москве. Каждое его выступление в концертах в качестве пианиста сопровождалось восторженными откликами. Музыкант активно сотрудничает с К. Гутхейлем, одним из крупнейших нотоиздателей в России, печататься у которого считалось
за честь. В скором времени в музыкальных магазинах начали спрашивать клавир «Алеко», созданный ранее Первый фортепианный концерт, фортепианные пьесы, романсы. Казалось, судьба благоволит необычайно одаренному юноше.И вдруг... Смерть Чайковского потрясла Рахманинова. Он боготворил Петра Ильича, понимал, что счастливым началом творческой карьеры обязан именно ему. Отдавая последнюю дань уважения, композитор пишет Элегическое трио «Памяти великого художника», начатое 25 октября 1893 года, в день смерти Петра Ильича. Это была невероятно ответственная работа. Сам Рахманинов писал, что, сочиняя эту музыку, полную печальной красоты, он «дрожал за каждое предложение, вычеркивал иногда абсолютно все и снова начинал думать и думать».
«Жизнь молодого артиста, — вспоминает С. А. Сатина, двоюродная сестра Сергея Васильевича, — была трудная. Хотя он и не кутил и не пил, но был молод, любил щегольнуть, прокатиться на лихаче, посорить деньгами. Гонорар, получаемый за сочинения, у него не задерживался... Его часто начинало мучить сознание, что надо писать наспех, насиловать себя, чтобы вовремя получить деньги. Ему пришлось поэтому прибегнуть к другому источнику существования — частным урокам».
Трудно представить, как поначалу тяготили Рахманинова эти занятия, не страдающие избытком музыкального таланта ученицы, старательно разыгрывающие выученные экзерсисы. Но скоро он придумал себе развлечение, совмещающее приятное с полезным. Скучающий педагог, слушая своих подопечных, неожиданно начинал импровизировать на сухие темы упражнений, с ходу «прилаживая» симпатичный подголосок или целую вариацию. Много позднее одна из учениц вспоминала, что после таких уроков ее мать часто говорила: «Как красиво было то, что Сергей Васильевич наигрывал».
Творческий путь одаренного человека далеко не прост. Исключения здесь редки — практически каждый талант после первых воодушевляющих успехов сталкивается с непониманием своего искусства. Таким, во многом переломным, поворотным стал для Рахманинова 1897 год. Его по-настоящему первая взрослая работа — Симфония № 1, на которую композитор возлагал очень большие надежды, — провалилась.
На склоне лет Сергей Васильевич вспоминал, что на ее премьере «он прятался на лестнице, ведущей на хоры, зажимал временами уши, чтобы заглушить терзающие его звуки, стараясь понять, в чем его ошибка».
Плохое исполнение симфонии, откровенное неприятие этой музыки многими авторитетами, среди которых был и Н. А. Римский-Корсаков, — все это больно ударило по самолюбию молодого артиста.
Рахманинов писал свою симфонию почти год. Но работа над ней, невидимая и подсознательная, началась, естественно, значительно раньше. Вообще, как композитор сочиняет, из чего рождается музыка?
Для автора его музыка — это своеобразное окно в мир, язык, на котором он разговаривает со слушателем. Посредством ее он познает и оценивает окружающих его людей, их поступки, события, эпоху, в которой он живет. Видя доброту или несправедливость, испытывая горечь утраты близкого или прекрасное чувство любви, композитор год от года взрослеет и как человек, личность, и как художник. Так, исподволь накапливаются разноликие впечатления, образы, оседая где-то в глубинах памяти, хранясь в тайниках души.
Проходит время, и в один прекрасный день все прожитое, пережитое вдруг становится мелодией, темой, музыкой. В этом перерождении жизненных событий в звуки есть нечто колдовское, необъяснимое. В такие мгновения, когда посреди обыденного шума в голове композитора начинает звучать музыка, его музыка, он испытывает неизъяснимый восторг и блаженство.
Прекрасные мелодии, доселе никем не слышанные, играются на каком-то неведомом инструменте; они полнятся, целиком захватывая художника чарующим звучанием. Композитор еще не знает, по каким лабиринтам его фантазии потекут и во что выльются поющие в его душе голоса, и послушно отдается волшебной власти своего воображения. Миг этот называют творческим вдохновением, озарением. Как краток он, и сколько за ним стоит сомнений, раздумий бессонными ночами!