МЖ. Роман-жизнь от первого лица

Я шел к таким вот спокойным, по-обывательски простым, но от этого особенно дорогим будням очень долго. Число «9» – покровитель и символ всего человеческого – никак не хотело жить со мной в мире. Мне ближе было число «137» – символ смерти. Гадкое и нехорошее, означающее тревогу и крушение надежд. Тогда, когда над моим рассудком нависла реальная угроза помешательства и мнительность затмила собой здравый смысл, то свыше мне была послана женщина, которая спасла мой мозг от полного разрушения. Но она же явилась разрушительницей моей первой семьи. Не стану этого отрицать, но, в конце концов, я не жалею, особенно когда вспоминаю события трехлетней давности.

Это было время крушения надежд, время скандальных увольнений и моего унижения. У меня и сейчас закипает кровь при воспоминании о некоторых начальничках, с которыми мне довелось работать. Теперь я понимаю, что это был как раз тот самый хлеб стыда, описанный в Каббале. Но ее я открыл для себя лишь совершенно недавно, а вот тогда… А тогда я пил. Пил много и страшно. Был жалок наедине с самим собой, да и на людях мой взгляд совсем не излучал уверенности, а, скорее, походил на взгляд брошенной и побитой палкой собаки. Я был клоун, грустный клоун, который и сам не прочь был посмеяться над собой. Мне надоело чувство собственного достоинства, и я запрятал его в глубине души с ярлычком «до востребования». Ах, если бы оно только настало – это «востребование»! Одевшись в кокон безвременья и монотонности, я выкинул наружу свои шутовские бубенчики и колокольцы и поплыл по какому-то течению потока между бытием и небытием… Итак, шла очередная неделя моей ранней пенсии. Активность покинула меня, уступив место сплину. Каждый день я отвозил в школу старшую дочь, и даже это немудреное занятие напрягало меня, лишало сил и охоты двигаться. Однообразие моих рассветов я стал компенсировать содержимым гаражного бара, стараясь, впрочем, держать себя в руках и не приближаться к состоянию невменяемости. Между легким искажением реальности, которое дает небольшая, или, как я ее называю, «рабочая», доза алкоголя, и моментом, когда возле ног вспучивается земля, открывается люк под номером 137 и на свет появляется Джубадзе, довольно много шагов. Иногда тропа, по которой можно сделать эти шаги, вдруг становится ясно видна и превращается в быстродвижную резиновую ленту транспортера амстердамского аэропорта, вставая на которую совершаешь мягкое, но ощутимое ускорение. Тогда, без вмешательства внешних источников, путь по тропе иногда заканчивается гладкой стенкой, отпружинив от которой оказываешься в кровати и засыпаешь, а иногда, встретив других таких же, как и ты сам, идущих, можно встретиться и с Джубадзе…

Джубадзе – мой личный демон. Как известно, каждый из нас, рождаясь, получает в постоянные спутники двоих: ангела и демона. Первый занимает место на правом плече и напоминает деревянную сирену на носу корабля «Арго». Второй утверждается на левом плече, рядом с ухом, и нашептывает своему носителю дорогу в лабиринт без выхода. Чем правильнее, с точки зрения сидящего на левом плече, ты движешься, тем тяжелее он становится и быстрее стареет. В этом Божий промысел: для каждого обычного человечка положен только один демон, и, чем дальше ты идешь в лабиринте, тем быстрее он тяжелеет, обжираясь твоей сущностью, но и удержаться на левом плече при этом ему все сложнее. Тогда, не желая постоянно крутиться, выбирая удобную позицию, демон спрыгивает с плеча и становится спутником человека, который может двигаться вокруг ядра своего бытия по двум орбитам: круговой и эллиптической. Но это не всегда так. Джубадзе – демон земли и живет в земле. Он никогда не любил поверхности. Здесь у него нет пищи и тяжело дышится, поэтому когда он совсем вырос и стал слишком тяжелым, то слез с моего плеча, оставил вместо себя специальный детектор алкоголя с УКВ-передатчиком и спустился под землю. Он давно понял, что моя самая большая слабость – это выпивка, и детектор реагирует на определенную дозу спиртного, как правило, очень большую. Тогда Джубадзе вылезает из-под земли, стряхивает с куртки «Columbia», которую предпочитает любой другой одежде, земляные комья, кряхтя залезает на левое плечо и начинает загонять меня в лабиринт.

