На «Баунти» в Южные моря

То ли вожди надумали отомстить за обиду, то ли их просто соблазняли столь драгоценные с их точки зрения предметы — во всяком случае они повели себя крайне вызывающе. Видимо, они вызвали подкрепление, потому что к полудню бедные англичане насчитали на берегу между пещерой и баркасом не меньше двухсот воинов. Тонганцы открыто демонстрировали свою враждебность, постукивая камнями для пращей; судя по всему, назревала атака. Блай и его немногочисленные спутники чувствовали себя прескверно — они не могли уйти, пока не вернулись их товарищи, отправившиеся за водой. Вожди клялись Блаю, что они его друзья, приглашали сесть рядом с ними. Но он только еще больше настораживался и в конце концов ушел в пещеру, где хладнокровно принялся заполнять судовой журнал, описывая события истекших суток.

Вдруг несколько тонганцев ухватили за швартов и потянули баркас к берегу. Все вооружение англичан составляли четыре сабли — две на борту, две в пещере. Положение казалось безнадежным, но Блай решительно схватил саблю, подбежал к одному из вождей и пригрозил перерезать ему глотку, если он не велит своим людям оставить лодку в покое. Как ни странно, тот подчинился, и Блай отступил обратно в пещеру, где он мог быть спокоен за свой тыл.

Около двенадцати часов с гор вернулись наконец заготовители, но принесли они всего каких-то пятнадцать литров воды. Чтобы подкрепить силы своих товарищей но несчастью, Блай распорядился выдать роскошное угощение: по кокосовому ореху и по плоду хлебного дерева на брата. Одновременно он изложил им свой нехитрый план, как выйти из осады. Вот что он записал в судовом журнале: «Поскольку наше положение было таким, что хуже некуда, я сказал своим людям, что буду ждать до заката. К тому времени ситуация может измениться к лучшему, а, может, островитяне просто уйдут, как это было накануне. Сейчас можно только пробиться с боем, ночью больше надежд на успех, а до тех пор надо попытаться переправить на баркас то, что удалось выменять».

Сначала англичане свободно ходили от пещеры к берегу и обратно, но когда аборигены поняли, что жертва намеревается ускользнуть, они стали чинить препятствия. Самые смелые даже пускали свои руки в ход, и, когда Блай отправил на борт судовой журнал, его чуть не перехватили два тонганца, которые справедливо заключили, что это ценный предмет. Но больше всего осажденных тревожило то, что непрерывно прибывали новые воины — как с гор по тропе, так и на военных пирогах. «Война нервов» тоже не прекращалась: все тонганцы зловеще постукивали метательными камнями.

Правда, дальше этого пока но шло. Однако вечером, когда островитяне принялись разжигать костры, стало очевидно, что они задумали остаться, может быть, даже перейти ночью в наступление. Выход был один: рискнуть, немедленно попытаться уйти. И, собрав оставшееся имущество, Блай со своими подчиненными не спеша пошел к баркасу, где их с тревогой ждал Фраер. Вожди, среди которых Макакавау, видимо, был самым главным, преградили им дорогу и с деланным удивлением спросили, почему гости не хотят ночевать на берегу. Блай сердито ответил, что привык спать на борту, но завтра утром охотно вернется и продолжит меновую торговлю. Он даже сказал, что задержится на Тофуа, пока погода не позволит идти на Тонгатабу. Макакавау был лаконичнее и откровеннее:

— Вы не хотите остаться на берегу. Тогда мы вас убьем.

Блай снова попытался применить тактику заложников: он крепко схватил Нгакитикити за руку и держал его, а остальные кинулись в воду и быстро взобрались в баркас. Однако Нгакитикити удалось вырваться, и тотчас тонганцы с громкими криками пошли в атаку. Под градом камней Блай бросился бежать и ухитрился достичь воды невредимым. Тем временем Фраер подогнал баркас ближе к берегу и отбивался от двоих островитян, которые силились за конец швартова вытащить лодку на камни. И в эту критическую минуту Блай и Фраер не придумали ничего лучшего, как затеять в язвительном тоне спор — как надо маневрировать баркасом. В конце концов Блай позволил своему заклятому врагу втащить себя в лодку. Пока они тратили время на пустые препирательства, Нортон по собственному почину отправился на берег, чтобы отогнать тонганцев и отвязать канат. Поступок смелый — и глупый: разъяренные островитяне набросились на Нортона, повалили его и пробили ему голову камнями. Увидев это, мокрый насквозь Блай выхватил нож и перерезал канат. Но неприятности на этом не кончились, якорь зацепился за что-то на дне и не поддавался, пока не переломилась одна из лап. В тот же миг шесть человек навалились на весла, и баркас выскочил из бухты.

