На берегу

– Я говорю о периоде первоначального накопления, без него никто не обходился.

– Так это в прошлом!.. Почему Россия обязательно должна пройти этот путь?.. Ей могут дать любые займы, предоставить самые передовые технологии, да у нее и у самой огромный научный потенциал, величайшие в мире природные ресурсы. У нее нет надобности начинать все с каменного топора, копировать Англию или Америку семнадцатого или восемнадцатого века. Разве не об этом мечтал Сахаров?.. А что мы видим?.. Такое не снилось даже Гитлеру - да, да! Без единого выстрела развалить страну, развалить экономику, половину населения отбросить за черту бедности, грабить людей, разворовывая нажитое, наработанное, созданное их трудом - и при этом утверждать, что другого пути нет, все предначертано!.. Я понимаю, когда так говорят те, кто и раньше стоял у власти, и теперь сидит в тех же креслах. Но если так говорят демократы. Вы, Марк. Это страшно! Да, Марк - это страшно!..

Гнев и возбуждение молодили Марию Евгеньевну, лицо ее горело, голос вздрагивал, звенел от напряжения.

– Добавлю: того ли хотели наши диссиденты?.. Буковский, Гинзбург?.. А Солженицын, Александр Исаевич?.. Ради этого сидели они в тюрьмах, издавали «Хроники», боролись за права человека?..
– Александр Наумович рывком отодвинул стул, встал и в волнении прошелся по балкону, задевая спинки стульев и чуть не опрокинув

стоящую на краю стола бутылку с водкой.
– Только подумать. Только подумать, чего они хотели и что получилось!..
– В глазах его были боль и отчаянье.

– Ну что все напали на бедного Марка!...
– сделала лукаво-ребячливую гримаску Инесса и вытянула губы трубочкой.
– Почему он один обязан за все отвечать?..
– Она привстала, рука ее плавным движением легла на голову Марка, пригладила волосы.

Должно быть, жалость, хотя бы и шутливая, прозвучавшая в ее словах, зацепила Марка.

– А как вы думаете, Александр Наумович, почему так случилось?..

– Что именно?..
– сверкнул стеклами очков Александр Наумович.

– Ну, как же - что. Вот вы говорите - диссиденты, Буковский. Да и не только они - вы, кстати, тоже. Ведь это у вас в доме я и «ГУЛАГ» прочитал, и Жореса Медведева, и мало ли кого еще. Кем бы я стал, вернее, каким бы я стал без вас - не знаю.

– Я всегда верил в вас!
– вскинул голову Александр Наумович и горделиво огляделся.

– Верю и сейчас!..

– Спасибо. Так вот, почему так случилось, Александр Наумович, вы никогда не задумывались?..
– Александр Наумович собирался что-то сказать, Марк предупреждающе вскинул руку: - Ведь как хорошо было все придумано: свобода слова - люди читают умные книги, Джойса, к примеру, или Оруэлла, или тот же «ГУЛАГ». Свобода слова - говорят, что хотят, где хотят: критикуют правительство, пишут обличительные статьи, которые тут же публикуют в газетах. Всюду митинги, демонстрации. Словом, народ ликует. Почему же случилось. Не так случилось, как рисовалось, мечталось, а так, как случилось на самом деле?.. И те, кто, как Мария Евгеньевна справедливо заметила, были раньше у власти, сейчас процветают по-прежнему, и много лучше, возглавляя компании, акционерные общества, банки, а вы, бескорыстные идеалисты, которые с ними всю жизнь боролись, или прозябаете там, потому что иначе это и не назовешь, именно - прозябание, тот образ жизни, который они ведут в нынешних условиях. Или - как Буковский, к примеру, или тот же, скажем, Жорес Медведев - живут-поживают себе в Англии. Наум Коржавин - в Штатах. Теперь вот и вы тоже. И если уж на то пошло, так те, кто вам верил, восхищался, теперь говорят: где же то, что было вами обещано?.. И где вы сами?.. Выходит, вы или не знали, куда зовете, и значит, не за свое дело брались, или знали. Но тогда. Тогда, извините, кто вы?..

