Музыка ветра

– Ты-то здесь при чём? Не ты выехала на встречку.

– Нет, но я злилась на тебя, когда ты решила ехать мириться с отцом. Так злилась, что не хотела слышать ничего ни о нём, ни о твоём пребывании на Нантакете. Мы ведь почти не общались последние три месяца, ты не помнишь?

После этих слов она тут же потухла, осознав, что я не помнила ничего.

– Мы общались только сообщениями. – Сказала Руби скованным печалью голосом. – Ты писала мне через день, чтобы я знала – с тобой всё в порядке. А потом и вовсе перестала писать. Какой же идиоткой я была!

– Перестань. Ты ни в чём не виновата. – Искренне заверила я сестру и сжала её руку в полсилы, на большее пока не хватало твёрдости. На языке зрел очень важный вопрос, который я боялась задавать. – Но ты ведь должна знать хоть что-то. Руби, я нашла отца?

Кофейный цвет её глаз разбавила мутная вода слёз. Она слабо кивнула.

– Нашла.

По телу прокатилось то самое чувство приятной истомы, что я уже чувствовала, когда медсёстры вкололи мне успокоительное. Так значит, я отыскала отца, помирилась с ним, наладила хоть что-то в своей жизни.

– Но ты нашла не только его. – Вдруг произнесла сестра, и всё внутри сжалось. – Что-то произошло на острове, Софи.

– С чего ты взяла? Я писала тебе об этом?

– Нет. Но ты собиралась расторгнуть аренду. Ты вернулась, чтобы уехать навсегда.

Глава 7

2 октября

Дом, милый дом.

Проторчав несколько дней в палате, было так приятно вернуться туда, где стены не удручали белой пустотой и пахло цветами, а не лекарствами. Руби всегда обладала тонким вкусом и чувствовала красоту во всём, от гардероба до интерьера своей комнаты. Уже с двенадцати лет она тратила по полчаса, чтобы подобрать джинсы под блузку, когда бежала с подружками в кино, а я лишь взбивала свои кудри пальцами и никогда не пользовалась расчёской – тогда спиральки волос пушились и превращали мою голову в отцветающий одуванчик.

Мне всегда нравилась квартирка Руби в Чарлстауне, на витиеватом пятачке, который обрамляла река Мистик. И пусть из её окон не было видно синеву воды, летом, когда все форточки нараспашку, внутрь залетали так любимые мной запахи речной свежести и свободы.

Руби взяла отгул на работе, скинув показ квартир на какого-то помощника, а сама заехала за мной и помогла перевести вещи из съёмного жилья к ней.

К наставлению доктора Э. она отнеслась слишком серьёзно и не собиралась спускать с меня глаз двадцать четыре часа в сутки, пока я полностью не встану на ноги. Нам снова предстояло жить вместе, как в старые добрые времена, когда мы боролись за ванную в утренней суматохе перед работой, спорили, какую пиццу заказать на ужин, пепперони или мексиканскую, и хохотали над юмористическими шоу, которые крутили каждую пятницу.

С тех пор прошло столько времени. Мы повзрослели и стали независимыми, друг от друга и от прошлого. Но всё рано или поздно возвращается на круги своя. Всю жизнь я заботилась о младшей сестре, но после аварии роль заботливой курицы-наседки взяла на себя Руби. Помогла мне переодеть больничную сорочку на джинсы и толстовку и подняла крик, когда я здоровой рукой ухватилась за сумочку, пусть та и весила всего ничего.

– Память может и не вернуться. – Предупреждал доктор Э. перед выпиской. – Мозг – штука неизведанная и крайне нестабильная. Он может защищать вас от слишком горестных или слишком радостных воспоминаний. Но не переставайте пытаться. Может, стоит вернуться к тому месту, которое вы забыли. Знакомые вещи помогают вспомнить.

