На арфах ангелы играли…

У Дуси их ждал стол, уставленный угощениями, – но это было угощение из магазина, Дуся, похоже, теперь уже не так часто пекла в печи свои безумно вкусные плюшки-улитки или просто блины. Над столом свисала с потолка неяркая лампа без абажура. Под ней ярко сверкали дочиста намытые и прожаренные в печи чашки на белых блюдцах, посередине стола красовался сочный, темно-желтый ананас, рядом лежали две пачки хорошего печенья. С краю стояли два графинчика и рюмки.

– Выпьем за встречу? – сказала Дуся, беря в руки один из них.

– А что это?

– Абсент, – отозвался из спальни Леша. – Сам готовил, один на мяте, другой на полыни.

– С ума сойти! – засмеялась Наталья Васильевна. – Напьемся вусмерть. Жалко, сыр из дома не прихватили.

– Сыр есть, пошехонский. Свежий вчера купила. Идёт?

– Дуся, ты меня просто балуешь! Так давайте же выпьем за встречу!

– Сначала руки-ноги мыть, – скомандовала Дуся, притворяя дверь в спальню и наливая воду в чистую большую миску. – Мойтесь, мойтесь, не жалейте воды, речка рядом. Я, бывало, сяду вечером ноги мыть, по часу моюсь, а то и больше, Лексей придет и вот ворчать – ну что ты плещешься, как вутка…

– Господи, у тебя всё так же хорошо и красиво в доме! – похвалила Наталья Васильевна Дусю.

– Чисто, да не очень, – сказала Дуся. – Потолки уже полгода не скребли, какое там – чисто!

Потолки в селе скребли ко всякому празднику – а их в году немало. Приходили компаниями – сегодня у одной, на завтра – у другой скребли потолок. Одному человеку с такой работой и за три дня не управиться. А потом кучку «поскребышек» выкладывали на дороге, перед домом. У какого дома кучка повыше, там и хозяйка – самая чистюля. Кто крыльцо в субботу не отскоблил добела, того сельские остряки достанут до печенок. Грязи бой давало всё село.

– Дуся, ну как вы умудряетесь быть такими чистюлями – при таком количестве грязной работы? – ни одной несвежей или застиранной тряпки в доме, всё просто сияет чистотой!

– Это – привычка, – подал голос из спальни Леша. – Дитё с пеленок приучали к чистоте. Знаешь, как наказывали за каждое пятнышко на одежде? Хорошо жили, вот и привыкли навек к чистоте.

– Говорила же – не спит, – сказала, улыбаясь, Дуся. – Это Наташа с девчонкой. Они под палисадником сидели, оказывается.

– Я ж говорил! – снова подал голос Леша, выходя на кухню при полном параде.

– Оделся уже, когда успел? – ругала его нежно и любовно Дуся. – Лежал бы уже, ночь какая!

– Лягу, лягу, я только покурить выйду в сени.

– Да ты здесь уже кури, – милостливо разрешила Дуся.

– Спать плохо будет, – сказал Леша и вышел в сени.

Он постарел, похудел и весь как-то сжался, скукожился. И только глаза его были всё такими же молодыми и ясными. Да ещё голос – такой же звонкий, с множеством переливов тембровых оттенков.

– Жалко его, сил нет, – сказала Дуся, смахивая слезинку со щеки.

– Помрет, что делать без него буду?

Она обвела глазами дом – рубленые стены, обшитый тесом, словно полированный от частых уборок, потолок, небольшие, в аккуратных занавесках, окна.

– Это Лёша сам всё сделал? – спросила Соника, дожевывая пятый пряник. – Всё-всё сам?

– А к то ж ещё – сам, конечно, – не без гордости ответила Дуся.

– И зеркало это, раму, тоже сам делал. К свадьбе ещё. Такой порядок – жених должен был срубить топором раму для зеркала. И поднести его невесте.

– А невеста что делала в это время? – спросила весело Соника.

– А невеста сидела на сундуке с приданным и смотрелась в это зеркало. Если вся помещалась в нем, значит, хорошая жизнь обещается.

– Здорово! – засмеялась Соника, представив себе эту картину. – Обязательно топором рубить надо было?

– Топором – а чем же ещё?

Это уже сказал Леша, входя в дом.

– Закрывай, тянет холодом, – прикрикнула на него не сердито, но строго, Дуся.

– Топором и без единого железного гвоздя, – охотно дал разъяснение Леша.

– Как это? – переспросила Соника. – Как это – без гвоздей можно строить?

– Дом – очень просто. Просто бревна так рубят на концах, что они друг друга держат лучше всяких гвоздей. А мелкие вещи скрепляли деревянными гвоздиками – даже сени можно было так построить. Доски деревянный гвоздь крепко держит. Лучше железного. Ладно, пойду, не буду вам мешать ваши разговоры вести.

Леша ушел в спальню, а Дуся всё продолжала хлопотать, выставляя на стол всё, что было в её холодильнике.

– Так, говоришь, это была Жека с мужем? На мотоцикле?

– Да, похоже, это были они. Несколько неожиданно, правда?

– Кто знает? – неопределенно пожала плечами Дуся. – Тебе рассказывали, как умерла старая просвирня?

– Нет.

– Умерла она не от сердца, как сказали. Все лекарства, как стояли, так и остались стоять на столе. И перед тем, как умереть, обошла всё село и с каждым простилась.

– Мне она нравилась, – сказала Наталья Васильевна. – Добрая, сердечная женщина. За что её удалили из церкви?

– Кто знает? Говорили всякое.

– Думаю, это была клевета.

– Она по всему селу рассказывала, что сама видела, как ты батюш – ке деньги давала на храм. И шитье тоже привезла. А они говорили, что это «какая-то женщина», а не ты вовсе. Из-за этого у неё с Раей ругань и вышла. Я сама слышала. Она говорит Рае: «А чего кости честному человеку перемывать? То и ладно, что высоко взлетела». Как дело до прибыли коснется, так всякий человек сам не свой делается… После тебя люди стали на церковь деньги давать, Шишок дал лес бесплатно, чтоб и здесь главным быть. И сельсоветовским тоже леса дал.

– Но лес ведь не его! – удивилась Наталья Васильевна. – Ему принадлежит, насколько я понимаю, только лесокомбинат.

– Да ведь люди-то его в лесу работают! Как не его лес? Получается, что его.

– Да это же глупость какая-то! – удивилась Наталья Васильевна. А что про мои деньги громко не говорят, так это и к лучшему. И вообще, совершенно неважно, что говорят по этому поводу.

– Кому неважно, а кому – и очень важно, – возразила ей Дуся.

– А что ты думаешь насчет Жеки? – спросила она у Дуси. – Гово – рить об этом матушке? Ведь она в хоре поет, как это может быть?