Мы из сорок первого… Воспоминания

<…>

Трудно сейчас установить, чем было вызвано решение фронта о срочной переброске нашей дивизии в Котовск. Либо командование считало 150-ю стрелковую дивизию вполне боеспособным соединением — увы, этого не было — и хотело за счет нас укрепить поредевшие ряды 9-й армии на правом фланге. Либо, наоборот, могло считать, что дни дивизии сочтены из-за больших потерь — которые понесли тогда все дивизии — и пусть хоть какую-то пользу принесет дивизия, обороняя Котовск. Но она и этого не смогла.

Положение на правом фланге Южного фронта в районе Котовска, Ананьева и Первомайска, где отходили сбоями измотанные и немногочисленные части 18-й армии, было в те дни угрожающим: окружение всего того, что еще оставалось от 9-й армии, становилось реальностью. Собственно, мы давно находились в окружении, но не хотели признаваться в этом сами себе. Но все было именно так. И когда мы прорывались на восток со своими верными лошадками, пути отхода нам перекрывала колесная и гусеничная техника противника на несопоставимых с нашими скоростях. Мы были обречены остаться в окружении, хотя настроены были вполне оптимистически: «Противник напал на нас внезапно, скоро положение выправится, и мы им…»

А пока 150-я стрелковая дивизия получила приказ срочно погрузиться на автомашины 9-го автотранспортного полка для передислокации из Тирасполя в Котовск с целью удержания города, на который наступали части 11-й немецкой армии.

Преодолев на полной скорости 120 километров, 25 июля мы оказались в Котовске. Наши раненые с остатками медсанбатов других частей оставались в Тирасполе, а подводы дивизии — наша основная «непробиваемая» сила — нагнали нас на следующий день.

Мы рассредоточились на северных окраинах города и заняли рубежи обороны. Город горел и весь был в дыму пожарищ. Горели дома и деревья. Тут и там сиротливо торчал и изуродованные бомбежкой опоры линий электропередач; дороги искорежены гусеницами немецких танков, прошедших перед нами на Первомайск. Куда ни глянь — везде воронки от бомб и снарядов. Людей не видно. Притом Котовск продолжали бомбить, а артиллерийский огонь не прекращался ни на минуту. Это был какой-то ад, но мы уже привыкли ко всему.

Мы опять несли большие потери, и с первого дня обороны Котовска всем было ясно, что удержать город мы не в силах. Надо сказать, что в те дни задержать противника на 1–2 дня было совсем не мало.

28 июля по приказу фронта мы оставили Котовск: кольцо окружения смыкалось. 30 июля немецкие части переправились через Днестр.

Обстановка на фронте была хуже некуда. Под Уманью, захваченной еще 21 июля, немцы добивали в окружении остатки 6-й и 12-й армий Юго-Западного фронта, переданных в конце июля Южному фронту, но так и не вышедших из окружения. Южный фронт их так и не дождался.

О последних днях этих двух армий так говорится в книге «Великая Отечественная война Советского Союза» (с.89): «6-я и 12-я армии с тяжелыми арьергардными боями отходили на восток и юго-восток. Входе этих боев главными силами 1-й танковой группы врага совместное войсками 17-й немецкой армии удалось перехватить 2 августа коммуникации основных сил 6-й и 12-й армий и окружить их в районе Умани. Остальные соединения этих армий отступили в район южнее Первомайска. Окруженные войска вели героическую борьбу до 7 августа, а отдельные отряды — до 13 августа. Часть войск с упорными боями прорвались из окружения, многие воины стали партизанами, но тысячи верных сынов Родины пали смертью храбрых. Многих бойцов и командиров постигла тяжелая участь фашистского плена».

