На берегах Ганга. Раху

— В таком случае, великий господин, я так же спокоен за мою жизнь, как если бы сам пророк охранял мою голову.

Он съел кушанья, произвел омовение и прочитал молитвы.

— Первое испытание ты выдержал, — заверил Гайдер-Али, — сказав мне правду и дав хороший совет. Я поверю тебе, возьму к себе на службу и зачислю в мои телохранители. Ты умеешь писать?

— Умею, великий господин, на языке твоего народа и на языке неверных.

— Хорошо, я беру тебя моим секретарем, и ты будешь жить около моего шатра; только знай, доверие не приобретается в один день, тем более на войне, где один предатель хуже целого неприятельского войска. Ты будешь мне служить, будешь свободен, но куда бы ты ни пошел, двое моих телохранителей последуют за тобой, и горе тебе, если ты пойдешь неправильным путем.

— Я счастлив твоей милостью, великий господин, — отвечал Самуд, — я сознаю себя достойным ее, насколько твой раб может быть достоин ясного взгляда твоих очей.

Гайдер-Али опять хлопнул в ладоши, приказал дать Самуду одежду его телохранителей, саблю и отвести ему помещение в служебной палатке.

— Ты устал? — спросил он, когда немного спустя привели Самуда.

Гайдер-Али в это время разговаривал с сыном и с совсем растерявшимся маркизом так спокойно и равнодушно, точно не произошло ничего особенного.

— Я подкрепился, — отвечал Самуд, — и не знаю усталости, когда мой великий повелитель приказывает служить ему.

— Так пойдем со мной, я хочу осмотреть моих лошадей. Ты как истый канарезец должен знать в них толк.

Он быстро вышел во двор, встал у знамени и велел выводить своих коней.

Лошадей гоняли различными аллюрами, о каждой Гайдер-Али спрашивал мнение своего нового секретаря, и Самуд в нескольких словах определял свойства лошади и мелкие незначительные недостатки. Наконец, вывели чудного серого жеребца.

— У этого нет пороков, — определил Самуд, — когда благородное животное доверчиво подошло, ласкаясь, к хозяину.

— Ты ошибаешься, — не согласился Гайдер-Али. — У него величайший порок для лошади: он не терпит всадника; он ест из моих рук, дает себя гладить, но бесится при первой попытке сесть в седло.

— Прости, великий повелитель, — заметил Самуд, — это вина не лошади, а твоих слуг, которые не умеют обходиться с благородным конем.

— Сильно сказано! — воскликнул Гайдер-Али. — У меня лучшие наездники Мизоры и Гайдерабада!

— Тем не менее они ученики, а не мастера верховой езды, если не сумели выездить лошадь.

— А ты считаешь себя мастером? — спросил Гайдер-Али.

— Великий господин, никто не мастер, кроме Бога, управляющего светом, и великого господина, как ты, которого Бог поставил исполнителем Его воли и оделил его своей силой. Во всех знаниях человеческих есть разные степени.

— И ты думаешь, что достиг высшей?

— Сказать «высшей» было бы самонадеянно, но достаточной, чтобы внушить доверие и покорность такому благородному животному…

— Сколько тебе нужно времени, чтобы узнать лошадь?

— Только одну минуту, господин. Вели оседлать лошадь, но надеть самую легкую узду, так как благородная кровь не терпит насилия ни в человеке, ни в лошади.

Гайдер-Али посмотрел на него с изумлением. Незнакомец начинал нравиться ему. Он сделал знак, и конюхи оседлали лошадь, надев легкую серебряную уздечку. Конь тревожно рыл землю, глаза его засверкали, он мотал головой и бил хвостом. Самуд подошел к животному, велел насмешливо улыбавшимся слугам отойти и начал гладить лоб лошади, которая дрожала всем телом и взрывала землю копытами. Тихонько притянув к себе ее красивую голову и приложив губы к ее трепетавшему уху, он стал шептать ей что-то. Лошадь скосила на него свои умные глаза, и дикое выражение их постепенно смягчалось. Потом Самуд приложил губы к ее ноздрям и опять тихонько подул, точно нашептывая. Лошадь потянулась и положила голову на плечо Самуда.

Затем Самуд положил руку на спину лошади и с быстротой молнии прыгнул в седло. Лошадь задрожала, зафыркала, казалось, что она сейчас взовьется, но Самуд пригнулся, слегка взял поводья и опять склонился к уху возбужденного животного. Оно сейчас же опустило голову, приложило уши и весело заржало. Тут Самуд сжал ее шенкелями и, все еще легко держа поводья, начал шагом объезжать большим кругом знамя, у которого стоял Гайдер-Али. Типпо Саиб удивленно вскрикнул.

— Право, он сделал больше, чем я считал возможным, — проговорил Гайдер-Али. — И такой человек называл себя учеником, он же знает больше, чем все хвастающиеся своим мастерством.

Лошадь бежала все быстрее, а потом понеслась в карьер, поднимая облака пыли. Не умеряя аллюра, Самуд выделывал замысловатые фигуры с крутыми поворотами и наконец стрелой понесся на Гайдера-Али, который невольно отступил и взялся за саблю. Но Самуд прямо перед ним соскочил с седла и бросился на землю со скрещенными руками. Лошадь спокойно продолжала описывать круги и радостно ржала, потряхивая головой. Самуд поднялся, быстро побежал, на полном ходу вскочил в седло, взял поводья, еще несколько раз объехал кругом, потом остановился перед Гайдером-Али, перекинул поводья на руку и сказал, низко кланяясь:

— Видишь, господин? В твоих конюшнях нет более смирной и послушной лошади, чем эта…

— Ты волшебник, — восхищенно похвалил Гайдер-Али. — Что ты ей шептал в уши?

— Я говорил с ней, господин, увещевая быть смирной и спокойной, как подобает ее благородной крови. Слово действует волшебно на людей и на животных, посредством слова и самолюбия можно руководить свободным человеком и благородным конем. Узда и хлыст нужны только для рабов и непородистых лошадей.

Типпо Саиб хлопнул Самуда по плечу и воскликнул:

— Я взял бы тебя моим шталмейстером, если б мой отец не опередил меня, определив на службу к себе.

Маркиз де Бревиль аплодировал.

— А меня она тоже допустит? — спросил Гайдер-Али.

— Тебя? Конечно, великий господин, благородное животное с гордостью служит повелителю, но никому другому.

Гайдер-Али подошел, лошадь навострила уши, но не оказала сопротивления. Старый воин спокойно сел и проехал несколько кругов.

— Ты подарил мне эту лошадь, Самуд, — произнес он, слезая с седла. — Вы все никуда не годитесь в сравнении с ним! — крикнул он робко стоявшим конюхам. — Я всегда на ней буду ездить, и ты должен присматривать за ней. Я твой должник и жду просьбы, она будет исполнена.

— Мне ничего не нужно, кроме милости моего высокого повелителя, — отвечал Самуд.

Гайдер-Али удивился. Он, к которому все подходили с просьбами и желаниями, недоверчиво покачал головой.

— Иди к себе, — приказал он. — Сегодня вечером я жду тебя у себя, ты будешь со мной ужинать.

Он повернулся, поклонившись, и ушел в свой шатер, Типпо Саиб осыпал Самуда похвалами. Слуги отвели нового любимца в одну из палаток, удобно устроенную для него по приказанию повелителя, и скоро он уже спокойно отдыхал, погрузившись в глубокий сон.