Как-то в четверг я начал пить очень рано: уже в одиннадцать дня во мне бултыхалось что-то около 500 граммов «Chivas Regal», преступно разбавленного колой. О руле и думать было нечего, и за дочерью пришлось ехать на автобусе. По дороге туда и обратно я опустошил четыре поллитровых банки какого-то пойла-в-банке-из-ларька, кажется, «джин-тоника». Придя домой и выпив стакан коньяка, я дождался возвращения жены и двинулся на встречу с другом детства. Друг этот работает в милиции, дослужился уже до подполковника, что в тридцать три года означает очень хорошую карьеру, и занимается тем, что сажает милиционеров. «Дело оборотней» – это во многом его работа. Живет он при этом в общежитии какого-то института, который никак не может закончить его жена из-за того, что постоянно находится в академическом отпуске по причине беременности. Имеет, кстати, троих сыновей: Петра, Александра и Павла. В общем, личность весьма противоречивая и тоже не дурак выпить. Мы сидели в квартире моих давно умерших родственников, пили вискарь «Glenfiddich», прихваченный мной из дома, и закусывали мясными нарезками из ближайшего супермаркета. Звонок совершенно неожиданно оторвал нас от задушевной беседы. Звонил еще один мой друг, алкогольный олигарх, большой любитель японской кухни и выпивки, и уже через полчаса мы сидели в японском ресторане «Асахи» на проспекте Мира, уплетая гедза – японские пельмени и жареное мраморное мясо. Вначале ничто не предвещало ссоры: сидели, пили «Kirin» и горячий сакэ из фарфоровых графинчиков, довольно гоготали, отпуская пошлые шуточки по поводу официанток. В конце концов мочевой пузырь возвестил мне о конце первого периода товарищеской встречи, и я оказался в туалетной кабинке. Мысль об опорожнении желудка улетучилась потому, что кафельная плитка внезапно съехала в сторону, и появился глаз Джубадзе. Крякнув, я поспешно заправил член в штаны и покинул кабинку. Вернувшись к столу, я как-то потерялся, понес околесицу, довольно обидную, видимо, впрочем, не помню… Но факт остается фактом – сначала обиделся милиционер, плюнул в пиво и ушел. Затем насупился олигарх, а потом, холодно пожелав «всего», расплатился, извинился перед менеджером ресторана, вывел меня за руку под дождь. Проворно запрыгнул в свой олигархический черный катафалк и был таков. Я остался один на сырой улице и, пошатываясь, поплелся домой…

Дорога к дому была долгой, около сорока минут. Я осилил примерно половину и ощутил мучительные позывы к дефекации. Повертев головой, так и не обнаружил подходящего места для этого, требующего максимального интима, процесса. Слегка поскучав и посетовав вслух на отсутствие подходящей подворотни, я обратил внимание на приоткрытый подъезд двадцатиэтажного дома. Подошел поближе, вошел, буркнул заспанной консьержке: «Я к Вороновым» – и сел в лифт…

Лифт оказался грузовым, просторным и, нажав на кнопку двадцатого этажа, я стал плавно подниматься, предвкушая облегчение кишечника где-нибудь на чердаке или на лестнице черного хода сразу же после того, как выйду из лифта… Моим надеждам не суждено было сбыться: лифт внезапно остановился где-то очень высоко. Я в отчаянии стал пытаться открыть автоматические двери, но их прочно заклинило. Кнопка вызова лифтера, естественно, ответила насмешливым молчанием, и я понял, что влип…

Мои вопли и удары ногами по стенам и дверям злополучного лифта не возымели действия, ни один из обитателей дома не рискнул выйти и поинтересоваться – что за пьяные вопли несутся из шахты. Желание облегчиться стало непереносимым: кряхтя и сквернословя, я отошел в угол кабины, спустил штаны, принял позу знака «больше» или, может, «меньше» (никогда не был силен в математике) и изверг мощную зловонную струю, стараясь не попасть на одежду и ботинки. Дерьмо оказалось жидким и немедленно начало просачиваться тяжелыми каплями в щели лифта, наполняя шахту и кабину тяжелым зловонием. Я с наслаждением перевел дух. Вопрос, чем подтереться, ранее не возникший, теперь встал со всей остротой. Решив остаться в трусах, я принес в жертву футболку, отрывая от нее по куску. Сев в противоположном уделанному дерьмом углу, я загрустил и стал думать о том, как низко я пал, проделав за сравнительно короткий срок путь от преуспевающего толстого менеджера до осунувшегося небритого алкаша, местом ночлега которому будет служить уделанный собственными фекалиями лифт. Внезапно свет в кабине стал мигать, а потом и вовсе погас: «Замкнуло от дерьма», – подумал я и почему-то всхлипнул…

Помощь пришла неожиданно: лифт вдруг пошел вниз, остановился на третьем этаже и открылся. Я вышел, щурясь от яркого света, спустился на первый этаж по черной лестнице и вышел вон из злополучного дома. Перед ним стояла обыкновенная замызганная вазовская «пятерка» с надписью «ОТИС» на дверце. Я подошел ближе, нашаривая в кармане сторублевку в знак благодарности своему освободителю, наклонился, и слова застряли у меня в горле: сквозь грязное жигулевское стекло я увидел эмблему «Columbia» на рукаве, измазанном землей…

Подобные видения, а что это было еще, если не галлюцинации приконченного алкоголем сознания, приключались со мной все чаще и чаще. Утро каждого моего дня в ту пору начиналось так: проснувшийся мозг безжалостно напоминал мне о моем незавидном положении, а открывавшиеся вслед за этим глаза искали недопитую с вечера, оставленную в забытье где-то бутылку коньяка.

За окном стояла янтарная сентябрьская осень. Пить дома мне не разрешали. Жена по-своему боролась с моим пристрастием: она вырывала у меня из рук бутылку, как правило, виски или, реже, коньяка и безжалостно выливала ее содержимое в унитаз. Я, понимая, что скатываюсь все ниже, робел и безропотно отдавал ей выпивку для расправы, но иногда мной овладевала дикая ярость: от нее я начинал зеленеть и набрасывался на несчастную супругу с кулаками. Ну да, разумеется несчастную. О каком счастье может идти речь для женщины, если она живет под одной крышей с безработным алкоголиком и этот безработный алкоголик – ее муж.

Потом я стал уходить из дому по утрам и весь день проводить в гараже или, чаще, возле него, посиживая в раскладном кресле-качалке, попивая какую-нибудь дрянь из банки или бутылки и вспоминая лучшие дни. Точнее, пытаясь вспомнить. Мою память тогда окутала настолько плотная пелена, что ничего хорошего на внутренний экран не проецировалось, а в ушах постоянно звучал кипеловский «Закат».

И пусть говорят, что «это не для всех», а я считаю и умру с тем, что союз Пушкин – Кипелов – это лучший союз поэта и исполнителя во всем русском роке с самого его рождения.

Пидоры и Маргарита

Она жалела меня. Она была рядом тогда, когда мне особенно нужно было чье-то внимание. Она вела себя как мама: не корила, не бранила меня, иногда она плакала… Можно трактовать это как проявление лучших чувств, явление душевной чистоты, заботу о ближнем, но… Предмет, которого мы чаще всего лишаемся, перейдя из несознательно наивного детства в строгий режим взрослого мира, – это не девственность, нет. Хотя с ее утратой, пусть, на первый взгляд, лишь физиологической, прекращается, рвется ниточка связи со светлой Богиней юности Иштар, да и потерять девственность невозможно лишь физиологически. Само это слово, оно словно течет, как молочная чистейшая река, через хрестоматийный кисель, нет в этой реке места для чего-то, что кровоточит плевой или саднит надорванной уздечкой. Убийство всегда кроваво, как и самоубийство, а потеря девственности – это, если угодно, предтеча самоубийства. Вот уж как никогда здесь верна догма о реке, в которую нельзя войти дважды.

Так вот о предмете – это «розовые очки». И я свои забыл где-то, а может, и потерял. Скорее всего, они свалились с носа, упали где-то на дорогу и были раздавлены чьей-то туфелькой, кажется «Byblos», и поэтому, взирая на все проявления заботы, любви, на все эти земляничные поляны сочувствия, я прекрасно понимал, что ей просто очень нужно, прямо-таки необходимо устроить собственную жизнь. Что, выбрав меня отцом своих детей, она уже никогда и ни перед чем не остановится. Что нет той стены, сквозь которую она не могла бы пройти в этом всепобеждающем стремлении обрести статус замужней женщины.