Руби эта идея не понравилась, поэтому мы отложили её на потом, в долгий ящик. Первым делом нужно было залечить раны телесные, чтобы приступать к душевным. Рука восстановится не раньше, чем через три недели. Порезы на лице заживут и того быстрее, хотя два самых глубоких, на левой скуле, только-только избавились от швов и вполне возможно останутся со мной до конца моих дней в виде белёсых шрамов. Эти отметины – напоминание о том, что я выжила.

Столько непонятного осталось в салоне того разбитого такси. Я не помнила даже лица водителя, но оплакивала его, как доброго знакомого. Окажись мы на том перекрёстке минутой позже или раньше, он бы всё так же возил пассажиров и ворчал на грязные ботинки, а я… ну а я бы всё помнила.

Руби сказала, что я вернулась, чтобы уехать навсегда. Об этом свидетельствовало последнее сообщение, что я отправила сестре за день до посадки на паром на Нантакете. «Нам нужно серьёзно поговорить. Скоро буду дома». Я успела позвонить хозяйке своей квартиры и сказать, что разрываю договор аренды, потому что хочу переехать. Встретившись с миссис Д., мы выяснили, что я должна была в тот же день подписать документы, собрать вещи и оплатить последнюю неделю проживания. Она была крайне недовольна, что я так и не явилась в тот день, ведь на квартиру уже нашлись желающие и даже внесли задаток, но так и не смогли въехать, потому что все комнаты были забиты моими вещами. Узнав об аварии, увидев пораненное лицо и руку на перевязи, она, конечно, сжалилась, но вердикта не изменила. Я должна была сдать квартиру и уйти прямо сейчас, ведь она собиралась куда-то уезжать.

Ерунда какая-то. Я не помню ни звонка миссис Д., ни сообщения Руби, ни причины, по которой собиралась покинуть квартиру, в которой прожила столько лет. Мы набили коробки и сумки всеми моими пожитками, протряслись в «жуке» сестры до Чарльстауна и перевезли всю мою жизнь сюда.

Три месяца жизни смыло заливом Нантакета, и не было никого, кто мне бы о них напомнил. Тайна, покрытая мраком и осколками разбитого лобового стекла такси.

***

Каждое утро начиналось одинаково. С дневника, который был всегда со мной.

Я перечитывала старые записи и тренировала память, боясь позабыть и всё то, что случилось после аварии.

Помню, какую тоску я испытала, открыв дверь квартиры Руби. Она успела подготовить её к моему приезду: надраила до блеска, поставила в гостиной свежие розы, которые так любила наша мама, постелила чистое бельё в гостевой спальне и повесила второе полотенце в ванной. В холодильнике меня уже поджидали баночки любимого йогурта с персиком и черникой, связка бананов и сыр бри – мелочь, которая растрогала меня до глубины души. Так бесценно, когда кто-то помнит твои привычки наизусть.

После больничной стряпни наспех пожаренный омлет с черри от шеф-повара Руби исчез с моей тарелки со скоростью молнии, рассекающей небо. Мы раскладывали мои вещи по полкам, вернее, Руби раскладывала, а я бесполезно подавала ей что-то лёгкое здоровой рукой. Пока правая не оправилось от перелома, я мало на что годилась, и на работе мне подписали больничный отпуск на месяц вперёд.

– Можешь оставаться, сколько захочешь. – С любовью сказала Руби, развешивая мои платья в шкаф.

– Спасибо, сестрёнка. За всё, что ты для меня делаешь.

– Да брось. Я всё ещё чувствую себя виноватой, что отпустила тебя или что не поехала с тобой. Или хотя бы за то, что все эти месяцы злилась на тебя и отказывалась разговаривать. Как подумаю, что мы бы сейчас не терялись в догадках, что случилось за эти три месяца, если бы я отвечала на твои звонки…

– Всё это в прошлом. – Вздохнула я, приобняв сестру. – Во всём, что случилось, виноват только тот, кто врезался в нас. И всё.

– Что ты намерена делать дальше? – Руби отстранилась и достала из коробки очередную стопку моих вещей, пока я возилась с книгами и хаотично расставляла их на настенную полку, освобождённую специально для меня.