Мы не рабы
Шрифт:
– Бесплатно, Веча! – продолжала восхищаться жена.
– А что тесновато тут?
– Ни-ся-во! – бодро ответила она.
Закидав матрасы нашей одеждой, мы сбежали к морю… Красота!
Когда вернулись – все уже было «застлано» людьми (кроме нашей, надеюсь, башенки?). Новая «смена». Лежали плотно. Пригляделся. Да-а. Изможденная публика! Одной ногой уже, как говорится… не тут! Перешагивая их, мы вежливо извинялись, и они так же вежливо отвечали: «Ничего, ничего!» Видимо, бывшая интеллигенция. Одного спящего (сплошь увешанного бубенцами) я все же задел ногой. Бубенцы сразу же зазвенели, и он резко проснулся:
– А?!
– Спи,
Поспим и мы.
– На семинар! Семинар! – разбудили нас крики. Вот это – неприятный сюрприз. Ну что же, дело привычное. Будем всех дурить.
Едой, к сожалению, и не пахло. Чем больше становилось свободы – тем меньше еды. Осталась только духовность! И то как-то так, «на скорую руку».
В зале – люди, откуда-то вроде знакомые, похоже – бывшие сотрудники НИИ… Но лица их чем-то искажены! Оказалось – новыми знаниями, не доступными прежде. На сцене – взлохмаченный гуру: кого-то он мне напоминал. Все они мне кого-то напоминали… бывшие сотрудники НИИ и КБ, одичавшие «на свободе» и ринувшиеся сюда за спасением – в мистику! Доктора, кандидаты наук! Глаза все больше умные, но какие-то загнанные… загнанные сюда, где им предлагалось покинуть тело и в облегченном виде транспортироваться на Сириус, нашу малую родину, откуда мы прилетели когда-то, и вот – время возвращаться к истокам, к более духовному состоянию, и, видимо, уже навсегда. Именно это из восклицаний гуру я и понял. Но если будут записывать в этот «улет» – я последний. Все же – море, горы… молодая жена. Причины уважительные. Чем здесь плохо?
На сцену выскочили размалеванные негры, и начался уже «полный вудизм»: сотрясая сцену, плясали с воплями, забрасывая зал куриными потрохами… Да это же бывшие джазмены из «Спутника»… до чего жизнь довела! Какой-то просто «закат материализма»! Но контуры прошлого проступали еще. «Джазменов» знаю. И гуру этого где-то встречал…
– Воду дают! – вдруг послышался крик, и эзотерическое на миг отошло.
– Вон – в подвал. На водомерный узел, – подсказали мне.
И за «штурвалом» – Влад!
– Ты не узнал меня, что ли?
Тот, не разжимая губ:
– Вчрм зхд!
– Явился не запылился! – воскликнул Влад.
– Да еще с красавицей-женой! – Это Наиля, чуточку ревниво.
Вошел вдруг гуру… Он тоже «наш»? С дикими патлами, бородой… Митя? Еле его узнал. Как-то он «позарос знаниями». Чужой.
– Так. Что у нас в руках, кроме водопровода? – бодро взялся я за дело.
– Ну… за постой платят, – проговорила Наиля. – Сам видишь – копейки. Да больше с них не возьмешь!
– Этот… за курсы свои берет! – указал Влад на Митю. – Но – себе.
– Курсы в колхозе были у тебя! – огрызнулся Митя. – А тут…
Чувствуется, что и они – устали!
– А тут… Прозрения! – нашел я нужное слово.
Митя благодарно кивнул. Главное – не скатиться в ученики, держаться ближе к гуру – вот что я понял.
– И надо это обмыть! – Нона потерла ладони, и мы выкатили бутыль.
Вскоре воцарился веселый гам. Так свобода же!
– Как вы с этими… «неземными» ладите? – Язык мой уже заплетался слегка.
– С-сливаем! – как-то страшновато сформулировал Влад. – Бабки берем… а потом – сливаем!
