Мы из ЧК

Начитавшись книг о подвигах пограничников, он и в Рыдницу напросился, рассчитывая поймать шпиона. И вот он почти у цели. Волнуется, суматошно ходит среди сослуживцев.

Мне припомнился наш выезд из Рязани на банду Мамонтова. Так же возбужден был и я, так же хотелось отличиться. Когда это было!..

Семенчук подошел ко мне.

— Товарища можно взять с собой?

— Кого? — спросил парторг, усатый хмурый украинец.

— Стрелочника Мыкиту. Из пограничников хлопец.

— Так вин беспартийный, — засомневался парторг, еще больше хмурясь.

— Можно, если проверен, — сказал я.

— Тут нема неверных! — обиделся Семенчук и покраснел до ушей.

Стояла тихая летняя ночь. Луна полным диском проглядывала из-за легких облаков. Дорога к переезду вилась по ржаному полю, оно уходило к самому Днестру. Оттуда, с запада, тянуло свежестью. Наши помощники тихо и настороженно уходили на свои посты.

Семенчук и его товарищ вооружились охотничьими двустволками, залегли обочь дороги.

Во ржи били перепела. Луна наконец высвободилась из облаков и засветила ясно и ровно.

— А если… — Семенчук робел и волновался: это ведь его первый выход навстречу настоящему врагу!

— Если наше счастье… Тут кричи: «Руки в гору!» А я с другого бока. Вин мае зброю — голову не высовывай!.. — картаво, тихо говорит бывший пограничник.

Осторожно приподнялись. Под легким ветром поспевающая рожь шевелилась словно живая, укрытая золотистыми полотнами. Полевая дорожка темнела, теряясь вдали. Метрах в пятидесяти позади чернела будка путевого сторожа. В светлое небо, как зенитки, уставились жерди шлагбаума.

Тишина владела округой. Перепела страстно призывали:

— Спать пора! Спать пора! Спать пора!

И нежный шепот налившейся ржи, едва слышный, убаюкивающий. Глаза слипались, голова клонилась к траве. Семенчук заклевал носом…

Бывший пограничник был привычен к ночным вылазкам. Когда в сон клонит, самое время для лазутчиков! Ему почудилось, что рожь зашелестела слышнее. Тронул Семенчука:

— Чуешь?

Прислушались. Привстали. Дорога по-прежнему была пустынной. Но рядом с нею рожь колебалась и шуршала. Ребята затаили дыхание.

Вот мелькнуло темное пятно. Шорох резче бьет в уши. Взволнованная струйка в желтом море все ближе, все отчетливее.

— Он, — прошептал Семенчук.

Отползли в кювет, взводя курки ружей.

Человек, пригнувшись к самой земле, с опаской вынырнул из ржи. Настороженно огляделся. За плечами у него горбился мешок.

Вот он в десяти шагах. Ясно видно землистое от лунного света лицо. Слышно тяжелое дыхание.

— Руки в гору! — приказал Семенчук и вскочил с ружьем.

Человек упал, и очередь из автоматического пистолета прострекотала в сонной тиши ржаного раздолья.

Не сговариваясь, хлопцы ударили залпом из ружей. Бывший пограничник успел подползти к врагу вплотную.

— Бросай оружие!

Заслышав перестрелку, я помчался на дрезине к переезду. По полю бежали пограничники с собаками.

Тарас Семенчук и его приятель скрутили нарушителя границы и привели к будке сторожа. Уложили на траву вниз лицом.

— Не шевелись! — покрикивал Семенчук.

На ходу соскакиваю с дрезины.

Семенчук ставит лазутчика на ноги. Брюки у него навыпуск, юнгштурмовка под ремнем. Кепка с «громоотводом». Ни дать, ни взять — активист районного масштаба!

В мешке из прорезиненной ткани оказалась мокрая одежда — переплывал Днестр. В карманах — советский паспорт, военный билет, справка с места жительства. Отобрали пистолет новейшей немецкой марки и финский нож в чехле.

— Я ранен! — простонал лазутчик, прихрамывая.

Семенчук влепил ему в зад заряд дроби!

Мы положили нарушителя на живот и так повезли в Одессу. Нашей дрезине повсюду давали «зеленую улицу».

При дневном свете я внимательно оглядел нарушителя границы. Вывернутые губы. Квадратный подбородок. Ноги — колесом. Да это же Щусь попался!

— Никакого Щуся… не знаю. — Пойманный враг стонал и охал.

И так на всех допросах. Тогда самолетом с Крайнего Севера был доставлен Леонид Ставский. Очная ставка началась драматически.

— Брось запираться, Наум! — миролюбиво сказал располневший и огрубевший Ставский.

Щусь покраснел и молча, оскалив лошадиные зубы, бросился на бывшего соратника. Лазутчику удалось дотянуться до горла Ставского, и мы едва отбили бывшего офицера.

— Продался, сволочь! — кричал Щусь, тяжело отдуваясь, и все рвался к Ставскому.

Вызывали и других свидетелей, знавшихся с бывшим атаманом батьки Махно. Таких было много.

Как говорят в мире преступников, Щусь «раскололся» и выдал явки и пароли, указал связи, тянувшиеся вплоть до Москвы…

…Рассматривая мой рапорт с просьбой о поощрении Тараса Семенчука и его товарища, начальник возразил:

— Могли бы и сами чекисты его перехватить! А то выходит, что мы сами одного лазутчика не в состоянии поймать.

Однако ходатайство подписал, и смелые ребята были отмечены наградой.

В Южноморске наступила самая лучшая пора года. Зацвели белые акации. Солнце щедро светило и грело. С моря тянул терпкий ветерок. На улицах с самого раннего утра и до поздней ночи людно.

Я не спеша шел на службу, радовался погоде. Хорошее настроение сопутствовало мне еще из дому: Анна Ивановна впервые за последние месяцы прошлась по комнате. Вместе с семьей пила утренний чай. И это вселяло надежду на выздоровление…

А началось с того, что соседка привела в наш дом молодого русского парня, отменно одетого, с бархатистым, усыпляющим голосом.

— Врач-гомеопат, — представила его мне соседка.

Для начала медик закатил лекцию о том, как развивалась гомеопатия, открытая немецким врачом Ганеманом в начале XIX века.

— Подобие лечить подобием — таков наш принцип. Сила действия лекарства увеличивается по мере уменьшения дозы. Хорошо растирать лекарство с молочным сахаром, — монотонно журчал бархатистый голос, располагая ко сну.

— За меня взялись бы? — робко спросила Анна Ивановна. Она сразу уверовала, что именно этот молодой человек, на которого, по словам соседки, молился весь Южноморск, станет ее спасителем-исцелителем.