Мы сражались в полку 'Нормандия - Неман'

Для меня, оружейника, а теперь минера, не составляло труда понять, что наш корабль был заминирован "буханками" динамита. Мои новые друзья объяснили мне, что это сделано по приказу адмирала Дарлана (правая рука Петена) и что, в свою очередь, командир корабля капитан Фонтэн, отъявленный вишист, выполнит приказ Петена взрывать французские корабли, в случае если англичане предпримут попытку взять их в плен. Они не знали тогда, что через три месяца "Бугенвилль", не пожелавший перейти на сторону де Голля и присоединиться к английским союзникам, будет потоплен англичанами.

А тогда я спорил с моряками, до хрипоты убеждал их, доказывал, что спасти Францию можно, только объединившись с союзниками, и в первую очередь с англичанами, так как территориально они были рядом, особенно здесь, в колониях. В ответ они все равно пели мне свою песенку про королеву, впрочем, не выдавая меня.

...Мы подходим к Ардэну. Этот порт - в руках англичан. На нашей мачте горит красный огонь - знак, что мы потеряли управление. Идем зигзагами, тщательно имитируя признаки лжеаварии. Пропустили! Уф!

Порт Джибути. Причал. Матросы в последний раз пропели мне "королеву", но провожали очень тепло. Я спускаюсь по трапу под звуки их песенки. Мне жаль, что я не смог убедить их. Удивляюсь, поражаюсь их слепоте.

Потом они еще дважды приходили в Джибути, звонили мне, звали на борт и кормили-поили. Эти "пиры" во время изнурительного голода в осажденном городе - не позабыть, и не позабыть их дружбу.

А заминированному кораблю оставалось жить считанные недели: 5 мая 1942 года англичане атаковали бухту Оранж, где находился "Бугенвилль". Сигнальными флажками атакующие передали предложение сдаться без боя и перейти на сторону Свободных Сил Франции. Ответом были отказ и огонь. Заминированный крейсер взорвался. Некоторым удалось спастись, и завязался рукопашный бой в порту. Почти все моряки "Бугенвилля" погибли. Я переживаю до сих пор, что не смог убедить их бежать к английским союзникам. Они были смелые, честные люди, но вековые предрассудки и социальная слепота оказались сильнее их. Слепо выполнили они и последний приказ петеновского Морского Командования.

* * *

Каждого из вновь прибывших в Джибути летчиков принял лично, с глазу на глаз, командир ВВС Французского Сомали майор Дельже. Мне он сказал следующее: "Эйхенбаум, вы прибыли в Джибути добровольно. Здесь мы на строгом военном положении, мы оккупированы, блокированы врагами, наши люди умирают с голоду, все французские дети и женщины эвакуированы в Мадагаскар или во Францию. Мы не позволяем ни малейшего проявления сочувствия в сторону англоголлистов. И помните: мы здесь не шутим, чуть что - сразу расстреливаем. Вам полезно узнать об этом".

Как оказалось, в Джибути уже были удачные и неудачные попытки бегства. Поэтому руководство принимало различные предосторожности, особенно на авиаполе: на ночь и в нелетную погоду из моторов под личную ответственность дежурного вынимались детали. Ангары запирались на замки, а часовые в каждого подошедшего стреляли без предупреждения.

Эти порядки существовали уже два года и всячески "совершенствовались".

Обстановка была мрачная: в гарнизоне выпускали вишистскую газету, где сообщали, что немецкие войска вот-вот победят Советский Союз, что Сталинград пал. Поощрялись также доносы на патриотов: "Кто скажет, где находится голлистская сволочь, получит две пачки сигарет". Радиоприемники были изъяты у населения, и хотя в официальную информацию не верилось, оснований для оптимизма было мало.

Иногда над городом появлялся английский самолет. Низко кружа, он сбрасывал листовки с призывом бить гитлеровцев. В этих листовках была также информация о поражениях вермахта на русском фронте, и это вселяло в нас надежду. Но таких вестей было мало: действовал приказ - по всем английским самолетам стрелять без предупреждения.

Существовал еще один источник правды: связные, приносившие вести от голлистов - участников французского Сопротивления в Эфиопии. Они пересекали границу, и если их арестовывали, то, как правило, без суда казнили. В мае 1941 года схватили двух связных, переносивших нелегальную почту из Франции через Эфиопию. Это были две молодые женщины. Их расстреляли на месте без суда, не посчитавшись даже с тем, что одна из них вскоре ждала ребенка.

Через два дня, также без суда и следствия, расстреляли еще двух отважных связных, мальчика 14 лет и 18-летнего парня. Всего за короткое время, для устрашения остальных, казнили на месте 9 человек.

Среди них был известный антифашист Донар, которому сейчас в Джибути воздвигнут памятник.

Вишисты удостоили его особой "чести": поскольку Донар был подданным Франции, его судили военно-полевым судом. Судьями были пять вишистов. После войны они сами предстали перед судом Франции как военные преступники.

Последними словами Донара были: "Да здравствуют де Голль и свободная Франция!" Он произнес их под пулей, пав смертью храбрых. Теперь они высечены на его памятнике.

* * *

Мое первое задание по прибытии - разминировать базу. Она была подготовлена к взрыву на случай захвата англичанами, но приказ этот был отменен, и я приступил к тщательному выполнению этого задания. Зная, что за мной следят, я с величайшими предосторожностями утаивал часть взрывчатки, чтобы так же, как и на Мадагаскаре, делать самодельные мины. Я был уверен, что они пригодятся.

К счастью, у меня был единомышленник - начальник ангара старшина Пьер Лабат. Мы поняли друг друга с первого слова. Наши разногласия касались только одного вопроса - каким путем бежать к де Голлю: сушей, морем или по воздуху. В Джибути были проводники, хорошо знавшие морской брод. Но мы с Лабатом, как-то отплыв на парусной лодке от берега, заметили две японские подводные лодки. Вечером, как бы невзначай прогуливаясь, мы были свидетелями того, как подлодки подходили к берегу, тайно загружаясь горючим и продовольствием. Морской берег, подумали мы, наверное находится сейчас под усиленной охраной.

Выбраться из Джибути поездом нечего было и думать: на границе с Эфиопией военные власти разобрали полотно.

Угнать самолет тоже почти невозможно. К тому же оба мы - механики, а не пилоты. И все же мы решили лететь.

Мы ждали своего часа, но каждый день на этой ненавистной вишистской авиабазе становился все тягостнее, и все труднее было сдерживаться, когда, например, мой прямой командир старший лейтенант Сасар делал свой ежедневный обход. Во время этих обходов он захаживал и в мою мастерскую, чтобы читать мне наставления и информировать о "блестящих" победах фрицев на всех фронтах. Его любимой шуткой была изобретенная им фраза-пожелание, что он с удовольствием принадлежал бы к взводу, который расстреливает голлистов. При этом он выразительно посматривал на меня, очевидно считая, что "воспитание" достигает цели.

Через официальные источники информации мы знали о колоссальных потерях среди войск Красной Армии, но мы догадывались, что потери эти, во-первых, сильно преувеличены, а во-вторых, если они есть, значит, идут жестокие бои и слух о том, что пали Москва и Сталинград, очередная ложь.

Две попытки побега сорвались. И вдруг - повезло: Лабату предложили лететь в Алис-Абъет, почти на границе с Эфиопией, где из-за технических неполадок произвел вынужденную посадку наш самолет, который теперь нуждается в ремонте.