На борту "Утренней звезды"

— Это, — прошептал Мак-Гроу, — похоже на часовню, воздвигнутую для обеден Черному Повелителю.

Он уселся на скамью, и мы последовали его примеру, выискивая место, куда можно было поставить ноги, посреди горшков с краской и кистей, обмакнутых в облупленные кувшины.

— Ты уже не аптекарь? — спросил Мак-Гроу.

— Нет, — резко ответил Красная Рыба, — теперь я занимаюсь живописью. Зачем вы пришли втроем?

Он подошел ко мне вплотную, взял своей грубой рукой мою руку и нажал пальцем на артерию.

— Берегитесь, — прошептал он.

Затем, повернувшись к Мак-Гроу, он сказал с гневом в голосе:

— Вы уверены, что ее у вас нет? Покажите язык… А глаза… какие они у вас красные!

— Ты бы дал нам выпить, — отвечал Мак-Гроу.

Красная Рыба вышел, что-то бормоча про себя. Мы слышали, как он перебирает во дворе связку ключей.

Не обмениваясь ни одним словом, мы осмотрелись. Пол комнаты был завален обрывками холста, горшками с красками и старыми кистями. В углу выстроились какие-то странные сахарные головы из картона, причем некоторые из них, наполовину закрытые, имели смешной и отталкивающий вид. На стенах были развешаны кресты, покрытые латинскими надписями, громадные наплечники, перечеркнутые крестом св. Андрея, а также украшенные фигурами крылатых демонов, размахивающих трезубцами и извергающих пламя.

Мы все еще продолжали разглядывать развешанные по стенам облачения, по меньшей мере непонятные, сшитые из грубой материи и предназначенные разве только для представлений уличного балагана, когда вошел Красная Рыба с двумя бутылками в руках. Он поставил их на стол, рядом со свечным огарком, несколькими ломтями хлеба и высохшими апельсинными корками.

— Пейте, — сказал он. — Может быть, у вас жар?

Мы наполнили наши стаканы и стакан Красной Рыбы и выпили за его здоровье. В этот момент с улицы послышался протяжный и громкий крик, топот лошадей и внушительное бормотание молящейся толпы.

Мы бросились к закрытым ставнями окнам и увидали религиозную процессию, вид которой привел нас в изумление.

Между двумя шеренгами солдат, одетых в плохо пригнанные мундиры и небрежно держащих ружья, шли мужчины и женщины, облаченные в ризы, разрисованные наподобие тех, которые мы видели на стенах комнаты. На головы надеты были безобразные колпаки, разъяснившие нам загадку сахарных голов, которые показались нам столь отвратительными в мастерской Красной Рыбы. За этим маскарадом кающихся следовали рабы-метисы. неся на плечах деревянные ящики, похожие на маленькие гробы.

Священники пели среди этой суматохи; несколько девушек, в церковных облачениях и размалеванных картонных колпаках, бледные от ужаса, огромными безумными глазами смотрели на окружавшую их толпу. Их челюсти дрожали. Иногда они падали на колени, и священник с распятием в руках грубо заставлял их подняться.

— Это Инквизиция, — сказал Мак-Гроу, — и несколько жидовок, которых ведут на костер. Голландский флаг нас защитит

— Они занесли сюда чуму, — пояснил Красная Рыба. — Я рисовал Ангела Чумы на их колпаках, которые называются кароччами, и на их облачениях, так что я состою главным художником святой Инквизиции. На этих ведьмах надеты лучшие мои произведения, проникнутые неподдельным чувством.

И он продолжал глухим голосом, в то время как процессия снова тронулась в путь:

— Я разрисовываю кресты, кароччи и их серые облачения. Посмотрите, как живо и естественно написан этот портрет еретика, или колдуна. Я рисую прямо с натуры, в темнице, где эти подлецы надоедают небу своими криками. Обратите внимание на эту молодую девушку, или женщину, — это безразлично, — третью после цепи мужчин… Видите? Я изобразил эту девушку на обеих сторонах ее облачения, потому что она носит свой балахон за отрицание своей вины перед священным трибуналом, несмотря на то, что ее уличили в том, что она занесла в наш город гнусную, проклятую чуму, лишающую свои жертвы рассудка.

