Мыс Рытый
Шрифт:
Ну, десять, так десять — лишь бы топтыгин не вернулся.
И десять минут «отдыха» пришлось не выпускать карабина из рук.
Не возможно зайти в одну реку дважды — это наблюдение сделано давным-давно учеными мужами человечества. Тем более — в Молокон. На обратном пути, то место, где мы переходили реку, оказалось уже не проходимым: то ли вода поднялась, то ли с этого берега брод смотрелся более свирепым, а может мы уже нешуточно устали? Решили не рисковать, спуститься чуть ниже по течению и проверить есть ли там подходящее место для переправы. Судя по туристической карте, которая была у Алексеевича, брод должен быть ниже по течению. И мы пошли.
Но не далеко мы ушли. Вновь, как и в первый раз, Владимир Павлович
На обратном пути грибочков насобирали — много, почти котелок. Алексеевич их потом с картошечкой пожарил на корабле — пальчики оближешь! Под водочку — вообще! Вкуснятина! Жаль, пальцев мало!
Потеряли тропу. Нашли затеси на стволах — тропа. Пошли по ней. Через несколько метров наткнулись на капкан, в котором гнила тушка соболя (ещё рыжий мех и белые ребра сквозь него). Прошли метров триста-пятьсот — ещё один капкан. Там только лапка осталась.
— Стоп! Ну его на хер — это охотничья тропа! — сказал я. — Если мы по ней пойдем — в такие дебри залезем. Мы однажды с Вовунькой шли по такой тропе, пытаясь выйти к Байкалу, а когда оглянулись — Байкал был за спиной. Охотничья тропа не ведет к жилью — наоборот, в самую жо… жёлтую мглу — ну, вы меня понимаете, товарищи сержанты, — попытался сострить я, но никто не рассмеялся, и тогда я «переключил тумблер». — Охотник, видимо, умер, раз капканы не забирает. Капканы здесь дефицит — а эти с зимы стоят, и их никто не забирает. Умер хозяин… или забухал. Короче, кто его знает, что там дальше, куда заведет нас эта тропа — не дай Боже, если самолов или самострел он ещё на ней насторожил! Пошли, лучше, туристическую тропу поищем — она, наверняка, ближе к реке идет.
Все пошли за мной вниз, к реке, а Алексеевич нас на ходу «забавлял» рассказам, как однажды его компаньон попал вот на такой же охотничьей тропе в медвежий капкан, у которого к душкам были приварены полотна от пилы. Он смачно расписывал, как они два часа пытались с помощью лаг высвободить беднягу из капкана…
Нашли туристскую тропу. Хорошую, конную тропу! Заваленную «яблоками». И пошпарили по ней под дожем, не переобуваясь, хотя сырые ботинки нам уже порядком и давно натерли ноги.
Часа через два, мы вышли к озеру, увидели наш «Фрегат» и, быстро обходя болотце, поспешили к нашему пиву! (И к тушенке!) Ах, какое блаженство выползти из тайги к нашему пиву! (И к тушенке!)
Казалось бы всё — рассказ о Молоконе можно завершать. Чего тут осталось — километр по прибрежной, хрустящей гальке, и мы на корабле. Так-то оно так, да вот только…
Нашу помятую и мокрую компанию увидели издали. На корабле люди занервничали, стали быстро передвигаться, засуетились. Причем половина (из двух) люди нам не знакомые. Лодка какая-то возле «Фрегата». Понятно, рыбаки прикормились на дармовой выпивке.
— Чё такие злые? — спросил нас какой-то молодой человек, когда мы поднялись на корабль.
— Вы кто? — задал ему встречный вопрос Владимир Павлович.
Парень попытался ответить, но Палыч его не
дослушал и, обращаясь к нашему, плохо стоящему на ногах, бухому механику, добавил:— Почему посторонние на корабле?
Механик Саша честно ответил:
— А мы вас завтра только ждали.
— Понятно. Молодой человек, я попросил бы вас покинуть корабль, — очень спокойно попросил Владимир Павлович непрошенного гостя.