– Куда? – Я слегка испугался.
– Увидишь! – проговорил Влад.
– Да мне бы лучше, это… в преподавательский состав.
Митя вдруг вскочил.
– Что ты знаешь об эзотерике?! –
закричал.А ты? – чуть было я не сказал.
– Он тут на двухгодичных курсах был… в зоне! – вдруг проговорил Влад. – Там и набрался!
Как? Митя – сидел? То-то я его не узнал.
– Но… сейчас ведь уже… за науку… не сажают? – пробормотал я.
– Буквально успел прыгнуть в последний вагон! – Митя улыбнулся. – Оказывается, и Маркс опасен, когда он в листовках, а не в томах!
И я узнал его, прежнего.
– Сокол помог! – непонятно добавил он.
Я уже не стал уточнять: помог сесть или помог выйти. Не о том сейчас речь!
Главное – Митя! Вот!
– Дорогой мой! – воскликнул я.
И мы обнялись. И Влад размяк.
– Прости меня, – извинился он перед Митей. – Тяжелый день.
И они шлепнулись ладошками.
– Как же я рад видеть вас всех! – воскликнул я.
– Я знала, что все наладится, когда ты приедешь! – шепнула мне Наиля и улыбнулась нежно.
Но наладилось не все. Наутро как раз Наиля должна был читать курс о молекулярном питании (питании молекулами?), но народ вдруг взбунтовался, все вышли из аудитории и откуда-то взявшимися грубыми голосами требовали жратвы. Митя пытался что-то интеллигентно говорить – но его словно не видели. Обрушилось все на Наилю.
– А ты уймись! – орала она на женщину, похожую на парторга НИИ. – Я тебе говорила, что питание в проживание не входит!
– Нет, входит! Сама-то вон морду отъела!
Все в худших традициях проклятых эпох. Где духовность?
И тут всех нас спас Влад. Его час!
– Ти-ха! – проорал он, вздымая богатырскую руку. – Жрать хотите?
– А то!
– За мной! – скомандовал он.
Вот он, час его торжества! Я оглянулся. Митя остался один. А Влад снова повел нас в горы, как когда-то. Но – не туда. В смысле – не туда, куда в прошлый раз, не на тот романтический обрыв у моря, а от него. Мы поднялись в село Запрудное, под сенью горы, где он рос и крепчал, в бывший совхоз, где его знала каждая собака. Мы вышли к широкому полю. И зашли в длинный темный амбар. В полутьме, на груде мешков, в ватнике и сапогах, сидел небритый мужик и как-то не удивился, увидев всех нас… Это же Рубанцук, бывший садовник ЦК! Вона куда подался. Видимо, на свою малую родину?
– Ну шо? – произнес он, наконец.
– Затовариться думаем с тебя, – проговорил Влад.
– Ты шо? – произнес Рубанцук. – Без предоплаты?
– А ты шо – с предоплатой родился?
Такой вроде бы дикий аргумент почему-то понравился Рубанцуку. Что значит – земляки.
Он слез с мешков.
– Луку дашь? – нетерпеливо произнесла женщина, которую я условно назвал парторг.
И Рубанцук, и Влад посмотрели на нее с удивлением – ломает разговор.
– Сколько тебе? – Рубанцук вел диалог только с Владом.
– А сколько дашь?
– Да хоть все бери! Торговая ж сеть не принимает.
– Мешок.
– Луку? Запрудненский лук знаменит. Сладкий! – произнес Рубанцук.
– Это ты мне говоришь? – усмехнулся Влад.
– Им.
– Им – да. Почем?
Рубанцук, подумав, взял грязный деревянный колышек с каким-то выцветшим номером (с помощью этих колышков отмечают делянки в полях), достал из кармана ватника толстый химический карандаш, послюнил конец (заодно посинил себе губы) и, написав на колышке цифру, воткнул его в груду мешков.