Н - 7

— Пойду, спрошу его. — Поднялся я на ноги, отряхнулся и пошел к призрачному хороводу.

— Стой! Пусть уляжется! Не ходи! — На разные голоса окликнули меня в спину.

И даже пара призрачных всадников, заметив меня, словно выдвинулись ближе.

Я же замер, вызвал каскад звездочек и направил их в сторону движения. Ближайший всадник, решившийся атаковать вьющиеся огоньки, истаял в их свете.

— А сватов бывает два?..

Холод и снег — иногда ноги проваливались в сугроб по колено. Одежда, пригодная для Любека, свободно пропускала ветер и совсем не грела — но я все брел вперед, не особо разбирая дороги. Иногда ветер шел юга стороны, и от запахов сожженной плоти выворачивало желудок. Усталость поселилась в коленях и плечах, а призрачные всадники будто как были далеко, так там и оставались. Но я уже видел, что в центре круга всадников стоял князь Давыдов, перед которым то и дело замирал очередной всадник, показывая голову поверженного врага совсем близко — и тот словно говорил с мертвецом. Потом терял интерес, и возле него замирал новый всадник, а старый возвращался в дикий хоровод…

«Что он спрашивает?» — Тянуло меня любопытство, придавая силы идти дальше.

К моменту, когда я подошел совсем близко, Давыдов уже завершил свой допрос — не было ни всадников, ни следов стремительной бойни: возможно, куда более быстрой и кровавой, что до этого сотворили сами гвардейцы.

Князь же где-то нашел уцелевший котелок и топил в нем снег над разожжённым огнем. Возле костра чуть диковато смотрелись два удобных табурета, обитых алым бархатом.

— Чай будешь? — Для порядка спросил он меня.

— Буду, — бухнулся я на предложенное место.

— А я, с твоего разрешения, помяну, — достал он трофейную рюмку и початый сосуд с коньяком.

— Для меня найдется стопка? — Смотрел я на огонь.

— О! Это дело, — протянул он мне свою, а себе накапал в колпачок. — За павших.

— За Константина, — кивнул я, опрокидывая в себя что-то безвкусное, жаром отозвавшееся в пустом животе.

Давыдов молча тост поддержал и уже потом кольнул острым и умным взглядом.

— Ты знаешь?

Я молча пожал плечами:

— Вы сделали достаточно, чтобы подсказать.

Князь сгорбился и угрюмо посмотрел на огонь. В руках его словно сама с собой появилась чека от гранаты — той памятной, что взорвалась в Кремлевском дворце. Я еще гадал, случайное совпадение то было или нет? Знал ли он, кто сидит на троне?

Наверное, Император тоже не был уверен, но царевича Константина он все-таки убил. Может быть, это было случайное совпадение, и он приказал убить изменника, а может и нет, и убивали его намеренно, чтобы показать неудовольствие князем Давыдовым…

— Бойтесь легких решений, Максим.

— Я их вообще не применяю.

— Это тоже — скверно. — Посетовал Давыдов. — Надо быть понятным обществу. Посмотрите на меня, вспомните тех господ, что приехали в Москву аттестовать вас на ранг. Мы все — как со страниц сказок, жутковатые и не от мира сего. — Поднял Давыдов взгляд на меня. — Такие не захватывают мир, потому что чужды простому человеку. Чужды, но понятны. А значит, не опасны тем, кто таится во тьме. Вам придется помнить об этом. Теперь вас будут воспринимать всерьез.

— Уже поздно.

— Отнюдь, — пожал Давыдов плечами. — Составьте себе образ и старайтесь его поддерживать. Заведите десяток жен и слывите светским развратником. Но, для вашего же блага, не будьте тем, кто может повести за собой людей. Такие долго не живут.

— Для них поздно.

— Вам виднее. Я предупредил. — Дернул он за кончик усов и бросил чеку в костер. — Кто еще знает про Константина?

— Елизавета. Еще про себя.

Давыдов помялся и посмотрел чуть виновато:

— Не вини ее. Ты дал ей тяжелый выбор.

— Я решил, что у меня ей будет безопаснее. — Смотрел я на закипающую воду.

— Подставил? — Покосился он.

— Самую малость.

— Смотри мне. За Лизку — уши обдеру.

— Не беспокойтесь, господин полковник. Из нее выйдет отличный гусар.

— Ну, если так… Помочь, может, чем? Ты спрашивай сейчас, там твои подходят, мне надо срочно нажраться. — Печально посмотрел он на бутылку с коньяком.

— Если будет позволено… Как же так вышло, с Императрицей?

— Что я ее пристегнул и забыл?

— Это-то ясно. — Отмахнулся я. — Вам было нужно несколько часов, и вы их организовали. Я про — вообще…

— А… Императору же сам знаешь как подбирают жену. Родовитая, но семья не самая влиятельная. Здоровая, молодая, красивая. Таких было много, — пожал Давыдов плечами. — Он мог бы выбрать другую. Не ту, что уже любила меня. Но выбрал, дурак. чтобы меня на место поставить. И что теперь? — В сердцах бросил он чеку в костер. — Что будет теперь, когда я убил его гвардию?!

— Да ничего не будет. Первый советник скажет Императору, зачем вы это сделали, а тот не посмеет усомниться в его словах, чтобы не навлечь на себя позор. Может, даже наградит.

— Спрошу завтра младшеньких, что ты там придумал, — задумчиво почесал ус прадед всех чиновников императорского кабинета, а значит и первый по информированности человек империи.

Даже Император знает меньше — кое-что ему просто не докладывают.

— Первый советник скоро приедет. — намекнул я на возможную беседу.

— Нет-нет, я его терпеть не могу. — Воинственно взялся Давыдов за бутылку. — Вечно подглядывает за всеми, а тех, кто смотрит за ним, еще ни разу не заметил.

В общем, к моменту, как ближе к костру подошли Шуйские с Борецкими, он уже мертвецки пьяным дрых на земле.

— Чай будете? — Предложил я им.

А следующим утром, после объявленного перемирия, лично явившегося Черниговского и ночи напряженных переговоров в Тюмени, в седьмом часу утра меня пригласили внутрь города.

Я нашел маму на центральной площади, в одиночестве стоящую возле монумента какому-то далекому предку. Завернутая в несколько шуб, и оттого неповоротливая, мама выглядела серой, будто после тяжкой болезни — я вел ее под руку, а она все пыталась заглянуть мне в лицо, перебирала руками, и уже мама пыталась меня поддерживать под локоть и беспокоилась, не замерзну ли я.

— У вас тут южное солнце, — отшучивался в ответ, показывая на вновь сияющий над головами огненный шар.

Если я не выйду отсюда, в этот раз его было разрешено уронить. Но я выйду, забрав откупные Юсуповых — и самого дорогого человека, который только может быть.

— А вот здесь ты родился, — остановилась она, показывая на двухэтажное типовое строение бледно-синей расцветки.

— Интересно, — поддакивал я, чувствуя взгляды на спине и лице, скрытые шторами и жалюзи.

Все, кто мог смотреть в Тюмени, смотрели. Очень многие — с ненавистью, куда меньшее число — равнодушно. Но я знал, что как минимум трое — с гордостью, тщательно скрываемой от остальных. Хотя ничего приличного они обо мне сейчас не говорили.