Мясники. Крайне жестокие и малоизвестные преступники из прошлого века
Шрифт:
«Муж и отец, возвращающийся в свой дом во всей силе и славе своего мужского достоинства, – продолжал Эллисон. – Жена и мать, трудящаяся ради маленьких любимцев, которых дал ей Бог, – трудящаяся у домашнего алтаря, у своего скромного очага. Ваш компаньон в вашем ежедневном труде, который делил с вами постель. Ваша четвертая жертва – безобидная гостья, чей пол мог бы вызывать у вас сострадание, если бы оно у вас было, если бы вы только подумали о своей матери, которая принесла вас в этот мир».
Самым отвратительным, по словам судьи, было убийство «четырех беспомощных детей – четырех малышей, которые никогда не причиняли никому вреда.
Трое из них – невинные и счастливые дети, которых вы видели каждый день, каждый день слушали их юные и веселые голоса и, возможно, даже играли с ними, так они вам доверяли. Четвертый – улыбчивый хрупкий младенец, еще не научившийся произносить свое имя, чья крошечная одежда,
«Почти без всяких мотивов вы взялись за дело, которое сами спланировали, и лишили жизни восемь невинных жертв, – заявил Эллисон голосом, звенящим от негодования. – Не внезапно, не в порыве безудержной страсти, а с хладнокровием заранее обдуманного замысла: одного за другим, с перерывами, с мрачными паузами, со спокойной неспешностью и неутолимой жаждой крови вы не останавливались, пока все, что вы задумали, не было исполнено, и, когда вы оказались наедине с мертвецами, вы почувствовали триумф. Вы даже сгруппировали их: мать и детей, тесно прижавшихся друг к другу, словно они прилегли отдохнуть; и, как тот, кто ставит часового, чтобы нести молчаливую вахту, мужа и отца в компании с его другом и родственником, вы разместили, словно для того, чтобы уберечь его жену и малышей от беды. Как осуждали вас все эти жуткие лица, окоченевшие тела и безжизненные взгляды, когда вы смотрели на них, любуясь проделанной работой!»
В заключение он провозгласил, что, хотя всемогущий Бог обладает безграничной «властью прощать… человек не может, не хочет, не смеет оставить без наказания преступление, столь страшное, что ему сложно дать название. Теперь вы в руках правосудия. И то, что оно требует сделать, должно быть безотлагательно выполнено». С этими словами судья Эллисон приказал «отвести Пробста к месту казни» и «предать казни через повешение» [133] .
Пробста, который оставался безучастным, пока его приговаривали к виселице, вывели на улицу к ожидающему фургону. Чтобы дать толпе возможность в последний раз взглянуть на самого чудовищного преступника в истории города, его посадили спереди между двумя полицейскими, после чего медленно повезли по улицам, «к большой радости возбужденной толпы» [134] .
133
Mann, Official Report, 97-100.
134
“Probst: Culprit Condemned.”
17
Если бы Пробст совершил свои убийства столетие спустя, судебные психиатры объяснили бы его поведение в модных тогда терминах фрейдистской теории, ссылаясь на такие факторы, как эдиповы тенденции, подавленные фантазии отцеубийства и нарциссическое расстройство личности. В эпоху же до психоанализа, в которую он жил, самопровозглашенные специалисты по человеческому поведению обратились к совершенно иному методу – широко популярной, хотя давно уже полностью дискредитированной практике френологии.
Разработанная в конце XVIII века немецким врачом Францем Джозефом Галлом, френология рассматривала человеческий мозг, по словам одного историка, «не как единый орган, а как мозаику специализированных деталей, каждая из которых управляет определенной умственной или эмоциональной функцией». Размер и развитие каждой области, которые Галл назвал способностями, предполагали большую или меньшую предрасположенность к той или иной черте… В ходе своих исследований Галл пришел к убеждению, что форма мозга соответствует форме черепа, в котором он заключен, поэтому изучение бугорков и углублений на черепе может раскрыть функции и особенности мозга, находящегося под ним» [135] .
135
Janik, “Shape of Your Head.”
