Музыкальный приворот. На волнах оригами. Книга 3

– О! Именно! – щелкнул пальцами папа. – Отличная идея, Катенька!

– Гитары? Во множественном числе? – приподнял бровь Антон. Тот факт, что сейчас его талант будут эксплуатировать, он словно и не заметил.

– У нас завалялась парочка, – шепотом отвечала я, разочарованная его спокойным выражением лица. А где звездные капризы? А где знакомая презрительность во взгляде? А где мерзкая холодная улыбочка?

Катя, Катя, разве так себя ведут влюбленные девушки?

Может быть, у меня бабочки не все воскресли.

А ты злопамятнее, чем я думала. Пусть наш мальчик тут, как клоун, с гитаркой поскачет, верно?

Антон отчего-то смотрел на меня крайне насмешливо. Так, словно читал все мои мысли.

Своей гитары у нас, естественно, не было, лишь хранилось в кладовке старое электронное пианино, на котором я когда-то занималась. Зато гитары – и не только их – оставляли случайно наши нескончаемые гости, среди которых в свое время были и любители бардовской песни, и длинноволосые рокеры старой школы, и интеллигентный музыкальный квартет, и дирижер местной филармонии, и едва ли не половина его оркестра. Кого только не видел наш дом за последние пятнадцать лет.

Гости не только музицировали на радость Томасу и назло соседям, но и частенько оставляли свои драгоценные инструменты. Конечно, они за ними возвращались, ибо для музыканта нет ничего важнее, однако парочка гитар так и осталась у нас. Помнится, на одной из них не так уж и давно играл Келла, а Нинка сидела рядышком, положив ему голову на плечо, и слушала.

Господи, какое чувство дежавю… Если она сейчас увидит Антона в моем доме, ее приступ нескончаемого бешенства хватит! А после – родимчик, как говорит дядя Боря.

– Гитары… Неплохо, – кажется, что-то решил Тропинин. – Переведите, – спокойным, но не терпящим возражения тоном обратился он к помощнику господина Бартолини. Я только чуть рот не открыла от удивления. Зато Томас засиял, как начищенный пятак.

– Я подготовлюсь к выступлению – это не займет много времени. И спою.

Щуплый переводчик весьма недобро глянул на музыканта, посмевшего ему приказывать, но все же передал эти слова итальянцу. Тот согласно закивал.

– Господин Бартолини безмерно счастлив и ждет концерта, – пресным голосом сообщил переводчик.

– Ох, Джуно, мой друг, – фривольно положил итальянцу на плечо руку Томас. – Нас ожидает чудное квартирное выступление. Только вот наверняка нам начнут мешать. Знаете ли, Джуно, у нас крайне чувствительные соседи! – стал жаловаться Томас. В последнее время, после того, как его в очередной раз назвали сатанистом, а нашу квартиру – берлогой ужаса, это стало его коньком. – Не знаю, как в Европе, в благословенной солнечной Италии, а вот в нашей замшелой России к искусству относятся с неуважением и предубеждением. Особенно если искусство выходит за границы рамок их сознания… Ну или просто громкое.

– Ты серьезно сделаешь это? – тем временем шепнула я Тропинину, ожидая, честно говоря, отказа.

– Я музыкант, – тихо ответил он мне, беря за руку и вежливо кивая миллионеру, словно обещая, что желание того исполнится.

Мы вышли в коридор.

– Показывай свои гитары, – решительно произнес Антон, глядя на меня, не мигая, как кошка на добычу. Стояли мы почти вплотную.

– Они не мои. Их, знаешь ли, у нас забыли. А лежат они в кладовке, – улыбнулась я.

– Жестоко вы с инструментами, – тронула его губы легкая улыбка-усмешка, и я не знала, шутит ли он или говорит всерьез. – Веди, Катя.

– Следуй за мной, мой рыцарь, – фыркнула я, отчего-то избегая смотреть парню в глаза. Как будто знала – посмотрю один раз и не смогу отвести взгляда; буду очарована им и сделаю все, что он захочет.

Около незаметной двери, ведущей в крохотную кладовую, более похожую на свалку ненужных вещей, куда я старалась без надобности не заглядывать, боясь расчихаться от пыли, Антон внезапно остановил меня и, положив руки на плечи, поцеловал – коротко, неспешно, просто, без изысков, но разбудив во мне миллион чувств. Губы горели, а в руках появилась слабость. И я хотела продолжения, но Антон уже отстранился с довольным лицом, как будто бы зная, что происходит со мной, и уверенно открыл дверь.

Вот же сволочь! Он меня дразнит!

– Прошу, девочка моя, – галантно пригласил меня войти первой Антон. – Тебе понравится моя импровизация, – добавил он зачем-то и ласково провел рукой по моей щеке. Я хотела коснуться его лица в ответ – просто чтобы понять, что он – не фантом, не призрак, не видение, но… Нам помешали.

За спинами раздалось выразительное цоканье. Неподалеку от нас, прислонившись спиной к косяку и скрестив на груди руки, стоял в весьма выразительной позе Алексей. В глазах его было то ли осуждение, то ли возмущение с толикой восхищения.

– Чего? – смутилась я, – взгляд дядюшки едва ли не сверлил насквозь.

– Того, – передразнил меня он. – Вот, значит, как. В кладовку пойти решили. Для импровизаций. Больше мест никаких нет, как кладовка.

– Ты о чем? – не сразу поняла я.

– Да так, о своем, о девичьем, блин. Борщ вам сварил, не знаю, как предложить. – Леша театрально вздохнул. – Катя, у тебя комната свободна, там бы могли… кхм… обосноваться, импровизировать вволю, – покачал головой дядя. – Зачем в кладовке-то прячетесь?

– Не прячемся мы там!

Я покраснела, поняв, на что так усиленно намекает родной дядя. Лицо же Тропинина осталось невозмутимым; более того, мне показалось, что ситуация его искренне потешает.

– Ладно, Катька, она как ребенок, но ты-то, друг мой, уже взрослый человек, опытом обремененный, так сказать, – укоризненно обратился дядя уже к Антону, до которого смысл его слов дошел гораздо быстрее. – Объяснил бы, что в кладовке – тесно и неудобно. И жутко пыльно. Там ведь наша королевишна не изволит убираться. Это я тут вместо прислуги, – не смог не добавить Леша, искренне считающий, что весь дом держится исключительно на его плечах, тех самых, на которых накинут очередной брендовый пиджак. – И готовлю, и убираю, и скоро, наверное, трусы за ними всеми стирать начну. На руках. Потому что машинка барахлит.

– Леша, да хватит уже, – рассердилась я. – Если я отсутствовала некоторое время, это не значит, что я ничего не делаю!

– Ой, Катька, не причитай. И вообще, Антон, – не слушая меня, обратился к парню дядя. В голосе его сквозило неприкрытое ехидство. – Я, конечно, все понимаю, дело молодое, да и я не безгрешен, и экстрим уважаю, но ты не борзей так. Ее отец хоть и лох, – обласкал он старшего брата, как мог, – но дома, да и я, как-никак, дядя родной. Я не то, чтобы поборничек нравственности, – хмыкнул Леша, совершая странные пасы в воздухе одной рукой, – но это же наша Катька. За ней только глаз да глаз.