Мы для нас

— Спасти — это мне раз плюнуть, да вот кого только?

Дочка слезу украдкой пускает.

Осень. Похолодало. В последний раз уговорила принцесса отца на речку съездить. А ветер северо-восточный, метров, наверное, двадцать в секунду. Ежится король, ноги в мантию закутывает.

Едут. Видят — дорожное строительство идет. Бульдозеры, экскаваторы ползают, народишко суетится.

— Чьи вы, добрые люди? — кричит король из кареты.

— Карабассовские мы, — отвечают ему.

Дальше едут. Опять какой-то объект строится. Краны высоченные стрелами крутят, панелевозы в очереди стоят. Чубатые шоферы покуривают.

— А вы чьи, добрые люди?

— Карабассовские, дед. А тебе что?

Молчит король, катит дальше. Дворец на горке красуется. При входе вывеска: «КАРАБАСС».

— Зайдем, батя, погреемся, — просит дочка.

Заходят. В первой комнате верзила сидит, бумажки рассматривает. Внешне симпатичный, молодой. Принцесса повеселела, долгий взгляд из-под ресниц бросает. И талия у ней возникла.

— Маркиз Карабас не вы будете? — спрашивает король.

— Какой маркиз? Маркшейдер я, — отвечает верзила, а сам со вниманием принцессу разглядывает. На талию обратил внимание: ничего талия. — А управление наше Карабассу подчинено — Караландинскому, значит, угольному бассейну. Да вы садитесь, замерзли. Кофе?

Налил им по чашечке, разговорились. Верзила оказался свойским человеком, все о себе рассказал: главным маркшейдером числится, так что оклад вполне. План делают железно. Холост. В очереди на однокомнатную квартиру, вот-вот уже дадут. Король интересуется:

— А вы не людоед?

— Кто это вам наплел? — сердится верзила. — Конечно, под моим началом людей прорва, и я со всех дисциплину требую. Всем не угодишь, для кого, может, я и в людоедах значусь. Анонимку что ли, проверять приехали?

— А! — радуется король. — В переносном-то смысле кто не людоед? Меня вся челядь за глаза честит будь здоров! А вы в мышку можете превратиться?

— Какой ты, батя! — возмущается дочка. — Я мышей боюсь, гадость такая. А товарищ и в человеческом обличье хорошо выглядит.

И зарделась: никак лишнее брякнула? Смущенная, отца под столом ногой толкает. А отец уже все и сам понял:

— В гости к нам не проедемся? У меня и карета своя, ждет.

— Ну что ж, — отвечает маркшейдер, — можно. Кстати, и рабочий день кончается.

Едут. Маркшейдер с принцессой рядышком. Молчат, дышат только.

Тут выскакивает на дорогу кот. В новых сапогах. Прямо чуть не под колеса. Кричит:

— Караул! Помогите! Пока мой хозяин купался, у него разбойники костюм увели!

Король на дочку смотрит. Та будто не слышит. А маркшейдер брови сдвинул, цедит сквозь зубы:

— Говорящие коты — в этом, согласитесь, что-то ненормальное есть. И хозяин его, видать, тоже ненормальный. Кто же в такую холодрыгу купается?

— Да уж, — подхихикивает принцесса.

Король объясняет коту:

— Тем более что у нас и место-то в карете занято. Ты уж, любезный, сам как-нибудь расстарайся, помоги своему хозяину.

— Да врет он все, — говорит маркшейдер. — Сам, небось, разбойник тот еще. А ну, брысь!

И уехали.

А мельников сын после того купания всю зиму с двусторонним воспалением легких провалялся. Кот его отхаживал, малиной поил.

Теперь давайте разберемся: кто же виновен в том, что для них эта история закончилась так невыгодно?

А конечно же, наша нерасторопная служба быта. Кто же еще? Это подумать только, по два месяца заказы мариновать!

Притча о мудром докторе Фаусте

— Вот почему-то считают меня дьявольски хитрым, корыстным ловцом человеческих душ, — пожаловался Мефистофель. — Да ничего подобного! Если мне какой господин нравится — как вы, например, — я просто так, из уважения только, готов обеспечить его бессмертием.

Мудрый доктор Фауст прищурился:

— Знаем мы эти разговоры. Бессмертие в переносном смысле, вы хотите сказать? Дескать, творение Гете бессмертно, а вместе с ним и я...

Мефистофель замахал руками:

— Ну вот, опять! Да нет же, никаких бессмысленностей, никаких аллегорий! Вот лично вам, созданию божию, из плоти и крови, я гарантирую неумираемость навсегда, вечную жизнь, хотите?

— Кто же не хочет? — сказал Фауст. — Хочу.

— Отлично! Только дайте расписку.

— Началось! Расписку! Иными словами, купчую на мою грешную душу?

— Ну доверьтесь хоть раз-то! Я сказал хоть слово о купчей? Обычную расписку: «Я, доктор Фауст, настоящим не возражаю против моего вечного существования». Дата. Подпись. И все. И я произвожу пару пассов...

Фауст задумался.

— Вечного-бесконечного, — пробормотал он. — Понял! Загвоздка вот в чем: проживу я, допустим, две-три тысячи лет, и надоест мне это до чертиков, хоть вешайся! А повеситься-то и нельзя, не получится. Живи, терпи до бесконечности. Это, монсеньор, хуже ада! Нет, я отказываюсь.

— Извольте, — живо возразил Мефистофель. — Пишите так: «...моего вечного существования до тех пор, пока я сам не пожелаю его закончить». Так вас устроит? Это даст вам право в любое время отправиться к праотцам.

Фауст снова задумался.

— Значит, подвох в другом. Так-так-так... А, вот что: стало быть, буду я стареть, стареть, пока не превращусь в дряхлейшего из дряхлейших, развалину, живые мощи. И, ясно же, буду одинок, как Агасфер. Потому что кому нужен такой трухлявый пень?

— Зачем же? — воскликнул Мефистофель. — Выберите себе любой возраст, самый цветущий, скажем, двадцать пять лет. И живите таким вечно.

— Ох, и хитры вы, монсеньор! — сказал Фауст. — Да только и я не вчера с дерева слез. Значит, картина такова: в двадцать пять лет я, может быть, полюблю прекрасную женщину. Мы поженимся, родятся дети. А жена стареет, а дети догоняют и перегоняют меня по возрасту, и лишь я все такой же обаятельный молодой оболтус. Ну и жизнь вы мне сулите!

— Как скажете, — смиренно сказал Мефистофель. — Тогда можно так: вы синхронно с супругой, детьми и друзьями старитесь до определенного возраста, ну хотя бы до девяноста. Так? А потом вы, уже один, начинаете молодеть и доходите постепенно до грудного, младенческого состояния...