Мы вышли покурить на 17 лет…

Я протянул ему купюру, он изучил ее на свет, сунул под рубашку, принялся отсчитывать из пачки гривны.

И тогда я произнес: — Ты узнал меня, Витя?

Сколько раз я представлял эту сцену… Хотел сказать иронично, зло, но голос почему-то задребезжал.

Витя отвлекся от счета. Лицо его из деловитого сделалось хитрым и настороженным. Он не понимал, чего ждать от меня.

— Семнадцать лет назад. В сентябре… Помнишь?

— Ты обознался, мужик, — наконец он сказал. — Я не Витя…

Я взял протянутые гривны, пересчитал… По мусорному баку пробежала пепельная крыса.

Витя двинулся к подъезду, я рывком развернул его.

— Куда пошел?! Тут не хватает!..

От его рубашки отлетели пуговицы.

— Забирай на хуй свой полтинник! — Он повернулся. Рубашка распахнулась на его груди.

И вот что я увидел.

Со стороны сердца, под ребрами находилась дыра, обросшая изнутри бледно-розовой, как после ожога, кожей — будто Витя был вылепленным и кто-то совочком зачерпнул вещества из его тела. В этом отвратительного вида углублении, словно на полочке, лежали мои евро.

«Болезнь? Последствия какой-то операции?» — думал я. Левой рукой совал ему гривны, правой тянулся за купюрой.

Как ни старался я уберечься, пальцы все же коснулись его внутренней кожи — теплой, живой. Я содрогнулся от омерзения.

Во время прилива, когда море возвращается в свои берега, вода прибывает не только из глубин, но и поднимается со дна, из песка…

Нечто похожее произошло со мной, но в области памяти.

Я взял мои деньги — и это было точно озарение! — одновременно понял, что до настоящего момента я ровным счетом ничего не помнил о страшном Вите и дворике, где много лет назад был растоптан, отпизжен…

Но, прикоснувшись к розовокожей дыре, я будто заново прожил минувшие семнадцать лет, и мне сразу же стало ясно, почему я оказался в этом тупичке возле мусорных баков. Один на один с менялой.