«Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву!
Шрифт:
– Как сделать… Сколько ни думай, а все зависит от удачи. Оборона у немцев здесь сплошная, все подходы простреливаются. Может быть, опять разведка боем?
– За одного пленного платить десятками жизней?
На следующий день расчет сержанта Михаила Хренова из зенитно-пулеметной роты лейтенанта Николая Пизова подстрелил легкий бомбардировщик. Самолет сел на болото недалеко от штаба 771-го полка, и тут же к нему побежали десятки людей. Из кабины вылез летчик, но, видя, что к нему приближаются русские, застрелился. Второй пилот начал было отстреливаться, попал в одного, но и сам был убит наповал
– Ребята! – удивленно крикнул кто-то. – Да он же без ног! Смотрите – культяпки!
– Ишь ты, патриот фашистский, – со злостью сказал сержант Хренов. – Тащите его, ребята, в штаб полка.
– Молодец, – подошел к Хренову лейтенант Пизов, – у тебя это четвертый?
– Два «мессера», «юнкерс», а теперь вот и «хейнкель», – довольно ответил Хренов.
– Кто подбил самолет? – спросил Пизова Шапошников, когда в штаб принесли на руках пленного летчика.
– Опять Хренов.
– Как это ему все время везет? – удивился Шапошников. – Один из всего полка сбивает! Самолет сильно поврежден?
– Сел на брюхо. Да его там уже разбирают все, кому не лень. Пулемет сразу куда-то утащили.
Лейтенант Николай Пизов был назначен Шапошниковым командиром зенитно-пулеметной роты после гибели под Суражом старшего лейтенанта Христенко. В полк он попал в трубчевских лесах, из окруженцев. Шапошников сразу обратил на него внимание: небольшого роста, глаза черные, упрямые и умные.
– Откуда выходите? – спросил тогда Шапошников Пизова.
– От Барановичей. Есть там недалеко такая станция – Мир. Склады охраняли.
– Правда, что немцы долетали до вас перед войной?
– То и дело. Нам говорили: идут двухсторонние маневры. Сейчас это даже дико вспоминать. Их диверсанты связь у нас начали рвать еще с десятого июня, связистов наших подстреливали. К двадцатому июня мы к этому настолько привыкли, что ночью исправлять связь и не ходили, дожидались утра.
– А в Трубчевск с кем выходили?
– Одно время сами по себе, потом к «пролетарцам» пристали. Командир наш бросил нас в первые дни войны, ушел домой на Украину.
«Надежный, толковый парень. Воевать будет честно, – подумал о нем Шапошников. – Этот не сбежит никуда».
Не успел Шапошников допросить пленного летчика, как к нему привели еще одного немца.
– А этот откуда? – невольно удивился он.
– Едет на мотоцикле, между Бакланью и Юрковом, там дорога у берега, и, видно, решил срезать угол, наши пулеметчики и подстрелили, – рассказал Бакиновский. – Лежит, колеса у мотоцикла крутятся. Решили сплавать – Богомолов из роты Вольхина. Он и подстрелил. Сел в лодку – и на ту сторону. Как немцы его не увидели – удивляюсь. Спали, наверное. А этот фриц даже не ранен был, только каблук пулей отбило. Без оружия и ехал. Богомолов подполз – он сам и руки поднял, и мотоцикл покатил – вполне исправный, ребята пробовали заводить.
– Да, вот так подарок. Иоффе, спросите его: куда он ездил?
– Возил приказ в штаб полка о переброске их дивизии на другой участок фронта, – перевел Иоффе.
Шапошников сразу оживился:
– Какой он дивизии? Восемнадцатой танковой?
– Да, а южнее, говорит, стоят части двадцать девятой моторизованной, четвертой и третьей танковых дивизий. Их дивизия будет сменяться первой кавалерийской.
– Спросите его: когда они собираются наступать?
– Не знает, не интересовался.
Говорит, что он до войны пекарем был, в Вене. Спрашивает, где у нас здесь почта.– Это зачем ему?
– Хочет матери пятьдесят марок отправить, в плену они ему все равно будут не нужны.
Все засмеялись.
– Ну и фриц. От нас матери в Германию деньги посылать! Вот чудак-то.
– Тихон Васильевич, – попросил Шапошников капитана Филимонова, – срочно доставьте пленного в штаб дивизии.
«А ведь это интересно, что их дивизию отсюда снимают. Видимо, готовят группировку для удара», – подумал Шапошников и сказал Бакиновскому:
– Сегодня ночью надо обязательно взять еще одного пленного. Готовьте группу Абрамова.
– Разрешите я сам схожу, товарищ капитан.
– Разве больше некому?
– Шажок только вчера ходил, отсыпается. А Абрамов – что-то глаза мне его сегодня не нравятся: убьют еще.
Поздно ночью Бакиновский разбудил Шапошникова.
– Товарищ капитан, есть пленный, кавалерист!
«Неужели танковая дивизия уже ушла? Быстро…»
– Разбудите Иоффе. Как ты его приволок? Сам брал? – спросил Шапошников, затягивая ремень.
– Нет. Помните, я говорил, что есть у меня один юрист недоучившийся, бывший вор-наводчик из Одессы. Он и взял. Парень безответственный, но смелый.
Быстро допросив пленного, Шапошников позвонил в штаб дивизии. У телефона был майор Кустов.
– Алексей Федорович, только что привели пленного, из первой кавалерийской дивизии. Сегодня ночью они начали менять танкистов. Значит, тот пекарь-австриец сказал правду.
– Хорошо, – сонным голосом ответил Кустов. – Я доложу Гришину. Ты смотри: пятый пленный за две недели! А в тех полках, сколько ни ползают, ни одного.
30 сентября, перед обедом, командир роты лейтенант Вольхин сидел у своего блиндажа и сушил портянки, щурясь на осеннем солнышке. Было тихо, немцы не стреляли второй день, и поэтому напряжение спало, хотелось лежать и смотреть в небо, на бегущие белые облака. «Эх, за грибами бы сейчас…» – тоскливо подумал Валентин.
– Нет, я тебе точно говорю: Рот Фронт у них действует, – услышал Вольхин разговор за спиной. – Ну, сам посуди: позавчера десять снарядов упали и только два разорвались. Значит, кто-то их там испортил!
– Дожидайся. Просто упали в болото, поэтому и не разорвались.
– Ну что ты мне говоришь? И в болоте рвутся так же, я же знаю!
– Рот Фронт… Все они за Рот Фронт, когда за глотку его возьмешь. Помнишь, когда сюда от Трубчевска шли, колодец нам попался – битком набитый ребятишками мертвыми. Тогда еще немца взяли, шахтером оказался, руки свои показывал – «арбайтер». Вот тебе и пролетарий…
«А ведь обоим хочется верить, что есть в Германии Рот Фронт», – думал Вольхин. Первые дни они все наивно ждали, что в Германии вот-вот вспыхнет восстание рабочих…
За все время с начала войны Вольхин видел всего одного немца-антифашиста, который сам сдался, когда они выходили из окружения от Суража. Шел он с колонной несколько дней, как-то даже сходил в разведку. Относились к нему все хорошо, но из немцев он был явно исключением, и никто уже не верил, что в Германии осталось много антифашистов. Очень часто Вольхин и его товарищи видели таких немцев, которых и людьми-то назвать язык не поворачивался. Впрочем, этого немца-антифашиста тоже расстреляли под горячую руку, за день до выхода из окружения.