Они убрались вовремя: вдогонку за ними стремительно пошли пироги с воинами. На англичан со всех сторон посыпались камни. Свободные от гребли пытались кидать камни обратно, но силой и меткостью они не могли сравниться с полинезийцами. Как ни старались гребцы, расстояние между лодкой и пирогами медленно, но верно сокращалось. Тогда по приказу Блая англичане прибегли к последнему, отчаянному средству: они стали стягивать с себя одежду и бросать в воду. Хитроумный расчет Блая оправдался — тонганцы принялись подбирать трофеи, а за это время баркас снова вырвался вперед. Начало темнеть, к тому же баркас отошел от берега так далеко, что остров уже не защищал от сильного ветра, и преследователи предпочли прекратить погоню.

Итак, Блаю и его уцелевшим семнадцати спутникам удалось спастись. Но положение оставалось тяжелым, они сидели во тьме в качающемся баркасе и не знали, как поступить дальше. Блай не очень решительно предложил зайти, как было задумано сначала, на Тонгатабу и закупить там провиант для долгого плавания до острова Тимор в Ост-Индии. Для этого были все основания, ведь в запасе у них было только: шестьдесят с половиной килограммов галет, девять килограммов свинины, сто двадцать пять литров воды, пять литров рома, три бутылки вина.

Боцман Коул твердо заявил, что нелепо надеяться, будто на Тонгатабу их примут лучше, чем на Тофуа; лично он за то, чтобы идти прямо на Тимор.

— Но на Тонгатабу люди совсем другие, — осторожно возразил Блай.

Штурман Фраер, понятно, не мог оставаться в стороне II учтиво спросил:

— У вас были какие-нибудь недоразумения с туземцами на Тонгатабу, сэр, когда вы заходили туда с капитаном Куком?

— Да, пришлось арестовать несколько человек за кражи.

— В таком случае, сэр, они подстроят нам какую-нибудь каверзу.

— И что же вы предлагаете, мистер Фраер? — ядовито спросил Блай.

Ответ последовал тотчас:

— Сэр, провидение может вынести нас к какому-нибудь дружественному берегу, если мы пойдем по ветру, вместо того чтобы спорить с ним.

Ветер дул со стороны Тонгатабу, в сторону Тимора, так что нетрудно было понять, за кого Фраер. Остальные поддержали Фраера и Коула: лучше идти через океан, чем еще раз встречаться с тонганцами.

Блай спросил, не забывают ли они, что до Тимора три с половиной тысячи морских миль и что у него нет карт той части Тихого океана, которую им надо пересечь. Напомнил также, что такое плавание займет месяца два, а пополнить запасы провианта вряд ли удастся. Придется обходиться тем, что есть, то есть каждый будет получать в день унцию галет и джил воды (напомню, что унция — двадцать восемь граммов, джил — сто сорок). Да и то воды хватит от силы на две недели, так что вся надежда на дожди.

Конечно, Блай с самого начала понимал, что единственный выход — идти прямо на Тимор, но ему нужно было, чтобы его спутники сами это предложили: тогда они не будут винить его во всех лишениях и злоключениях. На всякий случай он лишний раз спросил Фраера, тверд ли тот в своем решении. И штурман повторил, что готов положиться на ветры и провидение.

— Так, ребята, — обратился тогда Блай к остальным, — Все согласны жить на унцию галет и джил воды в день?

— Да, сэр! — раздался дружный ответ.

Испытывая радость и облегчение, моряки живо подняли паруса, затем Блай разделил людей на две вахты и велел Фраеру, который сидел на руле, взять западный курс. Баркас шел уверенно, но волнение усиливалось и он терял скорость в ложбинах, а на гребнях то и деле грозил опрокинуться. Волны захлестывали его, приходилось непрерывно вычерпывать воду. И когда утром и; моря вынырнуло зловеще красное солнце, Блай лаконично записал в судовом журнале: «В таком ужасном положении, наверно, никто из нас еще не был».