Мю Цефея. Шторм и штиль (альманах)

— Давай-ка спускаться, — напряженно сказал Юрка, и Нигдеев медленно кивнул, глядя в подступающую молочную пустоту:

— Ладно, пойдем…

Он помедлил, закуривая — теперь незачем было заботиться о том, что дым спугнет зверя. Юрка с готовностью сделал пару шагов и смущенно замер.

— А куда идти-то? Что-то я направление потерял, — неохотно признался он. Нигдеев ухмыльнулся, но стоило ему оглядеться — и насмешливая улыбка сползла с лица. Привычным движением он вытащил из кармана компас, бросил на него короткий взгляд и тут же убрал с коротким нервным смешком.

— Придется подождать, пока растащит, — сказал он.

— Чем… растащит? — тихо спросил Юрка, и Нигдеев замер.

Ветра не было. Ветра вообще, совсем не было; полный штиль; абсолютная неподвижность. Нигдеев вдруг осознал, что впервые за годы, прожитые в этом городе, он не слышит свиста ветра в ушах. Этого не могло быть. Это было неправильно. Ветер никогда не прекращался. Он то посвистывал, то завывал, то ревел, когда на побережье обрушивались отголоски тайфунов; он сносил крыши и игриво швырялся песком в глаза, выдувал остатки тепла из-под куртки, горячо и щекотно путался в бороде, отталкивал, заманивал, сводил с ума. Ветер был всегда; и вот он стих — и время остановилось. Нигдеев оказался в незнакомом, пустом, мертвом мире. Он потянул ноздрями безжизненный воздух — и не почуял ничего, кроме ужасающе невыразительного запаха воды.

Юрка тревожно посмотрел на часы. Удивленно сморщил лоб:

— Вот черт, встали…

— Мои тоже, — ответил Нигдеев, проверив. — Магнитка… Не надо было вообще брать, теперь только выкинуть.

— Как ты думаешь, это надолго? — почему-то шепотом спросил Юрка.

Нигдеев пожал плечами. Подумал почему-то о Юркиной жене — как она ждет неведомо чего, всегда одна, с орущим ребенком на руках, в чужом, пасмурном, насквозь продутом городе, и ветер бьется в окна, ломится в голову, выстуживает душу; ветер ноет, кричит, рыдает, изо дня в день, из года в год, — а потом вдруг затихает, и наступает мертвый штиль. Нигдеев потряс головой, отгоняя образ серой от тоски женщины, глядящей широко раскрытыми глазами в пустоту за окном.

— Ни разу такого не видел, — выговорил он. — А ты?

Юрка мотнул головой. Его физиономия приняла сосредоточенное, почти отсутствующее выражение. Знакомое выражение, означавшее: у нас проблемы, и это серьезно.

— Дойти до края и пойти по периметру? — с сомнением предложил он, хмурясь. — Рано или поздно наткнемся на тропу.

Нигдеев прикинул расстояние. Представил, как они час за часом идут сквозь пустоту вдоль невидимого края плато, и почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота.

— Не валяй дурака. — Он всмотрелся в стену тумана, подступившую уже вплотную. — Видимость — полметра, куда мы попремся? Разве что… — Нигдеев прикрыл глаза, мысленно восстанавливая позу, поворот, ощущения уклона под ногами. Решительно ткнул рукой: — Я тут в паре десятков метров бугорок видел. Давай выберемся на него, хотя бы присядем нормально. Не в болоте же стоять.

Нигдеев считал шаги сквозь мертвый безветренный мир; чудилось, что он давно сбился со счета. Тридцать? Он знал, что на самом деле шагов было сто, двести, тысяча, но ни один не сдвинул его с места. Нигдеев уже решил, что ошибся, когда под ногами захрустели камни. Не сговариваясь, охотники двинулись наверх, бессознательно надеясь выбраться из слоя тумана. Но бугорок и был бугорком — хватило нескольких шагов, чтобы оказаться на его вершине.

Вдруг Юрка резво подался в сторону — и тут же превратился в едва различимую тень; Нигдеев едва удержался, чтобы не схватить его за рукав.

