Музыкальная машина

– Я больше не могу!
– истерически выкрикнул он.
– Тварь!.. Я рассчитаюсь с тобой раньше, чем ты меня погубишь!

С этими словами, не обращая внимания на грозно приближающегося бармена, блондин ударил топором по крышке автомата. С резким хлопком полыхнул язычок синего пламени, и блондин оказался на полу.

Фостер завладел стоявшей поблизости бутылкой виски и попытался осмыслить смутно сознаваемые события. Вызвали "скорую помощь". Доктор объявил, что блондин жив, но получил сильный электрический удар. У автомата помялась крышка, но внутренности остались целы.

– Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал [О.Уайльд, "Баллада Рэдингской тюрьмы"], - обратился Аустин к Фостеру.
– Если не ошибаюсь, вы - тот парень, который вчера цитировал Хайама?

– Что?
– отозвался Фостер.

Аустин задумчиво кивал, глядя, как безжизненное тело укладывают на носилки.

– Этот тип частенько сюда наведывался - только ради музыкальной машины. Он просто в нее втюрился. Часами слушал. Конечно, говоря "втюрился", я не имею в виду ничего такого, ясно?

– ...ы-ы...
– подтвердил Фостер.

– И вот вбегает он пару дней назад, как с цепи сорвался, глаза бешеные, сам ошалевший... грохается перед этим ящиком на колени и молит простить его за что-то... Вам чего?

– Повторить, - ответил Фостер, наблюдая за выносом носилок.

Джук-бокс щелкнул, и заиграла новая пластинка. Вероятно, забарахлил усилитель, потому что динамики неожиданно взревели.

– Хло-о!
– яростно звал джук-бокс.
– Хло-о-о!!

Наполовину оглушенный, борясь с ощущением, что все это галлюцинация, Фостер на заплетающихся ногах подошел к автомату и потряс его. Рев прекратился.

– Хло!..
– пропел джук-бокс грустно и нежно.

У входа в бар возникла какая-то суета, но Фостер ни на что не обращал внимания. Его осенила идея. Он прижался лбом к стеклу панели и на останавливающемся диске сумел прочитать название "Весной в горах".

Пластинка встала на ребро и скользнула назад. Другой черный диск опустился под иглу. "Турецкие ночи".

Но вместо этого джук-бокс с большим чувством исполнил "Мы будем любить друг друга вечно".

Фостер совершенно уже забыл неряшливого толстяка, как вдруг услышал сзади раздраженный голос.

– Ты лжец! Сейчас март!

– А-а, иди к черту, - отмахнулся глубоко потрясенный Фостер.

– Я сказал, ты лжец!
– настаивал толстяк, неприятно дыша в лицо Фостера.
– Либо ты согласишься, что сейчас март, либо... либо...

С Фостера было достаточно. Он оттолкнул толстяка и двинулся к выходу, когда в воздухе разлилась нежная мелодия "Скажи же "да" скорей!"

– Март!
– визгливо твердил толстяк.
– Разве не март?!

– Да, - торопливо согласился Фостер.
– Март.

И всю ночь он следовал совету песни. Он слушал толстяка. Он поехал в гости к толстяку. Он соглашался с толстяком. А утром с изумлением узнал, что толстяк взял его на работу - в качестве композитора-песенника для Высшей Студии, - потому что Фостер ответил "да" на вопрос, может ли он писать песни.

– Хорошо, - удовлетворенно произнес толстяк.
– Теперь мне, пожалуй, пора домой. А, так ведь я дома? Значит, мне пора на студию. Завтра мы начинаем апрельский супермюзикл - а ведь сейчас апрель?

– Конечно.

– Давай соснем. Нет, не сюда, здесь бассейн... Я покажу тебе свободную спальню. Ты ведь хочешь спать?

– Да, - солгал Фостер.

Тем не менее он заснул, а на следующее утро отправился с толстяком на студию и поставил свою подпись под контрактом. Никто не интересовался его квалификацией - его привел сам Талиоферро, и этого было достаточно. Джерри предоставили кабинет с роялем и секретаршей, и там он просидел остаток дня, недоумевая, как все случилось.

Фостер получил задание - лирическая песня для новой картины. Дуэт.

В младенческом возрасте Фостер играл на пианино, но тайны контрапункта и тональностей прошли мимо него.

Вечером он заглянул в тот бар. Где-то в глубине души Джерри надеялся, что джук-бокс поможет ему. Но музыкальная машина надоедливо играла одну и ту же песню.

Странно, что никто этого не слышал. Фостер открыл сей факт совершенно случайно. Для ушей Аустина джук-бокс крутил обычные шлягеры.

Джерри стал внимательно прислушиваться. Звучал завораживающий дуэт, нежный и печальный.

– Кто написал эту песню?

– Разве не Хоги Кармайкл?
– отозвался Аустин.

Джук-бокс внезапно заиграл "Я сделал это", а затем вновь переключился на дуэт.

В углу Фостер заметил пианино. Он подошел к нему, достал записную книжку и первым делом записал слова. Остальное оказалось не по силам, приходилось надеяться лишь на слух и память. Фостер осмотрел музыкальную машину (разбитую крышку заменили), ласково погладил ее бок и в глубоком раздумье удалился.

Его секретаршу звали Лойс Кеннеди. Она появилась на следующий день в кабинете Фостера, когда тот сидел у рояля и безнадежно тыкал в него пальцем.

– Позвольте, я помогу вам, мистер Фостер, - спокойно сказала она.

– Я... нет, спасибо, - выдавил Фостер.

– Плохо знаете музыкальную грамоту?
– Лойс ободряюще улыбнулась. Таких композиторов много. Играют на слух, а в нотах не разбираются.

– В самом деле?
– с надеждой пробормотал Фостер.

– Давайте так: вы проиграйте, а я запишу.

После нескольких тщетных попыток Фостер вздохнул и взял листок со словами - его хоть прочесть можно было.

– Ну пропойте ее, - предложила Лойс.

У Фостера был неплохой слух, и он без труда спел, а Лойс легко подобрала и записала музыку.

– Изумительно! Оригинальная и свежая мелодия. Мистер Фостер, я восхищена вами! Надо немедленно показать ее боссу.

Талиоферро песня понравилась. Он сделал несколько бессмысленных поправок, которые Фостер с помощью Лойс внес в текст, и созвал целый симпозиум песенников для прослушивания шедевра.

– Я хочу, чтобы вы поняли, что такое хорошо, - изрек Талиоферро.
– Это моя новая находка. Мне кажется, нам нужна свежая кровь, - мрачно закончил он, обводя притихших песенников зловещим взглядом.