— Пожалуйста, — ответил тот. — Я только Димку заберу.
Спустившись в кают-компанию, мы с Николаем Алексеевичем, мягко говоря, были обескуражены: весь стол был завален объедками рыбы, грязной посудой, бычками, бутылками из-под водки и пива, и плюс ко всему залит водкой и пивом и весь, если честно, но образно сказать, хоть и грубо, но откровенно, стол был в говне. Валя и Палыч № 2 спали богатырским сном на мягких лавочках около стола, а на месте Алексеевича лежал какой-то человек. Поставив рюкзак на пол, я попытался растормошить незнакомца. Тот, как ни странно, открыл глаза и спросил:
— Чего?
— Ничего — подъем.
— В смысле?
— В смысле, вставай, братишка, хозяева вернулись.
— А-ааааа… — понял «братишка»… и поднялся.
Мы стояли и ждали, когда он оденет свои носки, которые никак не хотели налезать на ногу, и покинет наше теплое место ночевки. Мы мокрые были… уставшие…и злые. Но контролировали себя — парень-то тут ни причем, а этих — хрен разбудишь, они — в стельку.
Парень кое-как собрался, извинился и ушел.
— Странно, — сказал я Алексеевичу, — как-то всё просто получилось.
Алексеевич согласно кивнул (он вообще ни много говорил).
Скинув мокрую одежду, переодевшись в сухое и переобувшись, мы наконец-то почувствовали себя людьми. Можно теперь сходить пожрать.
Вся корма была завалена рыбой. Капитан корабля Андреевич, причитая, что ждали нас только завтра, быстренько стал варить уху. Двое непрошенных ребят вернулись и, спросив, никого ли он тут «не огорчили», ушли, сели на свою лодку и уплыли к зимовью, в котором когда-то пятнадцать лет назад нас встретил Аркадий и Александр. Е.Е. попытался разбудить Валентина, но тот, приоткрыв глаза, спросил: «Вы пришли или мне это сниться?» Дальше с ним смысла разговаривать не было — он сам соскочил. Палыч № 2 попросил пива, и когда ему дали баночку, он серьезно спросил: «Сколько с меня?». Но подняться не смог. Валя, поняв, что не всем понравилось присутствие лишних на корабле (все-таки у нас тут и деньги и вещи), крутился вокруг Палыча и рассказывал, что нас ждали завтра, что они наловили рыбы и до двух часов её чистили, и что тут на берегу пасется такая интересная лошадь — вся «кофе с молоком», а хвост и грива черные. Кроме того: что они сварили себе уху только из хариусовых желудочков, и что Димка (тот, что спал в нашем кубрике) хороший парень — девятнадцать лет отсидел, вот только вышел — сейчас ему тридцать пять, а посадили в шестнадцать — это он точно сосчитал. И что Адреич (наш капитан) не пил! А Саня (механик) немного, конечно, под рыбу принял. И снова, что ждали нас только завтра! В общем, повеселил нас Валюха, особенно, когда мы отогрелись, кое-что на скору руку перехватили и выпили, его рассказы стали более интересны и смешны, чем в первые минуты. Поэтому, не очень-то его хуля, Палыч твердо, серьезно сказал:
— Назначаю Вас старшим братом Эраста.
— Это ещё почему, — не понял я.
— Имею право! — ответил Палыч.
— Как скажите, Владимир Павлович! — согласился мой «старший брат» и зачем-то подмигнул мне. — Это самое, щас уха будет готова — Андреич уже всё…. это самое… щас будет. Мы днем уху делали… из одних желудочков… Владимир Павлович, не поверите — из одних хариусовых желудочков… полная кастрюля. Это самое… рыбы наловили… до двух чистили! Парни молодцы! Димка — молодец! Мы, это самое… И жеребица, я скажу!.. Масть — кофе с молоком, а грива черная… не поверите… и хвост…, а сама — кофе с молоком, как майонез! Не поверите… молодцы… а мы вас завтра ждали! Щас, это самое, уха будет, Владимир Палыч… (Не буду продолжать, а то в типографии бумаги на мою книгу не хватит!)