Мы еще встретимся, полковник Кребс!

В узкие щели занавешенных окон тускло пробивались тонкие лучи света. Строгов остановился, подождал, пока подойдет его спутник, и шепотом напомнил ему об осторожности. Они сошли с дорожки и стали пробираться кустами. Возле дома Строгов выбрался из кустарника, осторожно перебежал площадку и прижался к стеклу, пытаясь рассмотреть, что делается в комнате. Ничего не увидев, он так же осторожно вернулся к своему спутнику и, не сводя глаз с домика, присел на корточки. Милиционер толкнул его в бок и шепнул:

– Здесь Чиковани!

– Где он? – спросил Строгов. В кустах тотчас же зашелестело и к нему подполз Миша.

– Хорошо, что вы догадались прийти, – шепнул он. – Я уже хотел бросить все и бежать к вам. Ну и дела! Недавно сюда пришел человек, наверно не местный, с плотно набитой сумкой. Подходил осторожно. Постучал в окно. Когда изнутри поднялась занавеска, я видел его лицо.

– Знакомый?

– Нет, не знакомый. Но, по-моему, где-то я его видел.

– Какой из себя?

– Невысокий, плотный, немолодой.

– Усы, борода?

– Нет, бритый.

– Одет как?

– Черт его знает, не разобрал хорошо. Что-то черное, не то куртка длинная, не то пальто короткое.

– На голове что?

– Кубанка.

Минут через пять во двор вышел послушник, постоял, потом обошел вокруг дома, ушел обратно.

– Ты не подходил к окну?

– Подходил, только ничего не видел. Через час, наверное, занавеска приоткрылась и сам настоятель в окно вглядывался, даже свет в комнате погасил, чтоб лучше видно было.

– Тебя не мог заметить? – забеспокоился Николай Павлович.

– Нет! – Чиковани усмехнулся. – Я сам себя не видел!

– Ну, а дальше что было?

– Да ничего. Только уж очень подозрителен приход этого гуся. Это в такую-то погоду. И осторожно шел, собака. Я замерз совсем, хотел сбегать вниз погреться и вас предупредить, да боялся упустить.

– И правильно сделал, что не пошел, – похвалил Строгов и коротко рассказал о перехваченном радио.

– Удирать собирается, точно! – сказал Миша. – Кто бы это мог быть?

– А ты как думаешь?

– Черт их знает! Не собирается ли сам настоятель? – высказал он предположение.

– Все может быть, дорогой, все.

В это время негромко хлопнула дверь. Чекисты насторожились. Из-за угла показалась фигура послушника. Постояв минуту, он прошел мимо кустарника, где сидел Строгов, и, не оглядываясь, двинулся по тропинке.

– Оставайтесь здесь, следите за настоятелем и гостем. Если будут уходить – сопровождайте, старайтесь установить, куда идут. Задерживайте только в том случае, если увидите, что они могут скрыться. Я пошел за этим, – прошептал Строгов, поднимаясь. – Постараюсь скоро вернуться.

Подбежав к развилке дорог, он посмотрел вниз и вверх и увидел спускающегося по Царской дороге служку. Юноша шел по середине дороги, более светлой и удобной. Строгов следовал за ним, прижимаясь к темному краю, почти вплотную к кустам, метрах в двадцати сзади. В ущелье, проходя мимо освещенной огнями шумящей электростанции, послушник неожиданно остановился и посмотрел назад. Строгов еле успел отскочить в сторону и прижаться к кипарису. Дождь лил по-прежнему. Служка продолжал свой путь. Перебегая от дерева к дереву, Строгов следил за ним. Но, когда, пройдя базар, они вышли на шоссейную дорогу, Николай Павлович решил задержать монаха. «Будет водить меня по дождю, а там уйдут, – подумал он. – Может это перепроверка на всякий случай, а то и отвод на второстепенного, чтобы вывести из-под возможного наблюдения главного. Надо задержать и быстрее возвращаться обратно. А что, если он идет к главному, кому адресована шифровка? Задержишь монаха и не узнаешь, где находится этот человек. Нет, надо подождать.»

Но чем ближе подходили они к морю, чем светлее становилось кругом, тем все больше зрело решение арестовать послушника. Молочные шары фонарей тускло освещали пустынное блестевшее шоссе, лужи с булькающей водой, намокшие, озябшие деревья.

«Нет, буду брать», – окончательно решил Николай Павлович и, ускорив шаги, начал нагонять юношу, подходившего уже к станции Союзтранса.

– Руки вверх! – резко скомандовал Строгов, поравнявшись с монахом. Тот обернулся, испуганно взглянул и поднял руки.

– Быстро в милицию! – не давая служке опомниться, продолжал Строгов и слегка подтолкнул его револьвером. Монашек свернул с шоссе и, не выбирая дороги, зашлепал по лужам. Он так испугался, что до самого оперпункта так и не опустил рук.

Обыскивая задержанного, Строгов во внутреннем кармане его опрятной курточки нашел письмо и плотную пачку денег. Когда Николай Павлович вскрыл конверт и начал читать, служка заволновался. Заметив это, Строгов отложил письмо.

– Что написано, знаешь?

Монах отрицательно мотнул головой.

На белой плотной бумаге с цветным изображением белого здания собора на фоне зеленой Афонской горы было написано:

"Благословенны дела и люди!

(От Матфея, гл. XXI)"

Ниже шел написанный от руки деловой текст:

"Выполняя волю известного вам господина "Д", я выезжаю из Афона. Пусть это вас не смущает и не беспокоит. Все остается по-прежнему. В своих действиях в настоящее время вы должны быть более энергичны и с сегодняшнего дня автономны (это было подчеркнуто). Из соображений осторожности избегайте общения с городом. Необходимо форсировать ваши действия, с тем, чтобы в начале октября закончить все дело (подчеркнуто). Условия встреч остаются старые. В случае необходимости транспорт будет на прежнем месте, при изменении сроков вас известят. Молю Всевышнего, чтобы он отвел горести от своих детей и благословил их деяния во славу Его.

Да будет Его милость с нами!

Ваш духовный отец

P. S. Посланный отрок передаст деньги. Возвращаться ему не нужно. Задержите или оставьте его у себя, а можете и… В общем, судьбу его решайте сами. О нашем отъезде он не осведомлен, но знает многое".

Ниже широким размашистым почерком другими чернилами было дописано:

«Согласен с соображениями святого отца и прошу ими руководствоваться».

В конце стояла подпись, напоминающая заглавную букву Д с закорючкой на конце.

«Так вот кто готовится бежать, – подумал Строгов, – значит, вправду, горит земля!»

– Кому нес письмо, говори! – обратился он к понуро стоявшему монаху. Тот еще ниже опустил голову.

– Говори! – подходя вплотную, потребовал Строгов.

Монашек молчал. Теперь нельзя было терять ни одной минуты! Строгов еще раз тщательно обыскал его, пересчитал деньги. В пачке оказалось сто десятифунтовых банкнот. Передав задержанного и деньги дежурному, Николай Павлович предупредил:

– Арестованного в одиночку! Помни, головой ответишь, если с ним что-нибудь случится.