Мятежница

empty-line/>

Глава 18

Бессознательно потянулась к ленте, чтобы стянуть ее, но натолкнулась на холодный голос Кейна:

— Это твое наказание, фрейлина. Не заставляй меня тебя связывать.

Такого я точно не могла допустить, поэтому медленно опустила руки.

Темнота вокруг была неуютной и пугающей, словно меня лишили самого дорогого, самого важного. Во рту пересохло, а сердце не желало замедлять свой бег. Все остальные чувства резко обострились: звуки, запахи стали отчетливее. Собственное дыхание оглушало, прикосновения Кейна обжигали и заставляли вздрагивать, когда сильные пальцы касались моих волос или затылка.

Артанец крепко завязал ленту и отступил. На шаг, потому что я продолжала чувствовать его за своей спиной.

— И что дальше? — севшим голосом спросила я. — Мне так стоять всю ночь?

Представила, как завтра буду засыпать на ходу, мысленно застонала, и тут же себя одернула. Неудобно, но не смертельно, к тому же, я выбрала это сама.

— Нет, — спокойно ответил Кейн. Слишком спокойно, и это настораживало сильнее окружающей меня темноты. — Будешь делать то, что прикажу.

Сердце ухнуло вниз, а меня бросило в жар, когда его ладони скользнули по моим плечам, стягивая накидку.

— Хотите, чтобы прислуживая вам, я случайно наступила в костер? — заметила ядовито, стараясь скрыть волнение.

— Я не позволю тебе пораниться, Амелия. — В спокойствие плеснула жесткость.

Удивительно, но лишенная зрения я могла различить мельчайшие перемены в настроении Кейна. Голос выдавал его чувства, в отличие от ледяной маски, которую он привык носить.

Потрясенная этим открытием, дернулась, когда артанец положил ладони мне на талию, увлекая в неизвестность. Тем неожиданней прозвучало:

— Ты, наверное, голодна.

— Издеваетесь? Как мне, по-вашему, есть?

Идти в темноте было странно, поэтому я ступала с осторожностью, опасаясь обо что-нибудь споткнуться.

— Нет. — Теперь в голосе Кейна проскользнула насмешка. — Я позабочусь об этом.

Он нажал мне на плечи, отчего мои ноги подкосились и я, замахав руками, полетела вниз… Полетела бы, если бы не уселась на сундук. Зато теперь знала, где нахожусь. Только в эту минуту я прочувствовала всю суть наказания. С завязанными глазами я оказалась беспомощнее новорожденного котенка. Нелепая, смешная, целиком во власти Кейна Логхарда. В еще большей власти, чем была.

Судя по шагам, артанец отошел. Затаив дыхание, я прислушивалась ко всем шорохам: шелест ткани, звон стали, всплеск воды. Хотелось стянуть ленту и посмотреть, что он делает, наблюдает за мной или нет. Проклятая неизвестность!

— Что вы делаете? — поинтересовалась я. К счастью, разговаривать мне не запретили.

— Узнаешь.

Я сжала губы и насторожилась, когда Кейн вернулся.

Он уселся рядом так, что наши бедра соприкоснулись, окутал терпким ароматом трав. Сейчас его близость ощущалась куда острее, чем когда я могла видеть. От этих ощущений покалывало в ладонях, по телу пробегали волны дрожи. Когда страх мешается с предвкушением, и не знаешь, что сильнее.

Когда моего подбородка коснулись горячие пальцы, неосознанно отпрянула, но Кейн удержал. Я почувствовала прикосновение металла к губам, в нос ударил яркий ягодный аромат.

— Пей, — приказал артанец и надавил на подбородок, заставляя меня запрокинуть голову.

Мне ничего не оставалось, как сделать глоток крепкого вина, которое отозвалось сладостью на языке и согрело горло. Я, наверное, выпила половину кубка, прежде чем Кейн забрал его. Голова уже слегка кружилась, когда обоняния коснулся запах хлеба и сыра.

— Я могу есть сама, — отвернулась, когда поняла, что задумал артанец.

— Не можешь. Потому что я так хочу. Бери.

Губ настойчиво коснулся кусочек хлеба, в который я с остервенением вгрызлась.

— Осторожно, — сказал Кейн, — ты же не хочешь откусить мне пальцы.

— Если бы могла, я бы отгрызла вам руку! — прожевав, заявила я и услышала тихий смех.

Вслед за хлебом был сыр, а затем вяленое мясо. Иногда мои губы касались пальцев Кейна, и тогда я вздрагивала и отстранялась. Потому что эти случайные прикосновения заставляли меня вспоминать о ночи в Каменном лесу и (о боги!) о ласках артанца. Это меня и злило. То, что я не могу сдержать охватывающее тело томление и обуздать собственные фантазии. Именно это было унизительно. Страшно унизительно.

Поэтому последний кусочек не полез в горло. На глаза навернулись слезы, которые, к счастью, впитались в ленту. Зато щеки горели, словно я прижала к ним раскаленные угли.

— Не хочу… больше, — прошептала я и крепко сжала зубы. Голос дрогнул, выдавая мои чувства, но мне было все равно.

Нравится надо мной издеваться, пусть издевается!

Сказал: наказание — выдержу! Я сильная, и со всем справлюсь… Но почему же так больно?

Я оказалась сидящей на коленях Кейна раньше, чем успела это осознать. Все внутри перевернулось, воспротивилось этому, но мне не позволили отстраниться, крепко прижали к сильной и горячей груди. Бессилие, гнев, собственные чувства, душившие меня, прорвались слезами. Такими горькими, что казалось, если не выплесну их, просто отравлюсь.

От легкого, успокаивающего и нежного поглаживания по спине, от прикосновения губ к щекам я заревела навзрыд. Плакала и плакала, пока Кейн гладил и целовал меня, цеплялась за своего мучителя.

— Ненавижу вас, — прохрипела я, когда слезы все-таки закончились.

— Знаю, — раздалось в ответ.

Я ожидала услышать в голосе Кейна торжество от того, что он меня наказал, или привычную холодность и безразличие. Но различила лишь усталость и… боль? Откуда в оттенках его эмоций взяться боли?

— Вам это нравится? — хрипло поинтересовалась я. — Моя ненависть.

— Нет.

Кейн продолжал поглаживать меня по волосам и спине, не спешил осаживать или напоминать про наказание, поэтому я осмелела.

— Почему тогда вы продолжаете меня унижать?

— Я не хотел унизить тебя, Амелия. — Имя скользнуло лаской по разгоряченной коже. Почему-то захотелось, чтобы он вернулся к «фрейлине», только бы не слышать собственное имя его устами. Особенно произнесенное так проникновенно, тихо, интимно. — По крайне мере, не сейчас. Не сегодня.

От его признания слегка опешила.

— Тогда что вы делаете? Завязываете глаза, а потом заставляете есть с ваших рук и требуете покорности.

— Этот урок учит не покорности, а доверию, — сказал он, легонько коснувшись губами моих губ, отчего по телу побежал огонь: сильнее, чем у сотни саламандр. — Я хочу, чтобы ты научилась мне доверять. Знала, что я всегда позабочусь о тебе.

— Как о вещи.

— Как о женщине.

Стать женщиной Кейна Логхарда — вот будущее, которое меня ждет. Почему-то сейчас эта мысль не жалила так больно, не раздражала и не вызывала ярости. Может, со слезами выплеснулись все страхи и переживания последних дней, и во мне просто не осталось чувств. Или все они были сосредоточены на том, чтобы не уступить ему в собственной слабости.