Мягкосердечный сержант

[* Искаж. фр. Croix de Guerre - Крест за боевые заслуги.]

Когда все медали Берка уже были приколоты к моей рубахе, я приподнялся и снова уселся на койке, и все медали Берка зазвенели, как... как церковные колокола. Никогда еще мне'не было так хорошо. Я с благодарностью поднял глаза на Берка. [70]

– Ты видел Чарли Чаплина?
– спросил Берк.

– Нет. Я слышал, он играет в кино, - ответил я.

– Ага, - подтвердил Берк.
– Давай одевайся, а медали не снимай.

– Прямо на них, да?

И Берк сказал:

– Ну, конечно же, надевай все свое сверху.

Я встал с койки, и медали звенели, а я стал искать свои штаны. Правда, я сказал Берку:

– Мне не дали бумажку, по которой можно выйти за ворота. Военный в маленьком домике сказал, что мне ее выпишут через пару дней.

– Одевайся, парень, - повторил Берк.

Ну, я оделся, и Берк тоже оделся. Потом он пошел в нужную комнату и через пару минут вернулся с пропуском на мое имя. Мы отправились в город, и медали Берка всю дорогу звенели у меня на груди, ия был отчаянно счастлив. Понятно?

И мне хотелось, чтобы Берк тоже был счастливым. А он ничего не говорил. По нему никогда не скажешь, о чем он думает. Все время я называл его "мистер" Берк. Мне даже в голову не пришло, что я должен говорить "сержант". Теперь, когда я вспоминаю, мне кажется, я вообще его никак не называл. Так бывает, если встречаешь по-настоящему сильного парня... Вообще его никак не называешь, вроде, чтобы не примазываться к нему.

Берк повел меня в ресторан, и я там молотил все подряд, и Берк за все заплатил, хотя сам он мало ел.

Я ему сказал:

– Вы ничего не едите.

– Потому что я не голодный, - ответил Берк.
– Вот сижу и думаю о девчонке.

– О какой девчонке?
– спросил я.

– Местная девчонка, - ответил Берк.
– С рыжими волосами. Ходит она, почти совсем не виляя задом. Просто идет себе, и все.

Я-то тогда был шестнадцатилетним мальчишкой и ничего не понял.

– Она недавно вышла замуж, - сказал Берк.
– Я первый с ней познакомился, - добавил он, помолчав.

Меня это совсем не интересовало, и я, знай себе, уплетал за обе щеки.

Когда мы поели... Когда я поел... мы пошли в кино.

– Смотреть Чарли Чаплина, - сказал Берк.

Когда мы вошли в зал, свет еще не погасили, и мы только стали спускаться вниз, как Берк кому-то сказал: [71]

– Привет.

Девушка с рыжими волосами ответила ему:

– Привет.

Они сидела рядом с парнем в штатском. А потом мы с Берком тоже где-то сели, и я спросил его, не та ли это девушка, о которой он говорил мне в ресторане. Берк кивнул, и сразу же началось кино.

Я так все время смеялся, что все вокруг, верно, слышали, как у меня звенят медали. Берк же не стал смотреть до конца. Где-то на середине чаплиновского фильма он мне прошептал:

– Ты оставайся, парень. Я буду снаружи.

Когда кино кончилось, я вышел из кинотеатра и спросил его:

– Что случилось, мистер Берк? Вам совсем не нравится Чарли Чаплин?

У меня даже живот болел, так я смеялся над Чарли.

– Да нет, с ним все в порядке, - ответил Берк.
– Просто не люблю я, когда большие парни гоняются за маленьким смешным человечком. У него и девушки нет. Никогда.

Мы с Берком вернулись в казарму. Я не знал, какие печальные мысли занимают Берка, да я и не думал об этом, меня больше занимало, должен я ему сразу отдать медали или нет. Потом я ужасно мучился, что был тогда таким дураком и не нашел никаких приятных слов для Берка. Мог бы я ему сказать, что -он лучше той рыжей, с которой он был знаком. Может быть, не это, но что-то же я должен был ему сказать. Смешно, правда? Такой настоящий парень, в самом деле настоящий, всю жизнь может прожить, и только человек двадцать-тридцать будут знать, какой он настоящий, и, голову даю на отсечение, никто ему не скажет об этом. И женщины у него нет. Может быть, какие-нибудь простушки, но не такие, которые не виляют задом, когда ходят, а просто идут себе. Девушки, которые нравились Берку, не замечали его из-за его уродства и смешного голоса. Разве это правильно?

Когда мы вернулись в казарму, Берк мне сказал:

– Если хочешь, подержи пока медали у себя, парень.

– Хочу, - ответил я.
– А можно?

– Почему нет? Пусть они побудут у тебя, если хочешь.

– А вам они не нужны?

– На мне они не так смотрятся, - ответил Берк.
– Спокойной ночи, парень.

И он пошел спать.

Каким же я был тогда мальчишкой! Три недели я не снимал медали с нижней рубахи. Я не снимал их, даже когда [72] умывался по утрам. И никто из взрослых парней ничего мне не сказал. Ведь у меня были медали Берка. Они не знали ничего о Берке, но шестьдесят процентов парней были с ним во Франции. Если Берк сам дал мне свои медали, чтобы я носил их на нижней рубашке, значит, так и надо. Никто не смеялся надо мной и не пытался меня задеть.

А потом я их снял, чтобы отдать Берку. Это было в тот день, когда его повысили в звании. Он сидел один в канцелярии... Он всегда был один... И было уже полдевятого вечера. Я подошел к нему и положил медали на стол в точности в том виде, в каком он мне их дал, когда я в первый день сидел на своей койке.

– Они мне больше не нужны, - сказал я.
– Спасибо.

– Ладно, парень.

И он снова принялся за свой рисунок. Он рисовал волосы девушки, а к медалям даже не притронулся.

Я хотел было уйти, но он остановил меня.

– Скажи, - попросил он.
– Скажи мне, если я неправ. Когда ты сидел на своей койке и плакал...

– Я не плакал, - возразил я. (Ну и мальчишка!)

– Ладно. Когда ты сидел на своей койке и смеялся, запрокинув голову, ты не думал о том, что тебе хочется лежать на полке в купе поезда, который остановился в городе, и чтобы двери были полуоткрыты и солнце пригревало тебе лицо?

– Похоже, - подтвердил я.
– А откуда вы знаете?

– Парень, я здесь не из Вест-Пойнта, - сказал Берк.

Я не знал, что такое Вест-Пойнт, поэтому продолжал молча смотреть, как он рисует.

– Похожа, - потом сказал я.

– Правда?
– переспросил он.
– Спокойной ночи, парень.

Я направился к двери. Но Берк окликнул меня.

– Завтра, парень, ты отсюда уезжаешь. Я направлю тебя в авиацию. Там хорошие ребята.

– Спасибо, - сказал я.

Берк дал мне последний совет, когда я уже переступил порог: