Музыкальные диверсанты
Шрифт:
Оказывается, песни бывших кумиров императорских подмостков даже в гротескной подаче остаются интересными и востребованными. Запретный плод манил и вызывал интерес под любым соусом.
Чиновники цензурного ведомства внимательно следили за происходящим.
Сфера деятельности Главреперткома постоянно расширялась. В 1924 году была создана особая «Коллегия по контролю граммофонного репертуара», выпускавшая «Списки граммофонных пластинок, подлежащих изъятию из продажи» и «Списки грампластинок, запрещенных к ввозу в СССР».
Реклама о продаже эмигрантских пластинок. Париж, 1930
Вот
«Выхожу один я на дорогу…» (слова М. Ю. Лермонтова) — романс мистический.
«Пара гнедых…» (слова А. Н. Апухтина) — воспроизводит затхлый быт прошлого с его отношением к женщине, как орудию наслаждения».
Народные песни «Возле реченьки, «Вечер поздно из лесочка», «Как-то осенью…» запретили как «песни крепостнического характера».
Далее в документе говорилось:
«Безусловному запрещению к исполнению и подлежат конфискации через органы Политконтроля ОГПУ: а) пластинки монархического, патриотического, империалистического содержания; б) порнографические; в) оскорбляющие достоинство женщины; г) содержащие барское и пренебрежительное отношение к мужику и т. д.»
Предписывалось изымать все записи Плевицкой по той причине, что «все напетое ею не представляет художественной ценности, сама она в свое время была выдвинута в знаменитости и разрекламирована монархистами, а деятельность ее в эмиграции носит явно черносотенный характер», а также романсы Михаила Вавича, Юрия Морфесси, куплеты Станислава Сарматова и Павла Троицкого…
Анонс из газеты «Возрождение». Париж, 1931. Свои выступления Ю. Морфесси начинал с «Марша корниловского полка»:
Пусть вокруг одно глумленье, Клевета и гнет Нас, корниловцев, презренье Черни не убьет. Верим мы: близка развязка С чарами врага, Упадет с очей повязка у России, да! Вперед, на бой, вперед на бой, открытый бой…Как заметила поэтесса из первой волны изгнанников «харбинская Цветаева» Марианна Колосова:
…В стране, где царствовал Ленин,
Было трудно песням звенеть.
Заметка из эмигратской газеты «Возрождение». Париж; 1936
До войны в СССР каждый эмигрант считался врагом. Все созданные бывшими соотечественниками объединения, будь то «Союз инвалидов» или профсоюз русских шоферов такси, не говоря уже о каком-нибудь «Союзе казаков» в официальных бумагах именовались не иначе как «военно-фашистскими организациями», чья деятельность направлена на подрыв, диверсии, свержение… Таким образом, любая активность «недобитых белогвардейцев» в глазах советских властей априори выглядела опасной и деструктивной.
В эстрадном сборнике 1929 года была опубликована серия пародий Михаила Пустынина под заголовком «Как бы написали стихи на тему “Чижик-пыжик” разные поэты». Имитируя стиль «комсомольского трибуна» Александра Безыменского, он писал:
…Это старых дней привычки, Эти штучки безобразны, Чую я, у каждой птички Облик мелкобуржуазный. Не люблю я, в общем, птицу. Птица каждый год злодейски Улетает заграницу, В гнусный край белогвардейский… В край, где белым жить приятно, В край фашистов и Антанты… Не пускать весной обратно Этих птичьих эмигрантов!..Неудивительно, что при таких настроениях надзирающие инстанции относились к ввозу грампластинок из-за рубежа крайне настороженно. В 1927 году артист балета Большого театра Н. А. Александров отправился на гастроли во Францию. На таможне у него было конфисковано несколько десятков разнообразных грампластинок, в основном с танцами. В общем-то неудивительно, что в чарльстоне, фокстроте или вальсе-бостоне стражи границы усмотрели «элементы буржуазного разложения», но чем им не угодил «Украинский гопак», сказать трудно. Не иначе сыграли популярную мелодию музыканты-эмигранты. Тщетно артист пытался добиться выдачи ему грампластинок, поскольку они нужны ему «для профессиональной работы как артиста балета». В ответ на жалобу в ленинградское отделение Гублита (видимо, Александров въезжал в СССР морем) ему сообщили: «По сведениям, полученным из ОГПУ, грампластинки <…> уничтожены, как запрещенные к ввозу в пределы СССР».
«Не подлежит разглашению»
Надежда Плевицкая и Николай Скоблин. Париж, 1930-е
Год от года режим в Советском Союзе становился все строже. Во времена нэпа люди (пусть и не без бюрократических проблем) могли выезжать заграницу туристами, на лечение и даже на работу. В Париже побывал с семьей Леонид Утесов, а Изабелла Юрьева, Клара Милич и Наталья Тамара даже выступали там в русских кабаре. Вплоть до 1936 года граждане за 500 золотых рублей имели возможность купить в Торгсине заграничный паспорт и выехать за рубеж. Сумма была, конечно, непомерная, но все-таки шанс имелся.
К концу тридцатых железный занавес надолго захлопнулся. Большинство примет старого мира было начисто стерто из повседневности, и лишь песня слабым эхом продолжала звучать в обступающих гранитных скалах реальности. В первое время после Октября 1917-го из-за границы привозили в основном пластинки, где былые кумиры заново перепевали свои старые хиты, но порой звучали там и незнакомые прежде нотки. Так, едва оказавшись на Западе, в 1922 году любимица Николая II Надеэвда Плевицкая записывает в Берлине пластинку с песней на стихи Филарета Чернова, ставшей неофициальным гимном Белой эмиграции:
Замело тебя снегом, Россия, Запуржило седою пургой И холодный ветры степные Панихиды поют над тобой. Ни пути, ни следа по равнинам, По сугробам безбрежных снегов Не добраться к родимым святыням, Не услышать родных голосов. Замела, замела, схоронила Всё святое, родное пурга. Ты слепая жестокая сила, Вы как смерть, неживые снега…О Плевицкой и ее коронной песне в своей мемуарной трилогии «Я унес Россию» вспоминал писатель Роман Гуль [6]:
«Знаменитую исполнительницу русских народных песен Н. В. Плевицкую я слыхал многажды. И в России, и в Берлине, и в Париже не раз. Везде была по-народному великолепна. Особенно я любил в ее исполнении “Сумеркалось. Я сидела у ворот, / А по улице-то конница идет…”
Исполняла она эту песню, по-моему, лучше Шаляпина, который тоже ее пел в концертах. В Париже Н. В. со своим мужем генералом Н. Скоблиным жили постоянно.