Мы все умрём. Но это не точно

— Интересное место ты выбрал, любимый.

Тео словно ударили под дых. Кажется, их Гриффиндор научилась отбивать мяч на чужую половину поля. Или же для неё это слово было пустым, чтобы вот так разбрасываться? Он глубоко вдохнул и выдохнул, выравнивая дыхание. Мерзкое, гадкое словечко, прозвучавшее из её уст, показалось ещё мерзопакостней. Если он бы стал Министром магии, то запретил бы его на законодательном уровне.

— Зато мы тут вдвоём, — Тео напустил безразличный вид, но весь этот разговор с приставкой «любовь» казался ему хуже пыток. А ещё он внутренне ждал, что сейчас она начнёт истерить и обвинять его в том, что они здесь оказались, но Гермиона лишь обернулась и горько спросила:

— Как всегда будем ждать Драко?

Гвоздь ей, кстати, выковырять не удалось. Теодор грустно усмехнулся. Он как никогда сейчас скучал по Малфою.

«Драко, забери меня отсюда и наложи Обливиэйт на Грейнджер!»

Но вряд ли блондиночка помог бы им в этой ситуации. Ни одного следящего артефакта на них, ни одной зацепки, куда их могли забрать, и Малфой точно не обладал чутьём оборотня, чтобы найти их по запаху.

— Думаю, в этот раз начнём без него, — мрачно ответил Теодор и взглянул на почти дописанную кровью руну на полу.

Небольшой магический посыл, и символ вспыхнет жарким пламенем. Нотт снова провёл проколотым пальцем по полу, завершая рисунок. Грейнджер подошла ближе и встала у него за спиной. Тео тут же напрягся всем телом, ожидая услышать ультразвук рыданий. Вот сейчас она прочтёт руну, сложит два и два и всё поймёт, а потом точно закатит истерику.

— Решил согреться? — в её голосе не прозвучало ни намёка на панику, только холодная стальная решительность. — Послушай, если мы с тобой начертим такую же руну огня на решётке, а затем руну холода, и активируем их одну за другой, то металл ослабеет и её можно будет выбить!

Тео поднял голову и окинул девочку снисходительным взглядом с ног до головы. Грейнджер была полна какого-то больного энтузиазма. Её глаза блестели так, словно она залпом опустошила бутылку огневиски и запила Бодроперцовым зельем.

— Не сработает, — сухо ответил он.

— Почему? — упрямым эхом отозвалась та.

Зачем ей пламя? Казалось, девочка могла выбить решётку своей собственной твердолобой башкой.

— Потому что железо нагреется и сразу остынет.

Теодор посмотрел на неё так, будто перед ним стоял тупой ребёнок. Но при взгляде на её решительное лицо где-то глубоко в душе стало немного стыдно. Накатил какой-то каскад ненужных, непрошеных эмоций, которые он предпочёл бы никогда не испытывать: неловкость, стыд. Что дальше? Закатит Цветочку мокрую истерику на манер Алекто, а она будет гладить его по спине и утешать?

— Точно, точно… надо вспомнить физику.

Грейнджер развернулась на пятках и несколько раз подпрыгнула, чтобы заглянуть в окно. Это тоже не дало никаких результатов. На улице уже стемнело, и разглядеть что-либо не представлялось возможным. Через несколько прыжков она поняла, что скакать бесполезно и заходила из стороны в сторону, точь-в-точь как сам Тео пятнадцать минут назад.

Нотт сидел рядом с руной, не решаясь дать магический посыл, и наблюдал за ней с обречённым спокойствием — этап отрицания он уже прошёл. Сейчас наступало смирение.

— Есть идея! — Гермиона вновь взглянула на решётку и постучала пальцем по губам. — Значит, наоборот, надо создать условия, близкие к жидкому азоту. Остудить, а потом резко нагреть!

— Какая физика? Что за чушь ты несёшь? Руны — самое надёжное, что существует в мире!

На секунду ему показалось, что этими словами он бросил ей вызов. Лучше бы уж сразу плюнул в лицо, потому что Грейнджер резко развернулась и гневно посмотрела ему в глаза.

— Так используй свои чёртовы руны и сорви эту решётку со стены!

