Мы над собой не властны

— В общем, да, — ответил кто-то.

— Если я сюда приведу наших, со старого района, ваши копы в штаны наложат.

— Крутой, — презрительно усмехнулся один парень, переглядываясь с приятелем.

— Я раньше в банде был, — сказал Коннелл.

Деклан покачал головой, но Коннелл продолжал:

— Посмотрел бы, что ваши копы делать будут, если тут что-нибудь серьезное случится!

Тот же самый парень что-то тихо произнес — Коннелл не расслышал, — и все засмеялись. Коннеллу тоже хотелось сказать что-нибудь остроумное, но ничего не приходило в голову. Ребекка ушла к рощице у реки. Деклан, стоя спиной к Коннеллу, разговаривал с друзьями. Коннелл не мог разобрать слов. Потом другие отошли, а Деклан встал рядом с Коннеллом:

— Пожалуйста, скажи, что это ты так шутил. Не настолько же ты тупой на самом деле?

Коннелл молча допил пиво и отправился к парню с фонариком за добавкой.

Он не сразу сообразил, почему вокруг начали разбегаться. Их компания была ближе всех к полицейской машине. Еще хватило бы времени удрать вместе с другими, но Коннелл почему-то остался на месте. Напился, это точно. Впервые в жизни напился. Вдруг рядом оказался полицейский и забрал у него бутылку со словами:

— А вот и вещдок!

Другой полицейский велел встать возле машины, руки за спину.

В детстве у него были игрушечные наручники, но эти оказались куда тяжелее. Буквально вгрызались в запястья до костей. Коннелла затолкали в кузов. Он плюхнулся на скамью и охнул — наручники впились в кожу. Полицейские тоже сели, и машина тронулась. Коннелл смотрел сквозь решетку на их внушительные затылки и совсем не волновался. Знал, что надо бы расстроиться, но вместо этого испытывал спокойствие обреченного. Родители его убьют.

В участке его отвели в небольшую комнатку. Полицейский сказал:

— Садись. Я тебе воды принесу.

Коннелл сел за стол. В висках стучало. На стене висела картина с изображением парусника. Полицейский принес стакан воды. Коннелл выпил залпом.

— Что меня интересует — где ты достал алкоголь? Сам купил?

Коннелл помотал головой.

— Отвечай, пожалуйста, вслух.

— Мне дал взрослый парень. Я его не знаю.

Второй полицейский встал:

— Ты ведь понимаешь, об этом напишут в газете. В школе все узнают. Родители твои уже едут.

— Сюда?

— Как звали этого парня?

— Мы недавно переехали. Я еще никого по именам не знаю.

— Что можешь о нем сказать? Запомнил хоть что-нибудь?

— Ну, он старше меня. Приличный такой. Рубашка с воротником.

— Да что мы с ним цацкаемся? Только зря время тратим.

— Мы передадим твое дело в суд по делам несовершеннолетних, — сказал первый полицейский. — Здесь, знаешь ли, к таким вещам серьезно относятся. Это тебе не твой прежний район. Откуда ты там приехал...

— Джексон-Хайтс.

— Один черт.

Потом приехали родители. Мама, как вошла, отвесила ему пощечину. Отец казался скорее встревоженным, чем сердитым.

Коннеллу запретили выходить из дому — разрешили только ездить на тренировки по кроссу. В Истчестерском суде прокурор предложил меру наказания: тридцать часов общественных работ.

Судья сказал Коннеллу:

— Еще раз увижу тебя под стражей — прихвати с собой зубную щетку.

На выходе мама пригрозила от себя:

— Еще раз опозоришь меня на новом месте — домой лучше совсем не приходи. И выпивать не смей, пока двадцати одного не исполнится. Ты еще не настолько мужчина, чтобы справиться с выпивкой.

— Мам, прости...

— И близко не мужчина, — повторила мама.

36

Труды Эда по отдиранию лака охватывали весь пол в кухне, за исключением узенькой тропинки от холодильника до плиты и раковины, поэтому Эйлин накрывала на стол в столовой. Когда Эд займется прогнившим паркетом, они уже не смогут здесь есть, но до тех пор Эйлин была намерена расположиться с удобством. Она отгородила простыней проход в гостиную, где составили всю мебель, которая пойдет в прихожую и в маленькую комнату. В столовой Эйлин отдыхала душой. Здесь, как в миниатюрном театре, каждый вечер разыгрывали изысканную пьесу. В буфете расположилась фарфоровая посуда, на комоде замерли часовыми свечи в подсвечниках, сверкали отчищенные моющим средством хрустальные подвески люстры, а стол под белоснежной скатертью с кружевами напоминал алтарь.

Эд, весь в поту, уселся на свое место, уронил руки на стол и вытер мокрый лоб аккуратно сложенной салфеткой.

Когда он закончит в кухне, можно будет установить новые шкафчики и столешницы.

— Почему ты не хочешь, чтобы я пригласила рабочих привести в порядок полы? Денег у нас хватит.

— Я и сам справляюсь, — отрезал Эд.

— Невозможно же так жить! Мы не для того купили этот дом, чтобы ютиться среди коробок, как на складе! Я хочу нормальную кухню.

Деньги и в самом деле были. После выплаты налога на возвращенную амортизацию (вот когда Эйлин пожалела, что столько лет не повышала квартплату семейству Орландо; считай, дом не приносил никакого дохода) и первого взноса за новый дом в половину его цены от продажи дома в Джексон-Хайтс осталось больше сорока тысяч. Вполне хватит на ремонт.

— Будет у тебя твоя драгоценная кухня, — заявил Эд. — Скоро я закончу с полами.

— Через две недели уже ноябрь. А рабочие сделали бы все за день. У них наверняка и машина какая-нибудь есть. За два-три часа управились бы!

Эд стиснул ее запястье:

— Если кто-нибудь хоть пальцем!.. Хоть пальцем тронет пол в кухне, кроме меня и Коннелла!.. Не потерплю, ясно?

Эйлин вырвала руку.

— Ну, как хочешь, — сказала она, потирая запястье. — Только на мальчика не рассчитывай. Хочешь геройствовать — на здоровье. А он тебе помогать не будет. У него и в школе нагрузки хватает.

— Не надо мне ничьей помощи!

От омерзения у Эйлин появился противный привкус во рту. Она саркастически скривила губы:

— Как хорошо! Просто замечательно. Вот о такой семейной жизни я и мечтала!

37

На заправочной станции, пока отец ушел расплачиваться, мама обернулась к Коннеллу с переднего сиденья:

— Постарайся понять, для папы это очень важно. Я бы сама лучше поехала в какой-нибудь симпатичный пансионат в предгорьях и любовалась бы зелеными лесами. Но папа делает это для тебя. Помни и будь благодарен. Слышишь?

— Ладно.

— И еще одно. Что ты ему сказал сегодня перед отъездом? Он говорит, это между вами, но я же вижу, что он расстроился.

— Ничего, — буркнул Коннелл.

— Нет, не «ничего».

— Папа правильно сказал, это между нами.

— Поговори мне еще! Не забывай, ты в нашем доме живешь.

Рассказывать Коннеллу не хотелось. Только лишний раз подтвердить, что он и вправду дрянной сопляк, как намекает мама. Он и не знал толком, почему такое ляпнул. Само вырвалось. Они с отцом стояли возле кухонной раковины. Коннелл споласкивал тарелку, перед тем как сунуть ее в посудомоечную машину, а отец потянулся через его плечо за полотенцем, и Коннелл вдруг сказал: