Мысли и высказывания

Вы знаете, кто такие те, которые ждут решения своей участи от строгости вашего суда: это не Тиберий Гракх, пожелавший вторично стать народным трибуном, не Гай Гракх, попытавшийся возобновить аграрное движение, но Луций Сатурнин, убивший Луция Меммия, нет – уличены те, которые остались в Риме ради поджогов, ради вашего поголовного избиения, ради выдачи города Катилине; уличены они своими письмами, своими печатями, своими почерками, своими признаниями.

Вы знаете – они поднимали против нас аллоброгов, подстрекали рабов, призывали Катилину; их замыслом было произвести такую резню, чтобы некому было даже почтить погребальным плачем имя римского народа, воздать последний дар слез похороненному властелину мира. Все это удостоверено показаниями свидетелей, признаниями обвиняемых, да и вашими собственными многократными приговорами.

Август Октавиан. Античная монета

Когда вы в столь необыкновенных выражениях высказывали мне свою благодарность, объявляя, что я своею ревностью и осмотрительностью обнаружил заговор нечестивых людей; когда вы заставляли Публия Лентула сложить с себя претуру; когда вы того же Лентула, а с ним и остальных подсудимых, решали подвергнуть заключению; когда вы – что очень важно – назначали от моего имени благодарственное молебствие, являя первый пример такой почести гражданскому администратору; когда вы, наконец, во вчерашнем заседании присуждали щедрые награды послам аллоброгов и Титу Вольтурцию; когда вы постановляли все это, вы этим самым давали понять, что те лица, которых вы поименно приказали подвергнуть заключению, должны совершенно недвусмысленно считаться осужденными.

Тем не менее, сенаторы, я решил представить это дело, точно непочатое, на ваше обсуждение. Ваше право – высказать ваше мнение о самом деянии и о заслуженной им каре; мой консульский долг велит мне, однако, напомнить вам следующее.

Что умы в государстве сильно взволнованы, что готовится и назревает какое-то неслыханное до сих пор бедствие – это я знал давно; но я никак не ожидал, что этот заговор получит среди граждан такое огромное, такое гибельное распространение. Но раз это так – я должен требовать, чтобы ваше постановление, каково бы оно ни было, состоялось до наступления ночи.

Римская женщина. Мозаика. Помпеи

Каково злодеяние, отданное на ваш суд, это вы видите; если вы думаете, что число неприкосновенных к нему людей ограниченно, то вы сильно ошибаетесь. Шире, чем это думают, рассеяны семена этого зла; оно не только охватило Италию, но уже и проникает за Альпы, уже, незаметно распространяясь, образовало гнезда во многих провинциях. Выжидательной и медлительной политикой его никак не побороть; за какую бы меру вы ни высказались – ее следует применить круто и быстро.

Таких мер до сих пор было предложено две. За одну высказался Децим Юний Силан, требующий для врагов – опустошителей своей родины смертной казни; за другую – Гай Цезарь, не допускающий казни в виде наказания, но, впрочем, сосредоточивающий в своем приговоре все ужасы карательной строгости.

Оба они, таким образом, как и следовало ожидать от их достоинства при разборе столь важного дела, требуют крайне суровых кар. При этом, однако, первый из них не считает возможным хотя бы на один лишний миг продлить жизнь и пользование одним с нами воздухом тем, которые хотели лишить жизни всех нас, разорить нашу державу, уничтожить имя римского народа, – памятуя, что в нашем государстве такого рода наказание не раз применялось к нечестивым гражданам; другой держится того мнения, что смерть установлена бессмертными богами не как кара за прегрешения, а либо как закон природы, либо как отдых от трудов и злоключений.

Август Октавиан. Античная статуя

И в этом действительно заключается причина, почему мудрые люди никогда не роптали при встрече смерти, а мужественные нередко даже встречали ее охотно: напротив, заключение – и тем более пожизненное, – несомненно, придумано как крайнее наказание за ужасную вину.