— Ночью, — продолжал этот висельный художник, — мне чудится, что моя напряженная кожа стягивается в один огромный чумный нарыв, который лопается с громовым треском. Чума овладеет миром, и вулканы — это те же нарывы, — быть может, избавители, если верить моим сновидениям.

— Ну, а торговля? — спросил Мак-Гроу.

— Ах, чтоб дьявол, намалеванный здесь, схватил тебя! — завизжал Красная Рыба. — Этот веселый жаворонок говорит о торговле, когда весь город трепещет, словно Девочка, протягивающая свою ладонь гадалке.

— Взгляните, — восторгался знакомый Мак-Гроу, — взгляните на мои портреты, на безукоризненно точные изображения различных пыток, сделанные сообразно с характером преступника, с его вкусами, с тем, чем он был и чем станет, а главным образом с тем, о чем он жалеет, ибо вся тонкость моего искусства состоит в том, чтобы воплотить тоску о жизни в картинах, из которых ни одна не символична…

Художник схватился за голову и простонал:

— Мои лучшие картины, мои бедные шедевры снова будут жертвами костра! Ах, тупицы, которые малюют красные кресты на простых одеждах осужденных, заслуживают меньшего, чем я, сожаления! Я самый несчастный мученик Святой Инквизиции.

— Когда этот проклятый маскарад пересечет площадь, — пробормотал Мак-Гроу, — мы предоставим художника его искусству. Потом, если позволит бог, мы снова присоединимся к Жоржу Мэри и бежим из этой земли, где болезнь, словно языческое божество, купается во всех водоемах.

— Этот город похож на громадную раскаленную монету, — добавил Пью.

Он щелкнул языком, потому что воздух вокруг нас издавал запах нагретой меди, и временами ветер доносил запах дыма и горелого мяса.

— Вы трусите, — сказал Красная Рыба, прерывая течение своих мыслей, — вы трусите, кажется… вы дрожите… Откуда явились вы… с таким шепелявым произношением, с такими покрасневшими глазами и с такой повышенной чувствительностью к зрелищу самой природы?

— Ну, полно, успокойся, Красная Рыба. Вспомни старые времена в Лондоне, когда ты, в Ковент-Гардене, глотал с «немецкими вдовушками» пунш матушки Кнокс, напоминающий мочу. Брось притворяться!

— Притворство! Джентльмены! Милостивые государи! Он открывает рот, чтобы сквернословить. Он…

Красная Рыба, задыхаясь, схватился за горло, вздувшееся как змеиная шея. Потом он успокоился и, потирая ладони, боязливо приблизился к двери.

— Джентльмены, — сказал предатель, — поручаю вам мои сокровища. — Он указал на кароччи и балахоны кающихся. — Я иду приготовлять все к празднеству, достойному вашей милости и старого товарища, хотя, по правде сказать, я не совсем ясно понял его намеки на нашу прежнюю матросскую службу. Я скоро вернусь.

Он сделал шаг по направлению к двери… один шаг… но, клянусь, мы все поняли по одному взгляду Мак-Гроу, что следовало действовать без промедления. Мак-Гроу первый прыгнул на Красную Рыбу. Тот не выдержал удара и грохнулся на оба колена. — Ох! — простонал он.

Мак-Гроу, чтобы восстановить силу в пальцах, сгибал Глаза Красной Рыбы медленно закатились, язык высунулся изо рта, и его фиолетовое лицо превратилось в маску, похожую на его рисунки.

Мак-Гроу, чтоб… восстановить силу в пальцах, сгибал и разгибал их; внезапно проблеск жизни, казалось, оживил отвратительную жертву. Тогда наш товарищ трижды сдавил ее в своих объятиях, и мы почувствовали, как человек умер в его руках.