Мышеловка капитана Виноградова

— Да какая уж тут святость… — сокрушенно покачал головой Виноградов. — Но как сказано в одной современной книжке: «Если общий фон — грязно-черный, то собственная совесть при некоторой запятнанности смотрится белоснежной» [4] .

— Умник!

— Заткнитесь… Все заткнитесь! — Цадкин резко встал, прошелся по кабинету, нервно переставил с места на место пустую бутылку из-под коньяка. — Так… Надоело… Внимательно слушайте, как все было, Пинкертоны хреновы!

4

В. Барковский, А. Измайлов «Печень по-русски. Русский транзит-2».

Он вновь уселся в привычное кресло с видом человека, принявшего окончательное решение.

— Когда жена вернулась из банка и Сергеич прибежал со своей идеей насчет того, чтобы стащить якобы валюту, я дал добро. Но на всякий случай, чтоб убедиться, что доллары действительно не в шубе, например, а в сумочке, я туда заглянул. И увидел кроме конверта — бумажки… Вот эти, мать их! Я ее, дрянь, давно подозревал. — Цадкин заметил, что Владимир Александрович недоуменно поднял брови и пояснил. — Что, неясно, какой ей смысл? Элементарно. В любой момент я застукал бы ее с каким-нибудь мужиком — и адью! Пишите письма… А опять в дерьмо, откуда я ее вытащил, — нет, мадам Цадкина не хочет! Вот и решила на стороне капитальчик на черный день подсколотить. Ясно? Так вот… рядом Машкин саквояжик лежал — я бумаги туда и сунул, еле успел. Хотел потом как-нибудь их… изъять — но сразу же закрутилось, завертелось!

— А почему именно к Машке? Не в стол, не в урну? — прервал образовавшуюся паузу Виноградов.

— Не знаю, — равнодушно пожал плечами Цадкин. — Кто ж думал, что так получится? Надо было обязательно, чтоб в этот раз стрелки на кого-то конкретно перевелись, а то Сергеич бы не успокоился, пока до Лидии Феликсовны не докопался. Так?

— Да. Были, по правде говоря, мысли…

— Для этого и в койку с ней залез, а? — Андрей Леонидович был вовсе не похож на осмеянного рогоносца. — Штирлиц?

— Шеф… Не мы такие — жизнь такая!

— Народная мудрость! — поддержал Валентина Сергеевича Бублик. У него был счастливый вид прощенного за разбитую чашку лакея.

— А теперь что? — нарушая только что восстановившуюся гармонию, спросил Виноградов. И сразу же ощутил себя в перекрестье трех пар неприязненных глаз.

— А что? — уже тяготясь его присутствием, но стараясь быть вежливым, отреагировал президент. — Так вышло. Никто ж не ожидал…

— Фирма безусловно поможет Марьиной семье — со всякими там… формальностями, ну и материально. Бедная девочка! Мы ж не такие уж мерзавцы, как может показаться. — Валентин Сергеевич говорил негромко, доверительно, стараясь голосовыми модуляциями подчеркнуть свою искренность.

— Тебе-то каким боком это все, капитан? Забудь — и разотри! — поддержал с порога Бублик.

— Спасибо, Владимир Александрович! — Цадкин встал, чтобы попрощаться. — То, что вы получили определенный… гонорар — это не главное. Я полагаюсь на вашу порядочность…

— На что? — переспросил Виноградов. — Ах да!

Не замечая протянутой руки, он прошел мимо Андрея Леонидовича и очутился на лестнице, обогнув посторонившегося Бублика.

Больше он в этой фирме не халтурил и только спустя почти месяц от Олега Шахтина узнал о внезапной и нелепой смерти «дамы в шубе» — Лидии Феликсовны Цадкиной, утонувшей в пятиметровом бассейне престижного физкультурно-оздоровительного комплекса.

А валюта как-то сама по себе растратилась: рано или поздно кончаются даже очень крупные деньги… Пришедшее легко — легко и уходит.

Возлюбившие тьму

…но люди возлюбили тьму более, нежели Свет, потому что дела их были злы.

Ин. 3, 19

Комар был весенний, невыспавшийся, поэтому умер легко.