Все это Марк проговорил с веселой, мстительной усмешкой, развалясь, упершись голыми коленями в стол и покачиваясь взад-вперед на стуле. Александр Наумович слушал его растерянно. То, о чем говорил Марк, ему и самому приходило в голову, но слишком больно вонзались эти мысли в сердце, он старался заглушить их, пеняя на свою чрезмерную интеллигентскую совестливость, традиционное российское самоедство. Но Марк высказал все с безжалостной прямотой. Александр Наумович ощущал себя так, словно с него прилюдно содрали одежду. Мария Евгеньевна слушала Марка с непроницаемым лицом, по нему трудно было решить, соглашается она с ним или нет.

– Может быть, выпьем?..
– несмело предложил Илья, потрогав ладонью затылок. Он приподнял над столом бутылку и поболтал ею в воздухе.

– Илья, ты русский человек!...
– всплеснула руками Инесса.
– И зачем ты приехал в Америку?..

– Вот именно.
– негромко бормотнул Илья, бросив на жену взгляд, понятный только им двоим. Никто никак не отозвался на их слова, все были поглощены разговором. Илья болтанул бутылкой еще раз и нацедил тоненькой струйкой водку себе в стопку.

Марк смягчился, почувствовав, что не рассчитал силу удара:

– Что до меня лично, то я никого ни в чем не виню. Напротив, идет нормальный процесс, болезненный, да, но другого и не могло быть, я говорил это и буду говорить.

С его стороны это было благородно: он не обвинял, он протягивал руку. Но над столом повисло плотное, давящее молчание. Океан по-прежнему серебрился в лучах чуть сдвинувшейся в сторону луны, его масса сделалась как бы темней, громадней и выпуклей. Но никто не смотрел, не любовался мерцающей серебристой дорожкой.

– Скажите, Марк, - проговорила Мария Евгеньевна, пристально взглянув Марку в лицо, - вы, судя по вашим письмам, занимаетесь бизнесом.

– Отчасти, - поправил ее Марк.

– Отчасти.
– повторила она.
– И живете неплохо, объездили весь мир, теперь в Америке. Купили новую квартиру, машину.

– Да, лично я не жалуюсь.

– Ну, а как живут другие?.. Те, что за порогом бедности, таких больше сорока процентов?.. И что это значит практически - быть за порогом бедности?.. Что эти люди едят, что носят?..

– М-м-м. Не знаю, - запнулся Марк.
– Меня это как-то не интересует.

Он кашлянул, позвякав ложечкой о краешек блюдца.

– А хорошо бы сейчас чайку, - проговорил он с деланной беспечностью.
– Как вы на это смотрите?..

– Да, да, конечно.
– Инесса торопливо поднялась и стала собирать тарелки.
– Что же ты, Илюша.

Но Илья будто ее не слышал.

– А скажите, - повернулся он лицом к Марку, налегая локтями на стол, - для меня там сейчас нашлась бы работа?

– М-м-м. А кто вы по профессии?

– Инженер, конструктор горнодобывающей техники. Проще, моя специальность - угольные комбайны.

Марк помолчал, хмурясь, повел бровями:

– Не думаю. Скорее всего - нет. Даже наверняка - нет. Сейчас не до угольных комбайнов. Заводы стоят, шахтеры бастуют, им не то что новую технику покупать - за шесть-восемь месяцев зарплаты не платят. А что вы здесь делаете, чем занимаетесь?..

– Да вот.
– Илья помедлил.
– Карпет кладу. Развожу пиццу.
– Он улыбнулся - стеснительной, беспомощной улыбкой, не вязавшейся с его крупным, прочно, по-мужски скроенным телом.

– Видишь, я же говорю: и там бы сейчас пиццу развозил, - гремя посудой, проговорила Инесса.
– Только получал бы уж вовсе гроши. Пицца-то в России есть?..
– стараясь повернуть разговор, спросила она у Марка.

– Кажется, входит в моду, - сказал Марк.
– Хоть я лично до пиццы не охотник.

– Я тоже, - усмехнулся Илья.
– Поверите ли, меня от одного ее вида воротит.

– Как же вы.
– Марк зевнул и, смутившись, прикрыл рот рукой.
– Извините, перемена времени, все никак не привыкну. Так как же вы, - обратился он к Илье, - имеете с ней дело, если, говорите, от одного ее вида.