Мы живем неправильно

– Кончай цитировать, – говорю. – Я что, «Миссис Деллоуэй» не читал?

– Не веришь – не надо, – соглашается Дынчик.

Кладу трубку. На улице сыплет снег, смеркается. Вглядываюсь в крошево: огни, сгустки темноты. Снежное пепелище. Брр. Сотрудники фирмы «Печати и штампы», барахтаясь в пыльном воздухе, составляют из букв слова.

Нужен еще один налет. На этот раз – на Восточную Украину. Звоню своему другу Косенко в Днепропетровск.

– Алло! Это я, Бармалеич! – кричу. – Как там у вас?

– Слышу вас, Петр! – Косенка слышно лучше, чем Дынчика, что логично. – Докладываю обстановку!

И Косенко докладывает: наступает синий-синий, пронзительно синий вечер. В синих джинсах он идет по синей улице, среди синих домов, с банкой «Синебрюхова» в руках. С синими флагами. Всем сторонникам злодея ставятся синие фингалы под глаза. На всех углах продают «синенькие». У нас шахты, нефть, газ, а у них что? А вот еще, Бармалеич, пикантная деталь: по синему небу летает абсолютно синий самолет…

– Знаю, – говорю. – Это я в нем сижу. Самолет – тоже недвижимость.

– А что ты пишешь? – интересуется Косенко. – А то синим по синему плохо видно.

Подходит Сашка в джинсах, с бутылкой воды «Бонаква», предлагает мандаринчик.

– Ну что? – говорит. – Кто побеждает? Синие или оранжевые?

– Серые, – говорю. – Мы с тобой.

И пересчитываю добытые командировочные.

11

На стене три карты: Архангельской области, Коми и Мурманской области. На них черным высохшим маркером отмечены зоны влияния разных финансово-промышленных групп. Тени от снега летят по стенам вверх. Все гнется, принимая различные формы под взглядом.

Обсуждалки. Объяснялки.

Старик Вайс:

– Мнэ-э что я могу сказать об этой обложке… этот корабль серого цвета вызывает у меня… мнэ-э… ассоциации… с, э-э-э… он сливается с… э-э… морем, да и вообще, все это выглядит в духе… Если бы ручка молотка была, к примеру, оранжевой, возможно, еще можно было как-то… Но такое цветовое решение… э-э… несомненно, противоречит… э-э-э, мнэ-э… как редакционной политике, так и вкусам наших… мнэ-э… читателей, к тому же, совершенно непонятно, что оно символизирует…

– Перейдем к содержанию журнала, – просит редактор.

– Содержание журнала, – продолжает нудить старик Вайс, – оставляет желать много лучшего… Во-первых, эта бессмысленная статья этого бессмысленного молодого человека, – Вайс смотрит на меня поверх редактора. – Я имею в виду статью о противостоянии водочников и пивоваров…

(Ночной шабаш ведьм из коммерческого отдела. Оттоптались на моей статье, как на панели.)

– Такая серенькая, в общем, статья… Во-первых, я подчеркнул там одно предложение…

– «Во-первых» уже было, – встревает Алекс.

Вайс снимает очки и смотрит на Алекса.

– Это подпункт, – указывает он тускло. – Первое «во-первых» касалось журнала. А второе «во-первых» – статьи твоего друга.

– Он мне не друг, а конкурент, – возмущается Алекс. – Скажи, Бармалей?

– Точно, – подтверждаю я. – Мы заклятые конкуренты. Алекс – левый троцкист, а я – консервативный республиканец.

– Зачем же ты тогда его защищаешь? – возмущается Вайс на Алекса.

– Потому что я хочу, чтобы у меня был достойный соперник. Когда его критикуют, мое достоинство тоже страдает, – отвечает Алекс.

– Мы отвлеклись от темы, – говорит редактор негромко.

– Так вот, я подчеркнул там оранжевым маркером одно предложение… – нудит Вайс.

– Вы ведь, – говорит Алекс, – не читали статью, которую написал Петр. Вы просто взяли оранжевый маркер и подчеркнули там одно предложение. Так?

Редактор смотрит на Вайса. Тот пожимает плечами:

– А что читать? Скука же смертная. Спорим, вы тоже не читали.

Не в бровь, а в глаз. Даже мне сзади видно, как редактор краснеет.

– У меня вчера была встреча на телевидении… Мечусь как угорелый… Кто читал статью Петра, поднимите руки!

Тишина. Фырканье Алекса.

– А остальные статьи? – повышает голос редактор. – Кто-нибудь вообще читал хоть что-нибудь, кроме того, что сам писал?

У дверей поднимается одинокая рука корректора.

12

После обеда мне звонит пивовар Амур Уваров. Как будто больше ему делать нечего. Он, между прочим, глава крупной фирмы. Шел бы уж там. Издержки минимизировать или, наоборот, разрабатывать стратегический план. Так нет, надо на меня навалиться всей массой.

– Мы так не договаривались! – кричит он. – В твоей статье написаны ужасные вещи!

– Мне очень жаль, – говорю я.

– Я-то знаю, чего тебе жаль! – орет Амур Уваров. – Там все вранье! Все – до единого слова!

В этот момент у меня звонит мобильник.

– Простите, – говорю, – Амур, я должен ответить. Алло!

– Алло! – скрежещет голос в мобильнике. – Это Генрих Эдирбаджет! Какой позор! В вашей статье написаны ужасные вещи!

Прыгать нет сил, кричать нет голоса, глаза не хотят смотреть на этот мир, язык не ворочается, слова вываливаются изо рта, мутит и воротит с души тяжелые камни, в голове с острым пронзительным треском и проблеском прыгают железные шарики.

Мы с Алексом идем курить, и я ему жалуюсь.

– Вообще, – говорю. – Я не могу так работать. Мне надоело писать статьи про сухие завтраки, неудивительно, что я пишу их плохо. Это от скуки. Я скандальный журналист. Я хочу высказывать мнения и подкреплять их блестящими аргументированными доказательствами. Или хотя бы плодами моего болезненно-изысканного ума. Я хочу написать роман. Острый, актуальный, шокирующий журналистский бестселлер.

– Про что? – поражается Алекс. – Про что сейчас можно написать скандальный роман? Чем можно шокировать наш пресыщенный мир? Безногие либерийские повстанцы? Пробка, чтоб защищаться от гориллы-насильника?

– Скандальный роман можно написать о чем угодно, – объявляю я. – Налепить на человека маленькие веб-камеры и следить по Интернету. Жизнь любого человека прекрасна и чудовищна.

Алекс и Тангенс ведут войну с гоблинами. Сидят в наушниках, напрягаются, нашаривают мышками по коврикам и время от времени негромко перекрикиваются:

– Слева, слева обходи.

– Там граната.

– Посмотри за стеной.

«Подводное землетрясение вызвало гибель ста двадцати пяти тысяч человек… Цунами на Шри-Ланке… Индия затоплена… При полном безветрии волна тихо подошла и смыла цепочку островов… числятся пропавшими без вести».