Мы из Конторы
Шрифт:
Этаж был пятый. Внизу был асфальт.
Но сбоку по фасаду шла водосточная труба.
К сожалению, не близко…
В дверь застучала медсестра.
— Гриша, Гришенька, не убивай его, — кричала она. — У меня ничего с ним не было! Честное слово!
Но Гришенька ей не отвечал, рассматривая что-то в унитазе.
— Гриша-а!..
Теперь она поднимет своими воплями на ноги все отделение!
И точно, там, за дверью, пока еще глухо, застучали чьи-то шаги.
Все, теперь выход заперт любопытствующими больными. Скоро очнется охранник и бросится в драку… Или призовет на помощь своих приятелей… Или того
Ах как нехорошо…
Надо бы торопиться, пока дверь заперта…
Больной вновь проковылял по туалету, вернувшись назад, к примостившемуся на унитазе охраннику. Одним мощным рывком, обрывая петли, выдернул у него из наспех надетых штанов незастегнутый ремень.
Добрый ремень, кожаный… И пряжка литая…
Хорошо, что кожаный и что пряжка литая…
Вскарабкавшись на подоконник, больной из семнадцатой палаты высунулся в окно, вытянул руку и бросил вперед ремень, пытаясь зацепиться пряжкой за выступающую в сторону скобу водосточной трубы. С третьей попытки ему это удалось.
Он дернул ремень раз, другой, третий…
Потянул его на себя что было сил, упираясь в раму…
Пряжка держала.
Теперь все зависело от того, выдержит ли она и скоба нагрузку.
— Гриша, почему ты молчишь, ты убил его? — дурным голосом вопила медсестра, колотясь в дверь, которая вот-вот должна была рухнуть под ее могучим напором.
Больной еще раз выглянул в окно.
Высоковато… Но иного выхода нет.
Единственный выход своими пышными формами перегородила ночная медсестра и прибежавшие ей на помощь больные.
С богом!..
Больной сел на самый край отлива и, перехлестнув через ладонь ремень и вытянув его во всю длину, плавно соскользнул вниз!..
В пятиэтажную, заканчивающуюся асфальтом пропасть!..
Если бы он прыгнул, пряжка точно не выдержала бы мощного, семидесятикилограммового рывка. Но дело в том, что он знал, как нужно прыгать…
Подобно гигантскому маятнику тело качнулось вниз и вбок. Ремень натянулся подобно тетиве лука, пряжка деформировалась и… лопнула. Потому что рассчитана была удерживать штаны на поясе человека, но никак не человека на высоте пятого этажа!
Но в тот момент, когда она лопнула, беглец уже ударился о жесть водосточной трубы, обхватив ее руками. Двумя. В том числе пальцами сломанной руки. Отчего тихо взвыл!
Он схватился за жесть и замер, боясь пошевелиться!
Но он был слишком тяжел для рассчитанной на дожди трубы, и старая, подржавевшая жесть, деформируясь и сминаясь, стала выгибаться, скрежеща в сочленениях. Если бы он держался за нее до конца, то постепенно, вместе с ней удаляясь от стены, так бы держась за нее и рухнул вниз, лишившись опоры. Что обычно и происходит, когда люди пытаются использовать в качестве лестницы водосточные трубы, до самого конца не находя в себе сил отпустить единственную удерживающую их от падения опору.
Но он не стал держаться за ломающееся железо, он ослабил хватку и скользнул по жести вниз, ослабив тем нагрузку на тонкий металл.
Он проскочил вниз, до следующего крюка, за который ухватился здоровой рукой, приостанавливая падение.
Он удержался, раздирая пальцы о неровный металл!
Но крюк был старый и был вбит неглубоко, потому что жестянщики не предполагали, что, кроме дождевой воды, водосток должен выдерживать вес снующих по ним туда-сюда больных.
Крюк
согнулся и, медленно изгибаясь, полез из стены.Он лез, все более выгибаясь и убыстряя свое движение. И человеку не оставалось ничего другого, как отпустить его раньше, чем он окончательно выскочит из кирпича.
Он разжал пальцы и словно по направляющей заскользил по трубе вниз!
До следующего крюка.
Следующий крюк был прочнее и выдержал нагрузку!
Держась за него, беглец смог осмотреться и различить следующий нижерасположенный крюк, к которому приехал уже без всякого риска.
Через несколько секунд беглец был на земле.
Над ним на стене болталась изогнутая, лопнувшая в одном месте, вырванная из кирпича водосточная труба.
Беглец пошарил рукой по земле, нащупал камень и очень сильно и точно бросил его в светящийся на единственном столбе фонарь. И ведь попал. С первого раза!
Лампочка лопнула, и стала темно.
Сверкая во тьме белыми бинтами, больной поскакал прочь. На одной здоровой ноге.
Куда?
Зачем?
Чего ему не лежалось в палате номер семнадцать под приглядом среднего медицинского персонала и любящей жены?
Или на него так подействовали брачные объявления граждан? Или он возжелал во что бы то ни стало познакомиться с нищим припадочным паралитиком, который, несмотря на ночное недержание и импотенцию, претендовал исключительно на молоденьких фотомоделей? Для чего? Например, для того, чтобы выведать у него секрет его оптимизма?
А может, итак!..
Утром больница гудела слухами. Которые были один нелепей другого.
Судачили, что будто бы свихнувшийся больной с пятого этажа, у которого были переломаны руки, ноги и в трех местах позвоночник, выпал из окна туалета, желая покончить с собой, но случайно зацепился сперва за охранника, а потом за водосточную трубу, отчего, упав на асфальт, остался жив и в состоянии шока уполз в неизвестном направлении.
Главврач, выглянув в распахнутое окно и правильно оценив витиеватые изгибы водосточной трубы, вызвал к себе ночную медсестру и охранника. Того самого, что нашли прикорнувшим до утра на унитазе.
— Как же так, вы же говорили, что мастер спорта по этой, как ее, по вольной борьбе? — подозрительно спросил главврач.
— Ну… — угрюмо кивнул охранник.
— Как же тогда с вами мог справиться какой-то больной, да еще с переломанными ногами и руками?!
Или вы лгали, что вы борец?
Кабы главврач был бабой, охранник вмиг бы ей все объяснил, продемонстрировав преимущество переднего захвата перед броском через бедро, повалив тут же навзничь и насев сверху всей массой своего тренированного тела, так чтобы она до самого конца проводимого приема пикнуть не сумела.
Но главврач был мужиком, причем молодым и вреднющим, заслуженно недолюбливавшим охранников за то, что они без спроса «топчут» принадлежащих ему по праву медсестер!
— Отведите его в процедурную, перевяжите и дайте нашатыря, — распорядился главврач.
Охранника увели в процедурную. В ту самую. Те самые медсестры. И положили на ту самую кушетку…
Главврач снова высунулся в окно.
— Пошарьте там, в палате, в передаче, может, там случаем водка есть?
Палату обшарили.
Водку нашли. Десять бутылок. Но принадлежащие совсем другим больным. И к тому же непочатые.