Мы вернемся

***

Начальник городской полиции Раздоркин восседал в кресле за письменным столом и внимательно читал какую-то бумагу. По сдобренному медовой улыбкой лицу можно было подумать, что он очень рад, в восторге. Еще бы! Направление из гестапо! Не каждому удастся получить, а вот Петренко, что слишком вольно сидит перед ним, получил. С такой рекомендацией! Тут и вопроса нет – зачислить или не зачислить. Только вот… Раздоркин не выдержал, лицо его затуманилось, глубокие складки вспахали низкий покатый лоб.

До этого случая Раздоркин сам подбирал полицейских и следователей. Согласует с гестапо и назначит на должность. Да взяточку не забудет взять. Петренко – первый, кого гестапо само направило служить в полиции и не испросило его мнения. Вот это и озадачило начальника полиции. Потребовать и от Петренко положенную суммочку или воздержаться?.. Чего доброго, еще нажалуется, погоришь. И лишать себя этого налога вроде бы ни к чему…

Раздоркин еще. раз внимательно прочитал направление, исподлобья поглядывая на Петренко. Рука его, тронутая нервной дрожью, уже который раз ложилась на глубокую залысину и терла, терла ее до красноты. Может, подкоп какой под него?.. Раздоркин разгладил обеими руками редкие рыжие волосы, снял очки, подумал немного, не зная, как похитрее выяснить, какие отношения у Петренко с гестапо?

– Вы сами, извиняюсь, захотели работать в полиции или вам, извиняюсь, посоветовал кто? – спросил он вкрадчиво, склонив голову набок.

– Сам, господин начальник, сам, – ответил Петренко, наслаждаясь растерянностью начальника полиции.

Раздоркин снова трет уже совсем покрасневшую залысину, щурит отекшие глаза и с подходцем спрашивает:

– Вас, видать, хорошо знают в гестапо?

– Не только в гестапо. Меня хорошо знают также и в штабе армии.

Раздоркин поперхнулся. Взяточка, кажется, летит коту под хвост! Тут не до нее: определенно не зря направило гестапо этого самодовольного Петренко, предателя! Простуженным голосом прохрипел:

– Великолепненько! Великолепненько!

Вынул из ящика стола начатую пачку немецких сигарет, протянул услужливо Петренко.

– Кто же эти ваши благодетели, если не секрет, разумеется?

– Какие могут быть секреты от вас, господин начальник, – ответил Петренко, думая, как такого некультурного назначили на такой высокий пост? Не могли лучше, что ли, найти?.. Закурил, небрежно бросил: – Охотно назову моих благодетелей: господин Зауер из гестапо, командующий армией генерал фон Хорн, ну и некоторые другие, занимающие превысокие посты.

"Сейчас уже, – радостно подумал Петренко, – я хозяин положения!" Злорадно посмотрел на Раздоркина. Заметил, что начальника полиции бросило в жар. Отвислые, как лепешки, щеки запылали.

Раздоркин коротким толстым пальцем ткнул в кнопку настольного звонка. Звонок, резкий, оглушительный, раздался за дверью. Вошел полицай.

– Угости нас чайком! – потребовал Раздоркин.

Через несколько минут полицай шумно поставил на стол две солдатские кружки, из которых поднимался сизый пар.

Раздоркин зажал кружку в здоровенных кулачищах, покрытых рыжими волосами. Хлебал он с присвистом, говоря:

– Господа немцы не балуют нас чаем, вот и употребляем всякие настои – липовый, морковный, малиновый, свекольный и так далее. Коли верить бабам, такие настои даже пользительней натуральных чаев. Для живота. А ваше какое заключение?

Не желая разговаривать, Петренко кивнул.

Первым расправился с морковным чаем Раздоркин. Отставил на край стола кружку, побарабанил пальцами-коротышками по столу, позвал того же полицая, опять надавив настольную кнопку.

– Возьми посудину да покличь Готлиба. – Посмотрел на Петренко, пояснил: – Готлиб – начальник следственного отдела у меня. Обрусевший немец. Их называют господа немцы фол… фоль… Фу, черт, не выговоришь!

– Фолькдойч, – подсказал Петренко.

– Вы и немецким владеете?

– Изъясняться могу, – соврал Петренко.

Постучав, вошел Готлиб. Раздоркин кивнул на Петренко:

– Будет служить у нас следователем. Люби и жалуй. Сам господин Зауер прислал.

– О! Это большая честь для нас, – поспешил признать Готлиб, пожимая осторожно руку Петренко.

– Большая, большая, – поддакнул Раздоркин. – Забирай господина Петренко, помоги освоить что и как, да приличным жильем обеспечь.

– Будет сделано, господин Раздоркин!

Взял Петренко под руку, увел с собой. Раздоркин тут же вызвал старшего следователя Охрима Шмиля.

– Охрим, – сказал он. – Сегодня гестапо прислало нам нового следователя. Петренко его кличка. Рассуждаю так, что, это подсадка под меня… под нас, – поправился Раздоркин. – Будет, сука, вынюхивать да стукать в гестапо. Из перебежчиков он. Ты поимей его в виду. Да язык не распускай при нем.

– Неужели немцы вам не доверяют? – с тревогой спросил Шмиль.

– Почему мне? Нам, ты хочешь сказать? Доверять они доверяют, да и проверять не забывают.

– Чего проверять? После того, что мы натворили, никуда нам хода нет. Одно остается – тянуть лямку до своего конца! Обидно, что не доверяют! Выходит, и свои отворачиваются, и немцы за порядочных не считают? Пробираешься по улице, того и гляди от своих пулю получишь. Жистя!

Охрим тяжело опустился в кресло.

– Раньше времени не хорони себя, племянничек. У меня от тебя никаких секретов нет. Сам знаю, что наши отвернулись. Ну и хрен с ними! Ты прав: одно остается – твердую линию держать на новый порядок. Проведем массовые аресты коммунистов, разных там активистов, найдем и обезвредим семьи подпольщиков, партизан, тогда поверят немцы. Они норовят все грязное делать нашими руками. – Раздоркин вытянул руки, растопырил пальцы. – Вот этими. А коли они отказывают, их отрубают. Вместе с головой.

Охрим усмехнулся.

– А подпольщики или партизаны что сделают с нами? Об этом подумал, дядюшка?

– Так что же по-твоему нам сообразить? Где ж выход?

– Об этом раньше надо было соображать, дядюшка!

– Молчи! Прошлого не воротишь. Не береди раны. Сдружись с этим Петренко, задобруй его, чтобы не капал на нас. Ну, а станет доносить, пускай пеняет на себя.

Раздоркин потряс волосатым кулаком.

– Тогда собаке – собачья смерть!.. Сможешь приласкать подлеца?

– Постараюсь.

***

Муж ушел на фронт и пропал – ни одной весточки. Анна Сергеевна Млынская продолжала работать в школе. Она вела математику в старших классах. Прибавились новые заботы: выступала перед мобилизованными в Действующую армию, помогала ближайшему колхозу обмолачивать хлеб, отправлять его на станцию.

"Все для фронта!" – это стало главным в жизни небольшого городка. Это стало самым главным и для нее.

Домой возвращалась поздним вечером, усталая.