Мятеж

Виды тут были прекрасные, само занятие — нескучным, а возможность размять ноги прекрасной альпийской прогулкой, оставив скаут внизу, была главным бонусом. Уже подходя к краю чаши кара, Рейес чувствовал, как ноги приятно потяжелели, а холодный альпийский воздух ходил в лёгких, как в большом оркестровом барабане, так что удары сердца прилично отдавались в диафрагму.

Ух, хорошо.

Пробираясь последовательно вдоль каменистых берегов большого и среднего озёр, Рейес машинально зафиксировал параметры среды и сделал ещё десяток кадров, но задерживаться не стал, как и в прошлый раз, его интересовало исключительно дальнее, малое озеро.

Диаметром всего-то метров пятьдесят, оно не выглядело (особенно учитывая мрачный красно-бурый цвет) сколько-нибудь занимательным, но парадокс состоял в том, что именно тут и скрывалось всё самое интересное, а если Рейесу на этот раз повезёт, то и революционное.

Раскидав быстренько аппаратуру по бережку — пусть пока всё промеряет, Рейес деловито принялся готовиться к погружению. Тут было сразу довольно глубоко, у берега был клиф на тридцатку, так что можно было не париться с плотом, а одеваться прямо на суше. Рейес надул баллон, подождал, пока стенки упрочнятся, после чего поставил его набиваться у микрокомпрессора. В малом озере, помимо биоплёнки, на поверхности было приличное количество кислорода, но с местной кислотностью на пользование экзожабрами можно было не рассчитывать, так что нырять приходилось по старинке. Разве что, учитывая глубину, нужно было спецом переключить компрессор на обогащение воздуха до сорокапроцентного найтрокса, но на этом всё. Как говорится, привет, потенциальная декомпрессия и прочая возня с лишним азотом. Это не считая проблем с высокогорным погружением и температурой среды, которая тут была ну сентигрейдов десять даже с учётом всего термального подогрева.

Как говорится, где наша не пропадала.

Пока машинка, покряхтывая, выдавала расчёт графика погружения, Рейес активировал помпу премедикации, дожидаясь момента, когда по телу пошла волна знакомого тепла, и принялся натягивать триламинатный «сухарь» [233] .

К тому моменту, когда Рейес полез в воду, солнце уже стояло в зените, так что его лучи просветили озеро до самого дна, сменив обычный бурый колёр на более яркий оттенок «красных глаз». Выглядело это, и правда, как будто оттуда кто-то смотрел. В каком-то смысле так оно и было. Только этот кто-то был хоть и древним, но вполне одноклеточным.

233

Триламинатный костюм — здесь: «сухой» (закрытый, в отличие от «мокрого», открытого) гидрокостюм из триламината, трёхслойного (нейлон-бутиловая резина-нейлон) композитного материала.

С лёгким плеском вода сомкнулась у Рейеса над головой. Нырял он, не выпендриваясь, согласно инструкции — ногами вниз, равномерненько по мере погружения подрабатывая компенсатором под свист имплантата автопродувки в ушном канале. В прошлом году этой штуки у него ещё не было, приходилось мучиться, продуваясь вручную. То ещё удовольствие, когда машинка тебе постоянно командует увеличить скорость погружения.

«Курильщик» располагался у самого дна, на сорока восьми метрах, кто бы подумал, что такая экзотика встречается не на рифтах, а вот так, запросто, в трёх километрах выше уровня моря, колышет холодную воду сиропной струёй кипятка. Но интересовал Рейеса на этот раз не сам курильщик, а слоистая формация вот там, чуть в отдалении. Парой взмахов перепонками Рейес добрался до нужной точки и завис там, аккуратно выровняв плавучесть, пока аппарат для подводного микротомирования шевелился на своих тоненьких паучьих лапках, поудобнее прилаживаясь к объекту.

Есть.

Рейес поднёс деловито пискнувшую железку поближе к лицевой маске, разглядывая показания. Ага. Вот ты и попался.

Всплытие прошло без эксцессов, пока зависаешь на очередную полуминуту по указаниям машинки-перестраховщицы, можно спокойно поразглядывать местное багровое царство, тем более что солнце ещё не ушло. Отсюда, снизу, особенно бросалось в глаза, насколько это озеро молодое. По сути, вокруг был тот же доломит, только окончательно доокисленный и покрытый всё тем же багровым налётом толщиной в доли миллиметра. Никаких следов традиционной подводной сглаженности линий — сплошные изломы, особенно видные на свежих сколах и включениях доломитового мрамора. Это выглядело поблёскивающей драгоценными рубинами пещерой горного короля. Только почему-то затопленной и вертикальной.