— Слушай, тут землянка какая-то, — донесся, как сквозь вату, возбужденный Юркин голос. Глухо стукнуло дерево. — Тут циновки какие-то гнилые, иероглифы на чайнике… Японцы поработали! Ух ты — ящики с образцами!

Нигдеев кивнул. Похоже, японцы, стремясь выжать все из ускользающих из рук советских концессий, вели здесь разведку руды. Подгоняемый любопытством, он двинулся на голос, и тут Юрка придушенно взвизгнул. Нигдеев рванулся, и навстречу ему откуда-то из-под земли стремительно вынырнула серая фигура. Юрка мотал головой, как сеттер, которому в уши попала вода. Лицо собралось в мокрые складки.

— Слышь, ты лучше не ходи туда, — пробормотал он, хватая Нигдеева за локти и крепко зажмурившись. Нигдеев попытался выдернуть руку, и Юрка широко раскрыл глаза. — Там баба с ребенком… мертвые.

— Что?!

— Баба, говорю, со спиногрызом, мертвые. Трупы то есть. В мумии превратились. На вид уже лет пятьдесят как…

— Как такое может быть? — пробормотал Нигдеев. — Чепуха какая-то жуткая.

— Может, она просто больше не могла, — невнятно ответил Юрка. — Пойдем отсюда, а?

— Куда? — мрачно спросил Нигдеев.

Это какой-то анекдот, мрачно подумал Нигдеев, докуривая неизвестно какую по счету сигарету. Дурная байка из тех, что некоторые остроумцы любят рассказывать молоденьким, первый сезон работающим в поле коллекторшам. Двое заблудившихся, туман, небывалый штиль, заброшенный лагерь с позабытыми мертвецами. Рассказать ребятам — засмеют. Нигдеев поерзал, пытаясь устроиться поудобнее на куче мха, прикрытого разорванным пакетом, но камни по-прежнему врезались в задницу. Он не знал, прошло ли двадцать минут или два часа. Не знал, сколько еще ждать: две минуты или двое суток… Ничего не менялось. Ничего не происходило. От напряженного бездействия нервы уже начинали шалить, и Нигдееву то и дело казалось, что он плывет в выморочной белизне, невесомый и бестелесный.

И этот глухой, сводящий с ума звук. Звяк. Звяк. Скрежет металла, который силой отдирают от камня, и снова — звяк. И снова.

— Хватит уже, а? — не выдержал Нигдеев.

Юрка повертел ключ в руках и сунул в карман. Склонил голову набок, будто прислушиваясь.

— Как ты думаешь, сколько времени? — спросил он.

— Понятия не имею, — раздраженно буркнул Нигдеев.

— А вроде развеивается уже, да?

— Нет.

Юрка вздохнул, снова вытащил из кармана ключ и тут же, опомнившись, убрал.

— А может, по периметру все-таки, а? — неуверенно спросил он. — Сколько мы здесь просидим еще?

— Глупо, — отрезал Нигдеев. — В любой момент рассосется, это не может быть надолго.

— Это уже долго, — тоскливо проговорил Юрка, пялясь в молочную белизну, и Нигдеев с отвращением прикрыл глаза.

Звяк. Звяк. Ватная тишина, настолько глубокая, что, казалось, заложило уши.

— Слышишь? — прошептал Юрка, и Нигдеев настороженно выпрямился. — Кто-то ходит…

Теперь он слышал: близко и в то же время как будто издали, из-за непреодолимой стены тумана. Едва уловимый хруст веточки. Почти неразличимое хлюпанье воды, выдавленной из мха чьей-то ногой.

Нигдеев потянулся за ружьем и медленно поднялся на ноги. До рези в глазах всмотрелся в туман.

— Эй! — рявкнул он изо всех сил, и туман жадно сглотнул звук его голоса. Нигдеев перестал дышать, даже не вслушиваясь — кожей пытаясь ощутить вибрацию, быстрый топоток убегающего животного.

— Слышишь что-нибудь? — спросил Юрка.

— Показалось нам. — Нигдеев опустился на колени и сгреб расползшийся мох под пакет. — Медведь бы так дунул — глухой бы услышал…

— А может, не медведь.