Насчет прорыва из окружения — сомневаюсь, так как противник с воздуха контролировал все передвижения войск, а для прорыва нужна еще и техника — на подводах далеко не уйдешь. Насчет партизан я тоже сомневаюсь: слишком в тот период этот район был запружен немецкими войсками, укрыться где-либо или проскочить в советской военной форме было невозможно. Большинство, конечно, погибло или попало в плен. Я специально воспользовался этой цитатой, чтобы по степени правдивости ее можно было сравнить стой, ранее приведенной цитатой, где описывались последние дни обороны Севастополя…

2–3 августа были оставлены Первомайск и Кировоград. Фронт уже на 160–200 километров завис северо-восточнее Котовска, который мы только что оставили.

В Котовске наши батальоны совсем поредели, и полк пришлось свести в один батальон, и то в нем было много присоединившихся к нам бойцов из других частей. Еще на подходе к Днестру нашей дивизии был придан 263-й Домашкинский имени Фрунзе стрелковый полк, оторвавшийся от своей 25-й стрелковой дивизии, повернувшей на юг к Одессе. От полка осталось тоже не более батальона. Такого перемешивания частей, как в 1941 году, наверняка не знала история войн. Все это увеличивало трудности в управлении войсками — своими и «чужими».

2

После Котовска наш путь лежал через Березовку на Николаев к переправам через Южный Буг, а если повезет, то от Березовки попытаемся прорваться к Одессе. Об этом мечтали все, от командира полка — у него там осталась семья — до последнего бойца, но после Котовска оторваться от противника мы уже не могли, и немцы принялись нас просто истреблять. Двигался обоз. По нему прямой наводкой били замаскированные батареи врага. Вспышки выстрелов отчетливо блестели перед нами. Колонна сразу сворачивала и неслась на полной скорости влево или вправо от дороги прямо по полям. Через 1–2 часа все повторялось сызнова, и мы снова куда-то сворачивали.

В первые дни августа майор Остриков поручил мне сейф полка. Это был небольшой оцинкованный металлический ящик размером с порядочный чемодан. Ключ находился у майора. Что было внутри, я не знал, да меня это и не интересовало. Мое дело — не потерять его. А как можно потерять? Очень даже просто: на каждом ухабе. Умные люди, считавшие, что сейф должен стоять в штабной комнате, не допускали мысли, что его когда-то придется привязывать к повозке — петелек или ручек не предусмотрели.

Но сейф, даже будучи кое-как привязанным, так и стремился при движении вылететь из телеги. К тому же повозку могло разбить снарядом, лошадей сразить осколком, что же мне в таком случае делать? Не на спине же тащить сейф вместо пулемета?

Определился и постоянный «экипаж»: Ваня Кучеренко, мой друг по бывшей учебной роте, учитель математики из-под Киева, и я — его начальник. Когда я отлучался, Ваня следил за сохранностью сейфа. На самом деле, ящик никому не был нужен — ни нам, ни немцам. Кому нужны «секретные» данные о полке, который уже не существует?..

У нас не было хлеба, патронов, медицинской помощи. Все обессилели от недоедания и недосыпания. Ели с полей, что находили.

А спать почти не приходилось: надо было спешить к переправам через Южный Буг, а то останемся на этой стороне. В Одессу уже не пробиться — она полностью окружена.

Мы тоже окружены со всех сторон, нас обстреливали и днем и ночью. Но мы сохраняли чувство юмора и бодрое настроение — человек до последнего момента надеется на лучшее.

Мне запомнилось 3 августа. Мы только что ушли от очередного артналета. Лежали в подсолнухах, переводили дух, курили. Майор решил посоветоваться: «Что делать дальше? Как вырваться из окружения?» Перекуривало нас около пятнадцати человек — ближайшее окружение командира полка. Все хорошо знали друг друга по довоенной службе и старались держаться вместе. Это были командиры разных рангов, но уже без подчиненных: сам комполка майор Остриков, начштаба капитан Овчинников, начальник особого отдела старший политрук Тараканов, физрук пол ка старший лейтенант Фрунжиев, начальник химслужбы полка лейтенант Белов и другие. Из приведенного перечня должностей видно, что батальонных, ротных и взводных командиров среди нас не было — они либо погибли, либо были ранены, либо они пропали без вести.