Наверху Рейес, чувствуя, что уже начинает мёрзнуть, быстро покидал мокрое в мешок с сушильной мембраной, а сам, переодевшись в походную одежду, поспешил заняться образцами.

Первый же взгляд на данные экспресс-анализа, и горы разнесли радостный вопль по окрестностям. Рейес смущённо оглянулся, хорошо, что тут никого не бывает, а то подумали бы, парень сбрендил от ледяной водицы.

Надтип локиархеи [234] (и прочие представители дерева асгардархей) тысячелетие назад наделал шуму своим открытием, как же, наконец решил проблему бинарного деления мирового филогенетического древа земной биологии, но, как выяснилось куда позднее, перед самым Веком Вне, для террианской панбиологии интереснее оказались ближайшие и куда менее распространённые родственники локиархей, получившие логичное название хеймдалльархеи, поскольку в «Младшей Эдде» Хеймдалль был сыном Одина от Девяти матерей.

234

Локиархеи, асгардархеи, хеймдалльархеи и тд. — надтипы архей, генетически и биохимически близкие как археям, так и современным многоклеточным (эукариотам).

В отличие от локиархей, даже изначальный, незагрязнённый белково-химический мир хеймдалльархей был почти так же богат, как наш, полноценно эукариотический, при этом запущенный на всю катушку горизонтальный перенос генов позволял запасать в геномах этих экстремофилов обрывки чужих и, порой, давно утерянных комбинаций, так что для тех, кто, подобно Рейесу, занимался на Старой Терре воссозданием былого разнообразия террианской биоты, каждая колония хеймдалльархей была кладезем невероятных богатств.

За ними ныряли в глубины срединно-океанических желобов, где давление океанической толщи составляло сотни атмосфер, ради них обшаривали вулканические рифты с их невероятным разнообразием условий, просеивали донные отложения эстуариев [235] крупных рек. Невероятно тяжёлый и неблагодарный труд — новые цепочки отыскать удавалось отнюдь не каждый раз, а найти живую колонию хеймдалльархей так высоко над уровнем моря — это была невероятная удача. С третьей попытки Рейесу это удалось, анализ липидного состава гласил — микротом определённо содержал образцы хеймдалльархей.

235

Эстуарий — воронкообразный, суживающийся к вершине залив, образующийся в результате подтопления устья речной долины.

Если после исследования в лабораторных условиях всё подтвердится, то вскоре сюда нагрянет, пожалуй, сотня его коллег, начнут искать, как сюда попало то, чего здесь раньше не было, да и сейчас быть не должно, где источник изначальной контаминации, секвенированные геномы пачками пойдут на Эру, да и местные биофабрики, пытающиеся восстановить утерянное по дошедшим до нас спустя сотни лет обрывкам, будут теперь с удвоенной скоростью пробовать подобрать ключи к воссозданию, может быть, генома полярной лисы, которой очень не хватало постепенно сдающемуся ледникам миру, а может быть, бабочки-монарха, а может быть, какого-нибудь всеми забытого папоротника. Словари нуклеотидных последовательностей в мире, который пытался восстать из мёртвых, были главной и единственной ценностью.

Тревожное чувство у Рейеса возникло не сразу. Сначала только некое ощущение дискомфорта, словно к твоему затылку приставили кусок железа и принялись его быстро замораживать. Такое тянущее давление. Ещё не понимая своего состояния, Рейес начал суетиться. Покидал мелочёвку в мешок, брызнул ингибитором на баллон, и пока тот благополучно распадался, побежал к солнечной панели смотреть уровень заряда. Тридцать два процента были впритык, но сойдёт. Главное, не оставаться дальше на открытой местности.

Стоп.

Чего он так испугался?

Это было непохоже на обычное чувство надвигающегося приступа, но явно имело с ним общую природу.

Рейес вскинул голову и принялся оглядывать синюю линзу неба. Ни облачка, чистейшая гладкая поверхность, сквозь которую, если напрячь зрение, можно было разглядеть белую звезду Юпитера. Но больше — ничего. Что он там хотел увидеть? Вернее так — чего он там ни в коем случае не хотел увидеть?

Ответа не поступило, как, впрочем, и всегда в таких случаях.