Итак, он предлагает распределить их по муниципиям. На первый взгляд может показаться, что исполнение этой меры содержит в себе несправедливость по отношению к этим последним, если действовать принуждением, и сопряжено с некоторыми затруднениями, если ограничиться просьбами; но это соображение не должно вас удержать от ее принятия, если она кажется вам целесообразной.

Я уже возьму ее исполнение на себя и надеюсь найти достаточно муниципиев, которые сочтут несовместимым со своим достоинством отказать вам в том, что вы постановите ради всеобщего блага. Затем автор второго предложения требует тяжкого наказания для муниципиев на случай, если бы заключенные были освобождены; этим они усиливают суровость заключения до размеров ужасающих, хотя и вполне заслуженных, разумеется, преступлением этих нечестивых людей. Далее они требуют постановления, чтобы никто не смел предлагать сенату или народу смягчить участь осужденных: этим он отнимает у них даже надежду, единственную утешительницу людей в их несчастии.

Алтарь Мира. Фрагмент рельефа

Наконец, он требует конфискации их имущества, оставляя безбожникам одну только жизнь, отнятие которой было бы для них равносильно освобождению, путем мгновенной боли, от многих душевных и телесных мучений, от всей кары за их злодейства. Недаром же, по верованиям старины, такого рода наказания ожидали нечестивых в подземной обители: было хорошо, чтобы дурные люди и при жизни видели перед собою такое пугало, без которого они, надобно полагать, и самой смерти не стали бы страшиться.

Таковы, сенаторы, предлагаемые меры. Которая из них выгодна для меня лично, это я прекрасно понимаю. Если вы примете предложение Гая Цезаря, то, ввиду демократического (как мы привыкли выражаться) характера его государственной деятельности, очень возможно, что благодаря его авторитету и заступничеству нападки демократов потеряют для меня свой опасный характер; если же вы выскажетесь за то, другое мнение, мое положение в государстве станет, вероятно, много затруднительнее. Но вообще расчеты о моей безопасности должны стушеваться перед соображениями государственной пользы.

Август Октавиан. Античная монета

Я благодарен Цезарю за его предложение, достойное его сана и славы его предков, предложение, в котором можно будет видеть залог его неизменной преданности государству; теперь выяснилось различие между легкомыслием уличных ораторов и истинно демократическим – то есть радеющим о благе народа – сердцем. Из тех мнимых демократов многие отсутствуют, желая, по-видимому, уклониться от подачи голоса в капитальном суде над римскими гражданами, хотя они же и третьего дня подвергли римских граждан заключению и предложили молебствие в мою честь, и вчера назначили щедрые награды доносчикам; а между тем ясно, какого взгляда на преступление и все дело держится тот, кто определил обвиняемым заключение, следователю – благодарность, доносчику – награду.

Гай Цезарь, напротив, прекрасно понимает, что Семпрониев закон имеет в виду одних только граждан, враг же государства никак не может быть в то же время его гражданином; не говоря уже о том, что сам автор Семпрониева закона понес кару за свои прегрешения перед государством помимо народа.

Равным образом он не думает, чтобы Лентул, как он ни заискивал пред толпою всякого рода щедротами, после своих жестоких и бессердечных помыслов об истреблении римского народа и разрушении этого город, мог претендовать на имя хотя бы даже и мнимого демократа. Так-то Цезарь, насилуя свою природную кротость и мягкость, безо всякого колебания осуждает П. Лентула на вечные оковы и вечный мрак. Мало того, он и на будущее время запрещает людям требовать смягчения его наказания, на случай если бы нашлись желающие заявить себя этим перед слушателями и под личиной демократизма злоумышлять против римского народа; к этому он прибавляет конфискацию имущества, чтоб ко всем прочим душевным и телесным мукам присоединилось еще сознание крайней нищеты.