— Готов! — поздравил себя Виноградов, счищая с ладони измятые останки. — Сволочь…

— Сейчас, товарищ капитан! Уже едем… — сытое журчание бензобака сменилось металлическим стуком, что-то всхлипнуло и заскрежетало, выпустив в кабину последнюю порцию вонючей этилированной гадости.

Клонило в сон.

— Попить не желаете? Фанты? — водитель резво вскарабкался на высокое сиденье «уазика»: левая рука его еще захлопывала дверь, а правая уже ласкала рычаг. — Можно заехать…

— Хватит, наездились. Времени пятый час… Давай на Московский, потом Советская. И на базу!

— Понял. Сделаем! — лихо вывернув с заправки, сержант прибавил газу, и ревущая машина из последних старческих сил заторопилась по пустынному шоссе в сторону города.

— Не курите? — водитель беззастенчиво подлизывался, чувствуя вину и пытаясь прощупать, ограничится ли дело отгремевшими матюгами или капитан все-таки заложит батальонному начальству… Оно, конечно, того стоило, но Виноградов и средь бела дня особой мстительностью не отличался, был скорее отходчив, чем принципиален, а уж под конец бессонной ночи, когда все душевные порывы вянут, морщатся и хочется только закрыть глаза на минутку, чтобы…

— Приехали, товарищ капитан!

«Уаз» забрался колесами прямо на огромный поребрик, почти уткнувшись лупоглазой раскрашенной мордой в витрину: в этот раз объектом проверки был круглосуточный продовольственный магазин — то ли финский, то ли итальянский. Виноградов извернулся, достал с заднего сиденья папку с журналом и ведомостями. Надел берет. Навалился на ручку двери и, кряхтя, выдавил себя наружу.

Так уж было заведено: каждую ночь с двадцати двух до шести один из офицеров штаба Отдельного оперативного отряда милиции объезжал на специально для этих целей выделяемой машине славный град Петров. Считалось, что данное мероприятие позволяет обеспечить эффективный контроль «за несением службы личным составом на охраняемых объектах и в местах концентрации материальных ценностей». И скорее всего поначалу толк был; пить на службе милиционеры, во всяком случае, опасались, девок не водили и даже более-менее соблюдали форму одежды… Но со временем и к этой напасти народ служивый приспособился: экономные на бензин и моторесурс водители катались только по выверенному до литро-километра кратчайшему маршруту, проверяющие им не перечили, стремясь поскорее изобразить на бумаге требуемые подписи и отправиться досыпать в кабинет, командование делало вид, что ничего не замечает… А милиционеры, помахав вслед удаляющимся габаритным огням машины, вновь спокойно укладывались спать. Толстенные контрольные журналы распирало от многочисленных начальственных автографов; комбаты и «лица, их замещающие», ротные, взводные… Если верить всем их закорючкам, можно было подумать, что офицерский состав отряда ночи напролет, сломя голову носится по улицам в поисках служебных упущений вверенного личного состава!

Рассказывают, что как-то летом страдающий старческой бессонницей майор из Управления сдуру ввалился на один из охраняемых бойцами объектов. Совершенно бестактно перебудил мирно отдыхавший наряд и возжелал, естественно, в письменном виде зафиксировать свое неудовольствие. Каково же было его удивление, когда, открыв журнал, бедняга не нашел в выделенной на текущие сутки странице ни одной свободной строки: и ночи, и даже еще не наступившее утро были на совесть исписаны уполномоченными на то лицами. Более того, уверенный почерк командира взвода Репейкина утверждал, что в данный момент именно он, Репейкин, а не приблудный майор осуществляет контроль за несением службы, причем «замечаний нет, оружие в наличии»…

Вернувшись «с ковра» в Главке, полковник Столяров ласково собрал офицерский состав Отряда и устроил ему некую воспитательную процедуру, с легкой руки одного из инспекторов вошедшую в милицейский эпос под названием «Утро стрелецкой казни». В итоге все завершилось одним увольнением, тремя выговорами и очередным больничным замполита, но… еженощный контроль переложили на сотрудников штабных отделений, а без того замотанные службой строевые командиры перестали тратить силы на имитацию работы, наведываясь на объекты по мере надобности. Решение это было смелое, по меркам ГУВД даже слишком, но Столяров своего добился — «липы» стало меньше…