Галл и его последователи составили схему участков черепа, соответствующих определенным чертам характера, которыми предположительно управляют расположенные под ними области мозга. Так, выпуклость в одном месте черепа могла указывать на то, что у человека
сильно развит «эротизм» – способность, связанная с размножением и физической любовью, – что означает, что им движет сексуальное желание. Другие бугорки и образования могут свидетельствовать о том, что у человека имеются выраженные склонности к «агрессии», «скрытности», «осторожности», «стяжательству» и так далее. Анализируя форму и рельеф черепа, опытный френолог мог [предположительно] получить представление о психологических особенностях человека [136] .136
Там же; см. также Combe, A System of Phrenology.
Учитывая общенациональную – более того, международную [137] – известность Пробста, было неизбежно, что он станет объектом френологического исследования. Вскоре после вынесения приговора Пробста навестил в камере ведущий специалист города по этой псевдонауке Джон Л. Кейпен, который, по словам газеты Philadelphia Inquirer, «имел большой опыт в изучении поведения самых отъявленных преступников». Власти пригласили его составить «френологический профиль» Пробста в надежде ответить на вопрос: «Как это существо могло совершить столь поразительное для человечества преступление?»
137
See, for example, “The United States.”
Кейпена поразило несоответствие между «довольно маленьким» размером головы Пробста и его «очень развитой мускулатурой». «Примечательной особенностью его организации, – писал он, – является здоровье и энергичность тела и сравнительная слабость ума». Среди различных психических характеристик Пробста он особенно выделил эротизм, деструктивность и стяжательство, при этом отметив «серьезный дефицит» адгезивности [ «склонности заводить друзей»] и эвентуальности [способности, «необходимой для положительных социальных взаимодействий»]. Кейпена также поразила скудность «корональной части мозга, особенно религиозных отделов, отвечающих за духовность, веру и надежду».
Подводя итог френологическим исследованиям, газета Philadelphia Inquirer описала Пробста как человека, доминирующей характеристикой которого была «его животность»: «Его мозг не вырабатывает ни силы, ни энергичности, ни бодрости, но тратит всю свою магнетическую силу на то, чтобы побуждать к труду, еде, питью, а иногда и к гулянкам. Если бы его голова не была такого маленького калибра по сравнению с его телесным каркасом, ее устройство не было бы таким ущербным. Его мыслительные способности весьма велики; однако его мрачный характер, большая осторожность, скрытность и решительность сделали из него хитрого, скользкого человека, склонного к недобрым замыслам… Его нравственные и религиозные чувства очень слабы и едва ли можно сказать, что они имеют какую-либо власть над его грязными наклонностями… Как и большинство убийц, он слишком труслив, чтобы встретиться с другим человеком в честном бою, и склонен, будучи спровоцированным, вынашивать свой гнев до тех пор, пока не сможет отомстить, имея все шансы на успех».
В свете этого проницательного анализа характера, продолжает газета, становится ясно, «каким образом Антон Пробст хладнокровно совершил эти ужасные убийства»: «Нанятый мистером Дирингом рабочим на ферме за 15 долларов в месяц… он не нравился женщинам в семье, и можно с уверенностью утверждать, что их пугала его грубость. Вполне вероятно, что за этим следовали упреки и колкости, затрагивавшие его слабости, понемногу возбуждавшие в нем злость и желание отомстить. Как бы то ни было, он был уволен за отказ рубить дрова в дождливый день, согласно указанию мистера Диринга… Через некоторое время он вернулся и был принят мистером Дирингом на работу, против воли женщин, за 10 долларов в месяц. Подобное понижение зарплаты не могло не возмутить человека, чья натура была испорчена, чьи побуждения были порочны, чье низкое поведение оскорбляло некоторых членов семьи… То, что было дальше, можно рассказать в нескольких словах. Он видел, как его наниматель пересчитывал крупные суммы; он был в глубокой обиде на свою хозяйку, несомненно, также на хозяина за то, что тот уволил его, и, возможно, на детей за мелкие колкости. Гнев тлел, его алчность пробуждалась, страсти разгорались в нем. Мы никогда не узнаем, как медленно, целенаправленно, раз за разом он задумчиво, шаг за шагом обдумывал свой план, кропотливо прорабатывая его детали, как тщательно он старался скрыться от разоблачения. О том же, как безжалостно и бесшумно он осуществил свой коварный замысел, уже не раз рассказывалось во всех тошнотворных подробностях».