И Тео тоже не выдержал. Он вскочил с пола и схватил её за плечи. Хотелось то ли оглушить, то ли поцеловать. Гермиона подняла на него свои золотисто-карие, как у рыси, глаза. Испуганные и одновременно злые, с крапинками непробиваемого упрямства, которое хотелось из неё стереть Обливиэйтом. Нотт колебался. Отправить её спать дальше или всё же поцеловать? Грейнджер приоткрыла рот, и Тео как-то неосознанно, даже рефлекторно, склонился, едва коснувшись её губ своим.

Они оба замерли.

Теодор кожей чувствовал горячее дыхание Золотой девочки и почти родное тепло тела. То, что происходило между ним и Гермионой, было похоже на вальс по паркету, мокрому от разлитого бензина. Его бесило, что она не лежит беззащитным комочком, что на её фоне он выглядит безвольной сучкой. И сейчас она опять бросалась пустыми словами про тупую физику, показывая свою стальную волю к жизни. Будто бы и Теодор не имел права сдаваться!

— Дай пару секунд, мне надо подумать, — он поцеловал её в лоб и отпустил. — Просто помолчи, ладно?

Грейнджер открыла рот, закрыла и молча кивнула. Умница же.

Нотт взглянул на окно, лихорадочно перебирая варианты, но ничего толкового на ум так и не приходило. Ей же не объяснишь, что Антонин — непростой волшебник, что его ученики выдрессированы на применение физической силы и магии одновременно. Что им, скорее всего, специально оставили эту лазейку, чтобы они попытались вырваться на волю, как крысы из клетки, и на них можно было открыть охоту. Тео сам знал эту тактику. Создать иллюзию безопасности, понаблюдать, как жертва мечется в поисках выхода, и атаковать, когда та будет близка к свободе. Так было веселее, но доставлять Антонину радость и позволять загонять себя, словно дикое животное, Нотт не хотел. При этом других вариантов не оставалось. Всё безнадёжно.

— Сварные швы — самое слабое место у решётки, начерти свои руны, нагрей, и мы сможем вырвать её из стены.

Теодор стиснул зубы и потёр переносицу. Видимо, молчание и Грейнджер — две несовместимые вещи. Будь у него при себе Матильда — ещё оставался бы шанс выжить, но сейчас выходить на улицу было равноценно команде «Фас», отданной гончим.

— Нам нельзя туда лезть, — тихо ответил он, вновь и вновь заходя в мысленный тупик.

— А что мы будем делать? Сидеть сложа руки?! — Гермиона разозлилась и вновь нервно зашагала по комнате. — Никогда нельзя сдаваться, Тео!

И словно в подтверждение своих слов, она с яростью пнула дверь.

В воздух поднялись частицы пыли, скрипнули ржавые петли. Дверь медленно отворилась, а в камеру тут же ворвался свежий, прохладный воздух. Глаза девочки заблестели, и, не дожидаясь, пока её остановят, она осторожно выглянула в коридор.

— Там пусто.

Теодор скривился — конечно, пусто. Антонин буквально приглашал их выйти и повеселиться. Варианта у них было всего три. Первый — сидеть и ждать, когда Долохов заскучает и придёт их шевелить, но, скорее всего, он сначала закинет в камеру парализующее. Второй вариант — выползти через решётку на открытое пространство, где его ученики налетят на них толпой, — шансов на выживание в этом случае нет. Или поступить, как им предлагалось: красться по коридорам, словно мыши в лабиринте. Теодору не нравился ни один из вариантов, но решение за него приняла Грейнджер. Она просто не стала тратить время на раздумье и шагнула за дверь.

— Стой, идиотка!

— Сам сиди в своей камере!

Гермиона скрылась в темноте дверного проёма, и Нотт недовольно двинулся за ней следом. Коридор казался пустым: голые стены, тусклые лампочки, разбитая плитка на полу и светящаяся зелёным надписью «Выход» в противоположном конце. Вроде бы, на первый взгляд, не было ничего подозрительного, но Тео точно знал, что где-то здесь припрятаны ловушки.

Он внимательно всмотрелся в рисунок разбитой напольной плитки — никаких ниток, рун или светящихся точек, сопровождающих магические капканы. Краска на стенах ровная, серая — никаких трещин или подозрительных бугров. Проход казался чистым. И лишь у самой двери с мерцающей надписью «Выход» Нотт заметил крошечные, почти незаметные символы на стене. Которые Грейнджер, конечно же, не увидела.